Тишина.
Она была не просто отсутствием звука, а плотным, снежным одеялом, укутавшим мир. Воздух стоял чистый, хрустальный, и каждый выдох Агата был маленьким облачком, уплывающим в синеву морозного неба. Он стоял босиком на заиндевевшем пороге своего сруба, и холод до боли прожигал ступни, но он не торопился уходить. Это был его утренний ритуал – ощутить мир таким, каков он есть. Смертельным, опасным, но родным. Мороз мог его убить, если он будет глупым, беспечным, неосмотрительным. Но он таким не будет, и тогда мороз будет его другом.
Первым делом – пчелы.
Пасека из пятьдесят ульев стояла наискосок от дома, припорошенная снежными шапками, похожими на грибы-великаны. Агат натянул меховые унты и пошел проверять летки. Дед учил: «Пчела зимой – это твое завтра. Не уследишь – весной останешься с пустым желудком и пустой душой». Он аккуратно, специальной палочкой, прочищал отверстия от инея, прикладывал ухо к дереву. Изнутри доносился ровный, спокойный гул. Тут жили Молодые Семьи, хотя многие из них были куда старше Агата. Кому-то 2-3 года, кому-то 10 лет, а кому-то - 80. Но все равно они считались Молодыми. Агат слышал здоровый и сытый гул, так звучит счастье. Теплая жизнь, бьющаяся в сердцевине замерзшего леса. Он улыбнулся. В этом году заготовили меда больше обычного, липы цвели буйно. И самим хватит, и на ярмарку.
Но ярмарка ждала не только сладкого, но и сытного. Мяса, шкур, жира. Завтрашняя большая ярмарка в Слободе - последняя перед глухозимьем. Нужно было везти свой особый бортнический товар: туеса с медом, восковые свечи, прополис. А раз уж он живет в лесу, то привезти еще и дикого мяса было ой как кстати.
Охота была частью его жизни. Такой же естественной, как колоть дрова или доить козу. Агат взял дедовское ружье – не чудо с блестящим прицелами, а простую, надежную «медведицу», которую чистил и смазывал гусиным жиром после каждого выхода. Повесил через плечо походный сидор с краюхой хлеба, луком и флягу с березовым соком, чуть забродившим до легкой кислинки. Агат надел снегоступы и выступил.
Лес встретил его безмолвным поклоном. Снег поглощал шаги, превращая их в легкое шуршание. Агат шел легко, молодое тело, привыкшее к труду, не знало усталости. Он легко читал следы: вот ласка, здесь пробежала заинька, тут потопталась косуля, а вот – свежий, мощный след. Лось. Крупный, самец. След вел вдоль оврага, к молодой роще ивняка. Их кора была сочной.
Агат знал этого лося. Ему уже 6 лет, он оставил уже свой след в жизни - лосят, его уже можно было добыть. Время пришло и Агат четко знал это, не испытывая волнения. .
Охота была делом для терпеливых. Агат не суетился. Он стал частью леса, частью тишины. Замер у ствола вековой ели, слившись с тенью. Сердце стало стучать медленно, тепло внутри успокоилось, собралось где-то в центре груди, и мерцало еле заметно. Он замерзал, но пока терпел это. Все шло по внутреннему плану.
И вот он дождался. Зверь вышел на просеку величественный, с огромной лопатой рогов, покрытых инеем. Он щипал кору, и пар от его дыхания клубился в воздухе.
Агат прошептал короткую молитву. Он чувствовал себя частью природы, и вот вот собирался стать ее должником. Он мысленно поблагодарил могучего зверя, что позволил забрать свою жизнь. Выстрел прозвучал негромко, впитавшись в снег и хвою. Грохот падения гиганта замер и все снова погрузилось в тишину.
Работа заняла пару часов. Разделка туши на снегу, упаковка. Агат ловко орудовал закаленным ножом, не теряя ни крошки. Мясо, шкура, жир, даже кишки – все шло в дело. Но часть туши он все же оставил лесным жителям, как откуп за добычу, поддержка других жизней. Мелких хищников.
Короткий зимний день стремительно шел к концу, когда на санях, запряженных парой выносливых алексинских лошадок он приехал домой. Туша лося аккуратно разделана. Большую часть он отвезет на ярмарку, часть - заморозит, часть сохранит в погребе - засушит или засолит.
Он отпустил с цепи дворового пса, тот сразу бросился в лес по своим собачьим делам. Потрепал по шее ближнюю лошадь.
— Завтра в путь, красавицы. В Большой Мир. На рассвете едем в Слободу.
