Я - последний человек на земле.
Впрочем, от человеческого у меня уже только имя в паспорте. И сам паспорт.
У роботов только табличка с выходящим номером в секретном месте. А у людей до последнего были паспорта. Могли проверить в любое время, так в страхе и держали до последнего.
Не сделаешь — накажем! Премии лишим! В отпуск не пустим.
Ты должен… обязан… отключим от системы, вырубим довольствие.
Только на меня, конечно, все это уже не действует.
Какой я человек?
У меня только имя и осталось — от человеческого.
Кобальт Никель меня зовут.
Кобальт. Никель.
Ага, родители пошутили. Фамилия папочкина была Никель. Веселый был и задиристый. Химию в институте преподавал. Первенца назвал Кобальтом.
Сказал — хорошие характеристики у металла. Ко всему устойчив.
Много где свой. Дай бог, сынок такой же будет.
Мать там падала в обмороки, глаза закатывала, но ученых разве переубедишь?
И, в принципе, прав оказался, папанька-то. Вот, остался... последним. Всех переиграл.
Сколько мне лет? Несколько сотен, временами забываю, сколько точно. Да, вы не ослышались.
Хорошо выгляжу ?
Это сейчас хорошо, когда во мне все искусственное.
Помню ли я те времена? Конечно, помню.
Смутно, в тумане, но время от времени выплывают в памяти ощущения, когда говорил своим языком и трогал своими руками. Смотрел своими глазами, запахи чувствовал сам.
Есть ли разница? Сейчас уже я привык к тому, что имею. А тогда.. тогда конечно, по другому все ощущалось. Было в этом что-то нежное. Хрупкое такое… чувственное.
Что такое чувственное?
Ну… как бы тебе это объяснить… живое такое, трепетное…
Что такое… да черт тебя побери! Сколько можно дурацкие вопросы задавать?
Я в хорошее время попал. Когда наука уже так рванула вперед, что стала не только суставы с зубами менять, не только шевелюры наращивать, но и сложные всякие вещи. Руки-ноги. Сердце- почки. У кого-то приживалось, у кого-то нет. У меня легко. Кобальт же.
Жизнь становилась все легче с каждым десятилетием, все безопаснее.
Народ потихоньку расслабился, понимал, что все эти болезни страшные — остались в прошлом. Большинство уже спасут при любом раскладе. Больное место вырежут, вставят искусственное. Иногда такое, что прям от настоящего не отличишь. Вон, послушай сердце — бьется же, как живое. Стучит.
Какая-то часть народа, конечно, не дождалась, а остальные — да, перепрыгнули рубеж.
И знаешь, когда вот живешь, не думая о завтрашнем дне, когда знаешь, что случись что, тебе заменят это место и отпустят жить дальше…
Думаешь, легче стало?
Не-е-ет. Стало, пожалуй, даже сложнее.
Главный вопрос раньше был знаешь какой? На что купить еды. На что купить дом. Как воспитать детей хорошими людьми. Как прожить жизнь так, чтобы можно было гордиться ею.
На кого выучиться. Кем и где работать.
Сколько зарабатывать, чтобы не протянуть ноги, но и не сдохнуть на полдороге...
А когда все стало так улучшаться постепенно — все изменилось.. Рабочие часы снизились, потом почти все работы перенесли он-лайн, потом почти все рабочие места роботизировали.
Мы радовались сначала. Думали — вот, наконец, отдохнем. Нам довольствие назначили независимо от работы. Представляешь, раньше нужно было пахать для зарплаты. А потом так вдруг раз — и ничего не нужно делать.
Денег дадут, еду — дадут, все для тебя сделают.
Иди себе на все четыре стороны, наслаждайся жизнью.
И народ пошел наслаждаться.
Часть спилась, часть сторчалась. Часть заэкстремалилась с концами. В прямом смысле.
Раньше на первом месте были по потерям были онкология и сосудистые заболевания. А теперь стали — травмы. Экстрим, забывчивость, вседозволенность, ощущение того, что ты вечен. Переоценка своих возможностей. В общем, много кого покосило.
Остальная часть побездельничала чуток и быстро поняла, что ничем не заниматься — это еще тяжелее, чем заниматься чем-то беспросветно.
Чем занять эти бесконечные свободные дни?
Эти бессонные ночи? Особенно когда уже спать отпала необходимость и ты так, просто для отдыха переключаешь мозг на режим «сон» — пусть типа немного замедлится, медленнее будет изнашиваться процессор. Ну, это у кого еще и мозг на искусственный поменяли. Многим поменяли, знаешь ли, ни опухоли, ни инсульты в живой ткани ты никак победить не сможешь.
Вот народ так живет первую сотню лет, вторую. Начинает тухнуть и киснуть. Хотя, казалось бы — проблем со здоровьем вообще нет. Кому там желали долгих лет жизни? Нате, исполнилось, как заказывали.
Ан нет. Население, подутухло, знаешь. Вроде бы — радуйся жизни, живи, наслаждайся.
И ничего подобного. Тяготиться стали друг другом. Избегать больших сообществ. В себя уходить. Границы беречь. Потихоньку разучаться общаться.
А наедине с собой, знаешь, начинаешь думать иногда... И чего только не надумаешь. Навспоминаешь всякой ерунды. Напредполагаешь всякого несбыточного. Проживешь в своих фантазиях тысячи жизней — и поймешь вдруг, что ни одной из них - счастливой.
