Линда Бауман знала, что такое душа, только не понимала, как её можно согреть или потерять, но такие мелочи не отвлекали девочку от чтения. Маленькая сломанная душа жаждала хоть где-то найти укромный уголок, в котором можно спокойно залечить раны.

Девочка проснулась от холода и неприятных брызг воды, попадавших на лицо и открытые руки. Полная темнота сковывала движения, сжимала сердце и заставляла его биться сильнее. Девочка протёрла глаза, смахивая холодные капли и по привычке позвала брата.

Было бы печально, а даже жутко уехать назад в день приезда, попросту не найдя Вас в городе, стране. Ах да… запасной телефон, информация… Но мне-то нужна Вы. На этой строчке спасительный звонок с уточнениями! Магия существует. Вернее, телепатия. Вы откликнулись мгновенно вопреки всему. Я счастлив… просто нет слов!

Всегда было так, но мир перевернулся, милая Лючи, прости меня за это. Не доглядел твой воин подвоха, гусар всё прогусарил, странник заплутал в дебрях снов. И смысла в этом нет и быть не может, только мы с тобой и великая разлука. Вот поэтому, пиши, забыв обо всём, пиши, разлюбив, пиши.

Мы предполагаем, что семейный клан будет разбегаться и закрывать представительство здесь. Делишки серенькие, когда бывшие дипломаты начинают торговать трусами.

Как трудно провожать Вас, поэтому спешу удивить открыткой, брошенной в щель почтового вагона «Красной стрелы». Сдам я сессию, даже не волнуйтесь. До следующих выходных всё сдам, обещаю. Если у Вас не получится приехать, поеду через Москву в ссылку и сам заберу желтые папки («Ася»?).

Первый том прикончу к отъезду, а там (далекое там) возьмусь за второй… Остановиться можно будет на любом слове, «ибо мы смертны». Кто-то сказал, не помню.

А в этом веке наша сверхчувствительность неприемлема, что следует принять как данность. Тело всегда чего-то просит или куда-то просится. Нас погубят. Люди. Будни. Города. Страны. Мы непонятны новому поколению. И следует торопиться жить-дышать-писать. Мы не насытимся простеньким счастьем. Да, мы любим, любимы, но любим, прав любви не признавая. Мы превозносим чувство, отделяя от запятнавших ее рук. Мы напоминаем в опусах (по Вашему стилю), что это чувство свято, чтобы люди не путали физиологию и цельное восприятие человека, тем более единственного.

Руки проваливаются, словно в тесто – что-то вязкое, бесформенное. Я неистово месила неотлипчивый призрак, молясь и открещиваясь мысленно. Визг-вой-плач, заглушивший грохот в прихожей. Как тут было не проснуться?!

Ваше молчание, Мадам, фанатично… Или целенаправленно? Свести на нет то, что не преминет свершиться. Чем Вы заняты? Конечно, спрятались на чердаке моей памяти и пишите. Игра в прятки столь увлекательна? Мадам, кто из нас двоих более сумасшедший?