Но сначала нужно было зайти в Чертог
***
Чертог стоял в стороне от молодых ульев, на почтительном расстоянии, чуть на холме. Он был виден издалека - небольшое черное пятно на другой стороне поля. Зимовник, омшаник, павильон для содержания пчел - небольшое деревянное строение шестиугольной формы с острой крышей. Но в семье Агата его называли - Чертог.
В Чертоге жили Старые Семьи. Это главное богатство всей семьи Агата. Восемь Старых Семей, чья история длится больше 200 лет.
Собственно благодаря им семья Агата выжила и преуспела в этом мире. В голодные годы благодаря Старым Семьям им удавалось сохранять урожай, выгодно обменять мёд на самые диковинные товары. Так собралась библиотека из старых книг разных эпох и другие богатства. Эти Семьи тоже заботились о своих людях. Симбиоз.
Семья Агата поселилась тут без малого 100 лет назад. Прапрадед или его отец выбрал это место и сразу же основал тут пасеку. Остатки его дома семья сохранила, по важным праздникам тут собиралась родня и читала молитвы. Среди первых ульев были и эти Старые Семьи. Какие-то пчелиные Семьи погибли или выродились, какие-то разделились. У родственников сохранились потомки некоторых из тех первых ульев, но им было всего лет под 100, может чуть больше. А эти несколько Семей - были особенные. Словно прямая дорога в прошлое, без поворотов судьбы. Туда, вглубь, за пределы человеческой памяти.
И Агат шел встретиться с ними. Послушать их, пообщаться. Мороз к вечеру усиливался. Каждый вдох на долю секунды примораживал ноздри и потом отпускал.
Снег у Чертога был притоптан, значит кто-то из родичей уже был тут сегодня. Вот и хорошо.
Чертог. Массивный, серьезный. Температура внутри Чертога всегда была ровной, толстые стены не пропускали сюда ни ветер, ни лишний шум внешнего мира. Старые Семьи заслужили такой покой и уважение.
Агат зашел, поклонился и, выполнив все положенные ритуалы, лег на полати. Сейчас он был максимально близко к живому клубу зимних пчел, между ним и пчелами была всего лишь тонкая доска с прорезями. Он начал глубоко дышать, вдыхая воздух Чертога, насыщенного микродозами феромонов ульев и летучих веществ, которые пчелы выделяют для общения. Повторяя про себя медитативный речитатив постепенно погрузился в транс, настраиваясь на гул улья, синхронизировался с его ритмом.
***
Теперь он был частью улья, частью пчелиной Семьи. Частью этого сверх-разума, супер-организма. Он увидел в памяти улья следы своей младшей сестры - Милы. Это она приходила сегодня в Чертог и оставила следы на снегу у входа. Агат улыбнулся, он любил Милу. Она тоже понимала пчел.
Каждая пчела - не очень умный организм сам по себе, у нее не очень большое количество нейронных связей. Но вместе, когда пчелы собираются в улье, в большой Семье, то количество нейронных связей превышает уровень человека. Семья - разумна. Она живет, мыслит, чувствует через тысячи своих частей, пчел. Это особая распределенная личность, коллективное существо. Память, характер - все это было у Семьи.
И еще у каждой Семьи была индивидуальность. Не имя в человеческой понимании, намного сложнее - особый узор, цвет, запах феромонов, особый звук, коллективная память. Это как флаг, гимн, история - для страны. Как имя, внешность человека, цвет его глаз, форма носа, запах подмышек и тембр голоса - все вместе. И страна и человек и личность - особая индивидуальность, а Семья - все это вместе и сразу.
Летом общаться с ними было сложнее. Пчелы были заняты своими насущными делами, строили соты, кормили молодняк. А зимой - собирались в клуб, большой комок пчел, плотный и теплый. Нейронные связи пчел работали на полную мощность. Память после сезона упорядочивалась, новости других Семей анализировались, укладывались в общий ритм понимания мира. Зимой было самое время для общения с этим сложным живым разумом.
Семья Агата давно познакомилась со Старыми Семьями. Построив Чертог, научились настраиваться на них и общаться. Агата учили этому с двух лет и у него постепенно стало получаться все лучше и лучше… Это был не диалог как у людей, ничего похожего. Просто Семья допускает тебя в себе, позволяет мысленно путешествовать по улью, заглядывать во всех уголки - в запасы, к расплоду, к Королеве, позволяет чувствовать окружающий мир через тысячи совершенных сенсоров.
