Не знаю, почему решил написать это. Возможно совесть замучила. Тридцать лет грызла меня, хотя по всем канонам не должна была. Не надо искать причин. Уже можно сказать написал.
Меня зовут Касьян, я - писатель. Работаю в разных жанрах, но фаворит - хоррор. Люблю собирать фольклор в необычных местах, может где-то экстремальных. Насобирать баек, завязанных на мистике, чтобы написать норм хоррор. Так, в разных местах довелось побывать. И я расскажу о моём первом необычном месте, в котором вёлся поиск фольклора.
Помню в 90-х это было. Узнал, что в одном из исправительных учреждений, под Москвой, творилась какая-то чертовщина, годах в 80-х. Хм-м. Дай, думаю, сгоняю. Написал в администрацию, и на моё удивление, мне разрешили посетить место не столь отдалённое. Блокнот, тетрадь, ручку, карандаш, и в путь!
Меня тогда подвозил мужичок один - "бомбила" местный, там уже, в области, Михалыч - так он мне представился. На ржавом жигулёнке, с раздолбанной подвеской, и громкими скрипами узлов. Ухабы мы проходили на удивление мягко.
- Машину нужно уважать, как друга! Заботиться. И кога придёт время, а ты будешь "лапу сосать", машина поймёт, что бабулек нет, и будет тянуть до последнего, не ломаться.
- Хах, Михалыч! Ну ты даёшь! Философия у тебя. Закурю?
- Валяй!
Я достал мега-крепкие "Пётр 1-ый", затем зажигалку, как врдуг - ухаб, и зажигалочка того, в окно.
- Стой!
Михалыч тормознул. Я вышел, дошёл до зажигалки, поднял, поворачиваюсь и с ужасом вижу, что задние колёса в какой-то яме с глиной. Уж он газовал, газовал, в раскачку, в раскорячку. Я подключился. Итог - "шестёрик" не сдвинулся с места, зато я по пояс в грязи. Так и сидели до вечера, курили. Когда стемнело, слышим звук мотора, вроде. Огни заметили. Подъезжает трактор, за баранкой дед.
- Что, сынки, завязли?
- Да ещё с обеда, отец! Ждали - ждали помощи, да тщетно. Только ты и появился на наши головы. - сказал я с улыбкой.
Я вдруг почувствовал запах гари, и осмотрелся по сторонам. Михалыч повёл носом:
- Где-то горит!
- Нет, ребят! Это я пожарище тушил, вишь пропитался.
- О! Сейчас нам поможешь, и ты отец - железно герой!
Дед развернул махину, и бросил нам крюк:
- Цепляйте!
Мы прицепили жигуль, и трактор с рёвом вытащил его из западни. Подумаешь, делов-то, подцепить старенькую классику к трактору, да дёрнуть, а время-то за полночь. Михалыч пытался запустить двигатель - нихрена!
- Ребятки, ночевать здесь не советую! - проговорил дед.
- Что так? - спросил я изогнув бровь.
- Да происходит тут нехорошее.
- Папаш, что же нам делать? Машина не реагирует! - сказал Михалыч, разведя руками.
Вдруг я поёжился, лишь коснулся меня порыв ветра, ледяного ветра. Осень на дворе, сентябрь.
- Вот что, внучки! Заночуете у меня. А с утра попытаемся починить твой драндулет, как там тебя?
- Михалыч.
- Вот, Михалыч.
Мы залезли в трактор. Ё - моё! Гарью-то как прёт!
- Отец! Давай пошибчее! Дышать невозможно!
- Сейчас, сынки.
Трактор с дикой вибрацией тронулся с места. Спустя какое-то время, когда уже привыкли к душувыворачивающей тряске, я повернул голову вправо, и заметил за стеклом блик в темноте. Там, за деревьями, сидели скорее всего кошки/коты, и оранжевый огонь их глаз нагонял тоску, и жути. Я отвёл глаза и посмотрел вперёд. Там падал снег. Чего?! не рано ли?