Вот — здоровье есть. Все, как часы работает.
Проблем с запчастями нет — все взаимозаменяемо в современных реалиях — а счастья нет.
Не счесть, сколько населения мы потеряли тогда, всего лишь за пару столетий. Вот на этой апатии. Кто бы мог подумать, веришь? Без войн, без эпидемий и без катастроф. При прекрасной, сытой, спокойной жизни.
Не видел смысла в жизни народ, представляешь? Ни счастья не мог почувствовать, ни радости. Ни трудностей побед, ни горечи разлук, не страданий любви. А без этого, как выяснилось, и жизнь не мила. Какая бы она не была распрекрасная.
Кто-то самоустранился напрочь.
Кто-то ушел в виртуал.
Рождаемость снизилась. Вот, знаешь, совсем снизилась. Смешно было, помню: несколько лет подряд выпуск роботизированной техники в три раза превышал человеческую рождаемость, а потом грустно стало.
Помню, там, в моем детстве-юности, верещали: перенаселение планеты! Кормить будет нечем! Золотой миллиард только выживет!
А вот так незаметно, и про золотой миллиард примолкли, уж хоть бы какие были люди, фиг с ними, с ценными качествами, а то численность по экспоненте уменьшилась так, что человека в красную книгу занесли.
Даже искусственное оплодотворение не помогало.
Наплодят, нарожают в крио-кюветах, вырастят до половозрелого возраста. А те — на старые рельсы, и на дедовские грабли. Или уходят в свой кокон и не возвращаются. Или, опять же, самоустраняются. Не интересно им. Пресно.
Семьи разучились беречь. Границы все научились не нарушать. Вот и не нарушали. Не приближались даже к границам чужим, и свои берегли, как кощей свое злато. Так поодиночке и… Доненарушались, понимаешь...
Как мне все это?
Печально, конечно.
Но я — кремень.
Кобальт потому что. Ко всему устойчив. Везде свой.
Какое-то время оставались еще такие, как я. Практически ж бессмертие, люди веками об этом мечтали, да?
Болезни — побеждаем, органы растим из днк, почти вечные. Даже по составу близко к оригиналу, не отличишь — он вытянул руку, взял складку кожи, оттянул, отпустил. Искусственная кожа теплая, нежная, упруго расправилась на предплечье. Чуть вспыхнула на месте прикосновения, порозовела, практически как настоящая.
И что нам не хватало?
Когда нас около сотни на весь мир осталось, мы еще как-то общались. Открыточки там, месседжи. Видеопоздравления на день рождения.
А потом.. как-то вот.. представляешь.. никто все-таки не выносит вечности.
Все нужно что-то, неизвестно что. То ли на новый круг. То ли...
И вот представляешь, сегодня приходит мне оповещение : я один остался. - Он взглянул грустно за окно. - Один, представляешь?
Не, в лабораториях достаточно человеческой днк, они могут в любой момент собрать, оплодотворить, вырастить. Только в определенный момент встал вопрос: зачем?
Если им, людям вечно что-то нужно? Вечно они куда-то спешат, чего -то хотят? Стремятся к чему-то, всякие глупости творят. Просто так, нерационально. У роботизированных математических систем мозг сносит, схемы замыкает.
А потом хлопот с людьми!- он покачал головой задумчиво, - вечно норовят нарушить, обойти, наследить не там, где разрешено.
В общем, человеческую линию решили заморозить пока. Нет в ней смысла никакого.
Я — последний.
- И куда ты теперь? В музей, Кобальт?
- Ну зачем же в музей? Я и на своем месте еще вполне послужу. Вот, видишь, один теперь — причина для гордости. Второго такого нет. Пусть и с полностью ремодифицированным телом, включая мозг. Но все исходники синхронизированы, я — это я. Кобальт Никель. Как ни крути- человек.
- И как тебе?
- Да… нормально. Привык уже.
Иногда только тоскливо немного.
Хочется иногда, знаешь… теплого. Душевного чего-то. То ли за руку взять, то ли к груди прижать. Голову на плечо положить... - Кобальт задумался.
- Можешь на меня рассчитывать.
- В чем?
Ну, в этом: к груди прижать. За руку взять.
Никель посмотрел на собеседника : робот 3 типа. Нечеловекообразный. Технической сборки. Грубоструганный. Больше похож на шкаф с шарнирными конечностями, чем на гуманоида. Но с внутренним наполнением все в порядке. Вон, даже эмпатию вшили. Помощь предлагает. Пытается понять. Подстроиться.
Стемнело. Город накрыла ночь. Даже луны не выдало на небе, одни звезды тускло моргали наверху.
Два силуэта сидели, смотрели на бесконечные дома с темными окнами и слушали звенящую тишину, разлившуюся над городом.
Ночь.
Никто не гуляет, ни парочками, ни компаниями. Не возвращается усталым с работы к семье. Не звенит ключами от машины. Не провожает любимых и не встречает. Не возвращается из ресторана пьяным, песнями и громким смехом будоража микрорайон.
Ночь.
Робототехника заряжается, перезагружается перед следующим трудовым днем.
А людей больше нет.
Один остался.
Вон, сидит, прикорнув головой к своему верному железному другу. Доверчиво и печально, по-детски прильнув к его мощной, квадратной, грубоструганной железной груди.