Раскрасневшаяся от мороза и от волнения, она сняла рюкзак, который висел у нее на одном плече, бросила его в снег, подошла ко мне и остановилась, глядя мне в глаза и улыбаясь. Увидев ее, я испугался, что не смогу этого сделать, такая она была красивая и невинная.

Дело, казавшееся ему таким простым, в процессе судебного разбирательства приняло какой-то странный оборот. С одной стороны, у обвиняемого не было ни малейшего алиби, все улики были против него, в его защиту не выступил ни один свидетель. С другой стороны, все персонажи, разыгрывающие эту гротескную сцену, казались ему бездарными актерами, а их свидетельства были, по меньшей мере, притянуты за уши.

Допрос продолжался два часа, после чего обессилевшего подозреваемого отвели в камеру. Соколов вернулся в гостиницу, сжег в камине просушенный платок учителя, кровью с которого он предварительно испачкал рюкзак Ани, и начал готовить очередной пресс-релиз для газеты «Голос общества».

Обе стороны не желали примириться друг с другом, митинги стали более агрессивными, была вынуждена вмешаться полиция, чтобы предотвратить столкновения. Грозя сломать судьбы маленькой семьи, сплетни и слухи приобрели разрушительную силу, оставив глубокие раны в сердцах жены и дочери обвиняемого. Никто не знал, чем все это закончится.

Жил-был мальчик, которого…никто не видел. Но он был, и был абсолютно реальным. Но обо всем по порядку.

О схожих характеристиках жертв Локонщика было известно всем: это были молодые женщины и девушки, очень красивые, с яркой внешностью и, самое главное, с редким золотистым оттенком волос. Это наводило на мысль, что маньяка привлекал определенный типаж.

Улик сколько угодно: его машина оказывается запечатлела на фотографиях, засветилась на камерах видеонаблюдения, он получает какую-то странную рану, шатаясь по лесу один в день исчезновения девушки. Затем учитель уходит из церкви, где собралось все село, накануне главного торжества, и сразу после этого из церкви выходит девушка, и больше не возвращается.

В тот миг море было расплавленным обсидианом, тяжёлым и дремлющим. Зарождающаяся заря тонкой линией только-только показала свой луч. Я, оставив кусок ночи на берегу, вошёл в воду. Холодная, она обняла, как родная.

Комната Артёма была цифровой падангской кухней, где он, как голодный бодхисаттва, поглощал дхарму пиксельных мандал. Его пальцы танцевали на клавиатуре танец мудры Кибер-Ваджры, отсекающей привязанность к миру аналоговой сансары, известной как «одиннадцатый класс».