Алексей Маринин, гениальный палеогенетик, воскрешавший мамонтов, берётся за главный проект своей жизни. Не за вид. За одного человека. За свою дочь, погибшую в Великом Отравлении. Материал? «Омега» — чёрная, дышащая субстанция, концентрат всей погибшей биосферы. Грязь, помнящая всё. Он думал, что вызывает духа. Что лепит статую. Что совершает чудо. Он ошибался. «Омега» не воскрешает. Она каталогизирует. И её ответы приходят не в словах. Они приходят в искажении реальности, в запахах мёртвого моря на губах, в ритме метронома, отбивающем номер больничной палаты. В слезах, которые она возвращает ему… сделанными из себя самой.

Код – это шифр, засекреченное сообщение. Закодированную информацию невозможно прочитать «просто так» – для этого нужны дополнительные знания, «ключ к шифру».

Операция «Бродячий пёс» — неожиданный постскриптум для цикла «Иранский дневник», который превращает драматическую трилогию в сатирический фарс. Это таблетка йода, которую нужно принять после радиации первых трех историй. Она не лечит, но позволяет жить дальше. Да, мир страшен. Да, нами правят идиоты. Да, мы все умрём. Но пока этого не случилось, давайте хотя бы посмеёмся. Потому что, иногда даже Апокалипсис берет выходной, чтобы не мешать хорошей игре в гольф

Анна нашла её, когда разбирала антресоли после смерти отца. Зацепилась взглядом за что-то тяжёлое, стеклянное завёрнутое в пожелтевшую газету «Правда» за 1976 год.

Я шла впереди, осматривая дорогу и здания, окружавшие нас, но почувствовала, что Иви отстала. Напарница остановилась у небольшого двухэтажного дома с пустым взглядом. Я знала, что ищейки так «смотрят» своим чутьём, но каждый раз удивлялась. Её серые глаза становились стеклянными, рот немного приоткрывался, а голова склонялась на бок. Пять минут, пятнадцать, а Иви всё стоит и не шевелится.

Реальная история из практики психолога/регрессолога перемешанная с самоироничным кибер-панком. Из книги «Нить в прошлое. Истории регрессолога. Часть 3»

Два незнакомца, новогодняя ночь, срочный заказ. Иногда ангельские крылья нужны не только для спектакля. За окном мастерской вздымалась и кружилась снежная метель, словно кто-то вытряхивал над городом гигантскую перину.

Так они и жили все это время. Маша ходила в школу, и хотя Таисия была только ее опекуном, мамой она называла ее. Арина платила Тае алименты на Машу, и иногда приезжала на каникулах. Маша общалась с ней спокойно, но особой радости от ее визитов не испытывала.

Я не думаю, что сейчас кто-то точно сможет назвать число или день, когда начался конец привычного мира. Но начался он с грандиозного научного открытия.

Иви покопалась в ржавом мусорном баке, вымазав тоненькие ручки по самые локти, шмыгнула носом и подбежала ко мне. Её комбинезон некогда синего цвета сейчас отливал всей цветовой гаммой северного сияния.

Что-то есть в нём Причинно-дерзкое. Что-то от буша, но европейского. Ходит справа налево без трусов, Вспоминает про своих праотцов.

Эссе проводит параллель между меланезийскими карго-культами и современными цифровыми практиками. Через метафору бамбуковых вышек и ритуальных жестов исследуется, как непрозрачность алгоритмов, симулятивная природа интерфейсов и потребность в социальном подтверждении формируют новую форму коллективного ритуала. Текст рассматривает проявления этого «культа» — от погони за вовлечённостью в социальных сетях до корпоративного жаргона, образования и криптоиндустрии — и предлагает рефлексивную оптику для осмысления цифровой среды без магического мышления.

О неожиданной встрече через много лет. Дождь барабанил по крыше такси так яростно, что казалось, вот-вот продавит ее. За стеклом, в свете фонарей и фар, мир растворился в мерцающей водяной взвеси. Катя прижалась лбом к холодному стеклу.

Завтраком называется первая трапеза после утреннего пробуждения. И раньше он назывался «за утрок». Сначала это слово писалось раздельно, но потом было объединено, получилось «заутрок».