Но самое главное - став частью Семьи ты получал доступ к ее памяти. Это был невероятный дар. Память Семьи, династия всех маток от самой первой одинокой матки улетевшей с роем из старого гнезда. Память о каждом медовом сезоне, о каждом цветке, о каждой холодной зиме, когда клуб раз за разом собирался в плотный мяч на сотах, чтобы пережить морозы. Сотни лет, огромный опыт. И это не просто фильм, это яркое и полное ощущение мира, в любой его момент - настроение, объекты, движение воздуха и магнитных полей, эмоции.
К памяти Семьи примешивались нотки разума Отцов-трутней, которые обогащали своими мотивами историю-мелодию Семьи, позволяя объединить опыт разных Семей. Расширяя этот опыт еще больше, почти до бесконечности.
Общение с пчелиным разумом не был похож ни на что в человеческой жизни. Это не был диалог, не был сон или транс. Это был словно особый Поток сознания, видений, понимания, нечеловеческих мыслей, прикосновения к какому-то миру, полному образов, чувств, необычной логики. Агат погрузился в эти ощущения и в воспоминания сегодняшней Семьи
***
С этой пчелиной Семьей все было хорошо. Еды хватало, влажность - отличная, тревог мало. Все идеально. Идет обычная зимняя работа. Агат чувствовал себя частью этой распределенной личности. Как стая птиц, как рой: удивительно чувство, вместо одинокой индивидуальности - счастливое полноценное единство «мы». Вот от этого ощущения сложно было потом отвыкнуть.
Но Агат искал не себя в этом «мы». Он искал тех, кто был до него. Он мысленно сформулировал намерение, проецируя его в пульсирующий, теплый поток сознания улья: «Покажи мне начало. Моё начало. Вспомни людей».
Среди потока образов и мыслей, которые не описать человеческими понятиями, формировались отдельные вспышки-воспоминания. Потом, поток образов чуть замедлился, закружился, и вдруг из общего гула выделился новый – старый, древесный, пахнущий дымом и смолой. Память Семьи откликнулась. Он нашел нужно воспоминание во всей полноте.
Перед его внутренним взором не возникла картинка. Он «оказался» внутри ощущения. Жаркий летний день, много сезонов назад, наверное лет сто. Воздух дрожит от зноя, цветы начинают входить в силу. Он чувствует на щеках легкий соленый пот. Но… пот на чужих щеках - это тело молодой женщины, сильной, с загорелыми до локтей руками. Прапрабабушка, Арина. Она ставит на скрипящие деревянные перекладины деревянный ящик, куда переселяет рамки с пчелами – тот самый, первый дом в этой местности, для новой Семьи. Агат чувствует ее волнение, ее надежду, смешанную со страхом. Страхом перед лесом, перед неизвестностью. Но сильнее страха – решимость. Запах ее волос – дикая мята и свежеиспеченный хлеб. Это запах нового дома.
Рядом с ней – высокий мужчина с руками, исчерченными царапинами от хвороста. Рыжий и красивый - прапрадед, Федор. Он не говорит, а мысленно, через прикосновение к ее плечу, делится силой: «Все получится». Пчелы понимали его, хоть и не слышали речь. Агат чувствует его твердую, как камень, уверенность. От него пахнет лесной почвой и дымом костра, на котором они вдвоем сожгли все, что осталось от старой жизни – ненужные, хрупкие вещи «большого мира».
И тут же, наложившись на этот образ, пришло другое воспоминание, более нежное и трепетное, чуть позже, через пару сезонов. Похожий запах мяты от прабабушки, сладкий запах темечка младенца, его слабый плач. Но это был не плач страха или боли. Это был плач новизны. Первый крик нового мира. Осень, цветы отцветают, ветра стали холоднее. Агат увидел-ощутил младенца. Крошечное сморщенное личико, темный пушок на голове. Он лежит в люльке на террасе, вокруг летают и осматривают его пчелы. Его прадед, Михей. Тот самый, кто вырастет и построит этот Чертог. Федор бережно, с непривычки боясь сделать больно, берет сына на руки, и его гигантская ладонь полностью охватывает хрупкое тельце. Агат почувствовал, как в груди Федора разрывается что-то теплое и огромное – любовь, смешанная с колоссальной ответственностью. Он смотрит на сына, потом на Арину, на улья у нового сруба. Агат видит, что он спокоен, намерен жить и выжить.
Агат почувствовал кое-что новое в себе. Он был не только бортником и хранителем пчел. Он был звеном в длинной цепи. Каждое семя, что они сеяли, каждое бревно, которое они клали в стену, каждый улей, который они установили, – все это было для него. Для его возможности стоять здесь, в тишине Чертога, и дышать этим воздухом. Эта цепь семьи уходила еще дальше, ее не было видно, но она существовала, он это чувствовал.