- Михалыч, ты снег видишь?
- Чё? Какой...
- Какой снег! Листва опадает, - перебил дед.
Он включил средний фонарь, который осветил падающие листочки. Они были белого цвета.
- Что за притча? - спросил я удивившись.
- Болезнь какая-то жрёт. Хотя, говаривают тоже всякое. - ответил дед.
- И что же? - спросил я подбираясь всё ближе к фольклору.
- Не к ночи, сынки, не к ночи.
Миновав здоровенный ухаб, трактор на котором чуть не опрокинулся, мы подъехали к бревенчатому дому.
- Вот и моя землянка! - сказал усмехнувшись спаситель и закашлялся.
И я готов был биться об заклад, что при кашле, дед выпускал не пар, а дым.
Мы выскочили из кабины, и принялись буквально глотать воздух. Затем судорожно закашляли. Казалось, что выплюну сейчас кишки. Вот уж не думал, что снова буду так кашлять, как тогда, в первый раз, когда попробовал косячок с друзьями. Парни смеялись тогда: "горлодёрка". Было, было.
Мы откашлялись, и пошли за дедом в дом. Типичный деревенский дом. Я и не осматривался. Единственное, что привлекло внимание, это сундук. С амбарным замком. Он мне показался зловещим почему-то... не знаю...
Хозяин закинул полешек в печь, затем развёл огонь. Что - то поставил подогреваться в горшках. Спустился в погреб и не появлялся больше. Я минуты три посидел, подождал, но дед не показывался. Я представил, что он лежит на полу мёртвый. Рядом упавшие склянки с консервацией. Сердечный приступ.
Дед всё же вылез. Он поставил на стол пару жестяных банок с изображением коровы, сметанки, горшочек, и бутыль с жидкостью цвета тумана. В горшках же подогрелись картошечка с лучком, грибки. А ароматы-то! Но ложка дёгтя нашлась всё же - запах гари. Складывалось впечатление, что культурно отдыхаем в сгоревшей избе.
- Отец! В баньку бы тебе!
- Успею, сынки!
Мы выпили, закусили.
- Между первой и второй... - проговорил Михалыч, потирая руки.
- Сейчас, ребятки.
- Отец, а как тебя звать-величать?
- Демьяном.
- Расскажи, Демьян, что там гутарят насчёт листьев?
- Нет! Не к ночи!
- Что ты всё заладил: "Не к ночи!" Михалыч, накапай!
Михалыч разлил самогон по чаркам.
- Вздрогнули!
Я рывком выпустил воздух, и опрокинул чарочку самогона, сделанного так классно, что не ощущалось... Будто воду пьёшь. Закусив божественными картошкой и грибами, я почувствовал, как улетучиваются проблемы, головняки, на душе покой. Мы выпивали ещё пару раз, не без закуски. Я захмелел. Захмелел и Демьян.
- Говаривают, что это не болезнь, а проклятье, - начал Демьян прикуривая. Мы с Михалычем переглянулись. - Оно начало отравлять почву, деревья, окрашивая листья в белый. Проклятье это начало свой путь от местной зоны - ИТК 80 общего режима.
Началось это лет десять назад. Был тогда то ли 83-й, то ли четвёртый. Под новый год. Даже нет, после... Числа первого, вечерком. Зашли в одно из помещений, а там один из офицеров висит в петле, босой над столом праздничным, а под ним фужеры наполненные мочой, не сдержанной от асфиксии. Валентин звали его. Валентина - как звали его за глаза зэки. Куманёк, у которого человек двадцать сотрудничали с оперативной частью или попросту - "барабанили" на всё и всех.
