Утренний холодок, как положено, бодрил. Запахнув халат, Павел Евграфович с удовольствием оглядел с крыльца палисадник с гудящими над малиной пчелами, вдохнул аромат цветущих лилий. Блаженно прищурился на солнечный диск, что уже взбирался на небесный купол, но тут же сурово сдвинул брови.
– Эй, Федька!
Угрюмый бородатый мужик, по-медвежьи сутулый, вышел вразвалку из-за хилого деревянного строения с проваленной крышей.
– Чавось, ваш-сияссво? – пробасил он.
– Не чавось, а чего изволите! – гаркнул Павел Евграфович, вконец разозлившись. – Почему свет мерцает? Не звезды, чай, полуночные!
– Так это, барин... скакнули ж мы вчерась, конвертёр тово, потек малость... да и тряхнуло неслабо – вон сортир как перекосило, с самого рассвету правлю. К обеду и солнышко наладим, не извольте беспокоиться.
– Ты гляди у меня!
Павел Евграфович попыхтел еще для порядка, но ругаться больше не стал. Чертовы сирийцы мало того, что держали монополию на движки, так еще и норовили поставить самые паршивые.
Да уж, ночью пришлось подергаться. Он утомленно зевнул. Конвертор, собака, течет на каждой кротовине! Хорошо, Федька есть. На все руки мастер: и наладить что, и курс проложить. Культуры вот только не хватает, даром что магистр... да что с них взять, с технарей. Зачем им грамота с политесами, знай уравнения решай да на кнопки жми.
Слава богу, сарай уцелел с ценным товарцем! Павел Евграфович даже причмокнул.
Нет, лебезейчики эти, конечно, дрянь жуткая, воняют не пойми чем, зато в европах на вес золота. Вроде грибов, в лучших ресторанах их подают, да и не всякий гурман потянет такую роскошь. А гуанодонишки чумазые с Лиры уступили, считай, даром – повезло.
Абдулка-посредник уже должен ждать в Гамбурге. Припаркуем усадьбу где-нибудь на побережье за портом и расторгуемся на славу.
Вот только... Павел Евграфович тяжко вздохнул. Если в благородном собрании узнают, беда. Потому и взял он с собой в рейс лишь верного и полетавшего уже Федьку с Анисьей, да и тем не сказал, что к чему, из дома не выпускал, пока с гуанодонами дела вел. Одно дело зерно со своих полей на осенней ярмарке сбыть, и совсем другое – унижать себя торговлишкой, по городам и весям мотаться.
А куда денешься? Сынок Коленька в гвардию принят, там одна экипировка чего стоит, да и светскую жизнь вести надо, а у папеньки в сундуках ветер свищет и усадьба – изба избой, пускай еще прадед за взятие Ново-Архангельска получил крест и дворянство.
Теперь растаможка на Сириусе – и домой. Проклятые сирийцы, три шкуры дерут! Ничего, уж скоро конец пути. Земля, прекрасная Земля! Terra bella, как называют ее в Галактике – и когда только успели нашей латыни набраться? Уважают, улыбками встречают! Рептилоиды, погань, и те скалятся. Налоги б лучше скинули, дьяволы хвостатые! Одними реверансами сыт не будешь.
Кстати, пора бы и подкрепиться. Павел Евграфович обернулся к двери:
– Анисья, огурцов из погреба достань... и холодец. Ну и это...
Планы завтрака прервал тревожный визг сирены, на который отозвались мычанием коровы из стойла. Поверх ворот вспыхнули алые буквы:
НЕОПОЗНАННОЕ СУДНО!
Федька выронил топор и вопрошающе глянул на барина. Тот со вздохом кивнул:
– Покажи!
Достав из-за пояса пульт, Федька ткнул в него пальцем. Сегмент расписного небесного купола над усадьбой обрел прозрачность, открывая бархатную черноту космоса с россыпями чужих созвездий.
За воротами маячил хищный силуэт крейсера. Из его подтянутого брюха грозно торчал ствол протонного излучателя, похожий на производительное орудие быка Арапа.
– Никак, пираты, ваш-сияссво, – хрипло прокашлялся Федька. – Лучше уж пустить, а?
– Покомандуй еще у меня! – Павел Евграфович задумчиво пожевал губами. Откуда тут пираты? Уверяли, что сектор спокойный...
Думать, впрочем, было некогда: от крейсера уже отделился челнок. Так и есть, пираты: военные даже с торговцами не вели себя так бесцеремонно. Дождавшись нового хмурого кивка от барина, Федька нажал на кнопку, отпирая шлюз.
Абордажная команда состояла из одного-единственного рептилоида, но зрелище было достаточно жуткое. Зеленый шипастый громила, затянутый в ремни и увешанный оружием, еле протиснулся в ворота. С подозрением огляделся, повел приплюснутым носом и прямиком, топча малину, зашагал к сараю, где хранились драгоценные лебезейчики для земных гурманов – изящные спиральные конусы и колбаски в фирменных коробочках с цветастыми наклейками.
У Павла Евграфовича упало сердце. Сойдя с крыльца, он на дрожащих ногах двинулся следом за грабителем, сам толком не зная, зачем. Федька меж тем лишь хмыкнул, глядя на сарай. Ну конечно, ему-то что, холопу! Чай, не его денежки на кону.
Пират распахнул дверь и заглянул в сарай, затем резко обернулся, топорща зубчатый спинной гребень. Павел Евграфович в страхе отступил на шаг.
– Тырабела! – проскрежетал ящер, ощерив клыкастую пасть... и хрипло расхохотался.
– О да! – просиял Павел Евграфович, ощущая робкое дуновение надежды. – Terra bella! Terra bella!
Грубое лицо Федьки вдруг налилось свекольным багрянцем.
Сжав пудовые кулачищи, он ринулся к бандиту, но замер на полушаге перед дулом наставленного разрядника. Скаля зубы, рептилоид попятился к воротам.
– Тырабела! – вновь провозгласил он, сплюнул себе под ноги и был таков.
Челнок понесся к крейсеру, и через минуту пиратский корабль исчез со вспышкой в космическом вакууме.
Чувство невероятного облегчения мигом сменилось у Павла Евграфовича яростным гневом:
– Ты что, очумел? Скотина, холоп, запорю! Он бы нас всех тут порешил!
– Дык... он же... – плачущим голосом выдавил из себя Федька с перекошенным лицом. – Он же как обозвал, г-гад!
– Что? – Барин перевел дух и тонко усмехнулся. – Ну, грамотей! Сказать тебе, что значит bella?
– Будто сам не знаю! – Скрипнув зубами, Федька кивнул на сортир. – Вот это вот самое, что в яме – на ихнем портовом жаргоне! И в сарае тож самое... навалено, только гуанодонское и в коробках – ума не приложу, зачем оно вашему сиятельству. А тыра значит «жрать»!
Павел Евграфович долго молчал, потом развернулся и пошел к дому. Уже на крыльце он хмуро оглянулся:
– Ты давай, это... свое дело знай! На Земле разберутся, зачем. У богатых свои причуды.