Вихрь образов медленно утих, Агата возвращался к своему сознанию. Он снова стал слышать ровный, сонный гул зимующего клуба. Снова мыслить по-человечески было Агату сложно. Человеческое мышление - линейное, не просто мысли, а какие-то обрывки мыслей, которые формируются через язык, слова, потому не точные. Все же восприятие мира пчел, их память были куда образнее, химический язык - богаче, точнее. Особенно, для абстрактных понятий, аналогов которым не было у людей. Но Агат - человек и нужно возвращаться к своей жизни. Раствориться в улье не получалось, да и не нужно. После комплексного, одновременного и объемного мышления, линейность слов казалась тесной клеткой. Мыслить по-человечески было трудно и... одиноко.
***
Агат вышел из Чертога, и сознание его медленно возвращалось в привычные рамки. Мир снова стал четким, дробным, в нем какое-то время еще будет звучать эхо пчелиного «мы». В голове переливался калейдоскоп образов: вкус нектара столетней липы, давление атмосферы в засушливое лето, дрожь магнитного поля Земли во время давней солнечной бури. Нужно это не забыть и поскорее записать. Память человека быстро ускользает.
Вот уже несколько лет Агат работал в Институте Истории. Он был биологом, климатологом, астрофизиком, бортником и охотником. А еще - он рисовал картины и писал исторические книги. Контакт с пчелиными семьями очень помогал ему в этом. И еще он был водным мастером для их Заречной общины.
С тех пор, как человечество стало малым, сократилось до 1 млрд человек. Каждому пришлось осваивать и совмещать разные роли. Впрочем, это была естественная комбинация, основанная на личных талантах, а не стяжательстве, с возможностью заработать что-то, делая нелюбимую работу.
Больших городов почти не осталось. Люди равномерно распределились в небольших поселениях. Обширные поля, которые 100 лет назад отводили под пшеницу и другие монокультуры - освободились, зацвели разными цветами. И это позволило вырасти популяциям пчел. Теперь на Земле жило около 700 млн семей. Цивилизация людей почти сравнялась по численности с цивилизацией пчел. Два разумных вида гармонично делили место для жизни. Человечество перестало торопиться, перестало опаздывать в своем развитии, зато занялось собой. Люди наконец повзрослели и стали замечать кого-то еще на планете, кроме себя. Стали куда ответственнее.
Контакт с разумом пчел тоже помог в этом. Установился очень своеобразный диалог разумных видов. Мы, наконец, нашли форму общения и сосуществования.
Агат прошел в дом, в свою мастерскую, служившую и кабинетом. На массивном столе из лиственницы, рядом с кистями и стопкой бумаги, лежал прозрачный кристаллический сланец – его «дневник историка». Он прикоснулся к нему пальцами. Поверхность ожила, замерцала изнутри мягким светом.
Закрыв глаза, Агат снова погрузился в себя, но на этот раз не в пчелиный рой, а в собственные воспоминания о только что пережитом. Он не формулировал мысли словами. Вместо этого он проецировал в нейро-интерфейс кристалла чистые сенсорные данные, извлеченные из памяти Семьи: график солнечной активности, который пчелы ощущали как сбои в навигации; химический состав воздуха вековой давности, запечатленный в феромонах тревоги; карту медоносных полей, давно сменившихся лесами и лугами.
Его пальцы едва заметно двигались по поверхности, будто настраивая невидимый инструмент. Заметка от 23 декабря 2125 года. Данные не «записывались» в привычном смысле, а кристаллизовались – уплотнялись в сложные световые узоры внутри камня. Это был не цифровой код, а аналоговый слепок памяти, который могли бы прочитать и он, и его коллеги из Института, и, возможно, сами пчелы - в других Семьях, если потребуется.
Закончив, он положил ладонь на центр плиты и мысленно отправил импульс. Свет в кристалле пульсировал и угасал. Данные ушли по резонансной сети, связывающей такие же кристаллы-хранилища по всей округе. «Облако» этого мира было не виртуальным, а живым, распределенным. Как сами пчелиные семьи, - усмехнулся Агат.
Он послушал сообщения-новости от семьи, друзей, соседей. Коротко ответил, там где ждали ответ. Агат потушил светильник и вышел на крыльцо.
Ночь была ясной, звездной, и тишина снова обрела свою снежную плотность. Завтра – дорога, сани, шумная Слобода, ярмарка. Но сейчас был только покой. Он был звеном в цепи, хранителем памяти, и на сегодня его работа была завершена.