Мужик здоровый был. Подтянулся, влез в петельку, и руки отпустил. А петля в скальном крюке вбитым в потолок. Поэтому не нашли никаких табуреток и стульев, участвующих в суициде. Сам влез - показывало расследование. Предсмертной записки не нашли. На том дело закрыли. Прошло около недели, и в одной из подсобок обнаружили Марьяну - "вертухая"- женщину. Тоже в петле, тоже сама. Как выяснилось, до этих ментовских, было ещё одно самоубийство. Зэк один повесился. Как, почему? Никто не знает.
Сидел там один кадр с "погремухой" Зеркало. Говаривали, что через глаза всё может про человека увидеть. Дар у него. Так вот! Вытащили из петли его, и в морг, и как раз везли мимо Зеркала. Арестанты возьми и останови санитаров.
- Зеркало, загляни, брат ему в глаза.
Зеркало глянул, и пошатнувшись отошёл от тела, затем грохнулся в обморок. Нашатырь оклемал его.
- Что увидел? - спросили у Зеркала.
Тот лишь отмахнулся, мол, мёртвый он, ничего не видел.
- Ага! Не видел! А от чего же в обморок упал?
Зеркало отмазывался до последнего, пока блатные не прижали, пророча ему "закукарекать" утром. Ну он и рассказал, что видел. Оказывается, "опустили" зэка, что вздёрнулся. Кириллом его звали. Керей. Он про общак что-то знал интересное, будто он в "гринах" и на территории зоны. Его "кололи" "вертухаи" - он ни в какую. И в "пресс-хаты" подбрасывали - тот же результат. По-хорошему пытались, но нет. Ну не убивать же!
В итоге Марьяна скинула "наколочку", что Керя ссучил помаленьку. А Валентина предоставил липовые оперативки за подписью Кирилла пахану. Ну и определили его в "петушиный" куток. По понятиям. Керя верёвочку сплёл, и удавился - не смог жить под клеймом "петуха", доставшимся ему ни за что.
Несправедливость существовала не долго. Вскоре повесились Марьяна и Валентина. Таких совпадений не может быть! И мистический довесок: Листва близ лежащих к зоне деревьев окрасилась в белый цвет. Болезнь - самое распространённое мнение. На том и порешили. А Белый лист - как нарекли этот феномен местные, не топтался на месте, а продвигался заражая растительность. Как потом выяснилось, не только. В сотнях метров от зоны нашли в белом кустарнике висельника. Какой-то бродяга влез в петлю. Дойдёт Белый лист до деревни, и верёвки затрещат.
Мы пили и слушали, пили и слушали. Потом не помню. Просыпаюсь от удара в нос сильного запаха гари. Башка гудит, что твой улей. Всё болит. Приподнялся и стал осматриваться. Со стонами проснулся Михалыч. Я ему говорю: "Мы в мангале заснули!"
Михалыч огляделся, и побледнел: кругом уголь, обугленные части мебели, всякого хлама. Дом практически разрушен. И запах! Я тогда подумал, что утечка топлива произошла в шестёрке Михалыча, и на очередном ухабе я выронил окурок прямиком в лужицу бензина, и нас пожрал огонь. Бр-р. Мы ноги в руки и бегом. В итоге добежали до ИТК 80, отмечая по пути Белый лист заразивший округу. Немного погодя, мы сидели продрогшие, вымученные у начальника Борисова, пили горячий кофе с коньяком.
- От вас разит за километр! Какой Демьян? Он сгорел лет пять назад в своём тракторе вместе с сараем Рябчикова.
- Я вашу деревеньку посещаю впервые. Откуда я знаю Демьяна? Почему мы забрались именно в этот дом, который, к слову принадлежал Демьяну. И если он сгорел в сарае, то почему этот дом сгорел?
- Гм. Я не хотел шокировать...
- Не нужно беспокоиться! Мы мужики прожжённые, да Михалыч?
- Угу.
- Трактор Демьяна загорелся в сарае Рябчикова. Он выехал на полыхающем тракторе из горящего сарая и доехал до своего дома. Потом выскочил из машины весь охваченный огнём, и кинулся в дом. Там и сгорел вместе с хатой.
Начальник показал фото Демьяна.
- Да! Это он вытащил нас из западни, он поил и кормил! Что за хренотень?!
- Пить надо меньше!
- Да-а, то же верно!
Начальник Борисов собирался что-то добавить, как мы услышали шум. Он нарастал. Это были крики, шум ломаемой мебели.
- Бунт! - выкрикнул начальник, и поспешил к дверям, чтобы запереть их. Только он повернул ключ, как в дверь забарабанили кулаками. Так настойчиво, что у меня голова кругом. Михалыч сидел ни жив, ни мёртв, глаза выпучил:
- Мы же штатские! Мы им ничего плохого не сделали!
- Под одну гребёнку сейчас, а потом... Хотя нет, не будут разбираться, - пропыхтел начальник.
Внезапно разбилось оконное стекло. Нас завалило осколками. Михалычу порезало руку. За дверью орали:
- Открывай, сучара! Мы тебе кишки на "колючку" намотаем.
Казалось это длится вечность!
И вроде атаки на дверь прекратились. Гомон толпы затихал. Раздались автоматные очереди.
- Конвой в зоне! - просиял начальник.
Я медленно сполз по стенке и выдохнул. Михалыч что-то забормотал себе под нос. С руки уже лужу крови накапало.
- Аптечка есть? - спросил я.
Начальник повернул ключ и приоткрыл дверь приготовив пистолет. Вдруг он громко вскрикнул и вскинул руки вверх. Раздался выстрел, и я вздрогнул оглушённый хлопком. Пистолет упал к моим ногам.
Зэк, который сейчас входил в помещение проткнул начальника ломом с пожарного щита. Он отпустил лом, и вытащил из-за спины топорик с рукоятью красного цвета. Он направился ко мне, улыбаясь железными зубами улыбкой шизофреника. Он наступал, нависал. Я схватил пистолет и кое-как выстрелил, держа двумя руками. Зэк вскрикнул выронив топор, и схватившись за правую бочину прилёг.
- Ты чё, баклан? - прохрипел зэк, привстав.
Я выстрелил с испугу ещё раз, прямо в грудь, и зек упал раскинув руки. Михалыч лежал под столом обхватив голову кровавыми руками. Прибежали люди, скрутили мне руки и в кутузку, до выяснения. Через несколько часов к камере подошли.
- На выход! Следователь вызывает!
Опуская подробности, мне "вышивают" превышение пределов самообороны с летальным исходом. Я устал объяснять, что меня порубили бы в винегрет, если бы я не выстрелил. Следователь донимал вторым выстрелом. Из показаний Мережкина Леонида Михайловича следовало, что я ранил, обездвижил заключённого. Зачем второй выстрел? Зачем добил? Короче убийцей начал обзывать. Зашвырнули обратно в камеру.
Выпрашивал звонок, дайте, говорю матери позвонить. Волнуется. Кое-как выпросил. Позвонил, обрисовал ситуацию. Мать в слёзы. Еле успокоил. Через месяц разрешили "кешу" принести. Мать приходила, принесла передачу: сигареты, чай, сгущёнку, носки тёплые. Говорили мы с ней, а она всё плакала. Говорила, что я добрый, и убил из страха за свою жизнь! Хотела идти на колени вставать перед следователем, умолять отпустить, ноги целовать. Еле уговорил домой ехать. Фу-ух!
В общем насиделся, насмотрелся, наслушался. Хорошо, что у Михалыча сын адвокат. Устал он отмазывать меня. Ещё хорошо, что начальник Борисов выжил. Он всем говорил, что я не убийца, а спаситель, спас ему жизнь! Невероятно, но факт! Погостил я у них месяца три, затем выпустили. Вот такой фольклор вышел. Но совесть замучила, даже за самооборону, даже за заключённого, который хотел меня замочить ни за что ни про что. А беспорядки, бунт тот был прикрытием убийства одного вора в законе, но тот был предупреждён и ему удалось избежать смерти.