Андрей Сергеевич Мелков был идеальным сотрудником отдела презентации презентаций. Он даже предположить не мог, что однажды его карьера повиснет на волоске, а его цифровой аватар начнёт плакать во время совещаний.
Каждый вечер он надевал свой шлем (серия «NeuroRelax™ Pro», версия 5.8, с багом на затылке, который слегка поджаривал память) — и уходил в благословенную тупость.
Конец 2041 года выдался на редкость бесцветным. Даже виртуальность, некогда радовавшая буйством красок, теперь напоминала вылинявший ковёр в приемной районного чиновника. Повсюду царил новый мир, отполированный до стерильного блеска алгоритмами «НейроСпокойствия». Люди жили долго, счастливо и пресно, как вареная курица.
Цифровая эра. VR-шлемы встроены в лоб. Детей рожают с аккаунтом.
Печень можно отрастить в капсуле, но очереди в поликлинике всё ещё занимают шесть часов и четыре нервных срыва.
В тот вечер, когда всё началось, Андрей просто искал игру, где можно не спасать мир, не фармить ресурсы, не прокачивать личностный рост.
Он хотел отдохнуть.
И увидел:
«Симулятор 90-х: Хардкорная ностальгия»
– Бессмысленный бег по пустым дворам
– Кисель в гранёном
– Душевная боль из магнитофона
– И всё это – в 480p
Клик. Подключение.
Появился резкий запах кефира, пыли и мела.
Он стоял в магазине. Настоящем. Продавалось только то, чего не было.
И — главное — тут была она.
Баба Маша.
Толстая, как сама судьба.
Рыжая, как последний луч в бутылке дешёвого портвейна.
Глаза — опыт ВОВ и булгаковская мистика.
Фартук с пельменями. Грудь как амфоры. Под прилавком — тьма.
— Ну что, уставший? — спросила она.
— Я… я из отдела маркетинга… — прошептал он.
Она посмотрела с жалостью, как на мышь в капкане.
— Садись. Пирожка хочешь?
Это был пирожок абсолютной истины. С яйцом, капустой и недосказанностью.
Он ел и чувствовал: возвращается вкус жизни, вытесняя вкус упаковки из-под суши.
— А вы… NPC? — осмелился он.
— Сам ты эн-пэ-цэ, милок. Я тут с девяносто девятого. Меня сюда на бартер поставили. За бутылку «Столичной» и пакет сахара. Сахару, правда, так и не дождалась. Так что считай, сама по себе.
Каждый вечер он возвращался.
Здесь была жизнь.
Она рассказывала о заводе, о свёкле, о том, как била замдиректора сковородкой, когда тот полез со словами: "у нас разные взгляды на социализм".
Она пекла. Угощала. Учила его главному — молчать, когда хочется высказаться, и говорить, когда все молчат.
***
Однажды отдел презентаций презентаций накрыла тень оптимизации. Карьера Андрея повисла на тонком цифровом волоске, буквально хватаясь за битый пиксель.
Новый алгоритм «Эффективность-404» просканировал его отдел и вынес вердикт: «Избыточная рекурсия смыслов. Подлежит оптимизации». На почту упало письмо с уведомлением о предстоящей «беседе по синергии вертикалей» — корпоративный кодекс означал, что его хотят уволить с формулировкой «за недостаточную вибрацию в общем ритме».
Андрей пришёл в симулятор в полной прострации. Просто сидел и смотрел в пустоту.
Баба Маша молча принесла стакан чая, в котором ложка стояла строго вертикально, как памятник несгибаемости.
— Дурью маешься! Будто нет другой работы? А слабо тебе тут постоять? За меня? Цены в голове держать, мелочь в руке чувствовать, дух родины в подмышке? — грозно спросила Баба Маша, не особо вникая в детали.
Он посмотрел на её руки, в трещинах и тесте. А потом на свои — чистые, мягкие, бесполезные. И его накрыла такая волна стыда за свою беспомощность, что стало неважно, симуляция это или нет. Он должен был доказать ей. И в первую очередь — себе.
...Андрей вызвался. Выскользнул из тяжелого своего шлема, натянул засаленный фартук, поставил на плиту чайник со свистком, пустил на фон «Любэ» и почувствовал лёгкую панику. Он был экспертом по виртуальным презентациям, но тут всё было по-настоящему. Мухи жужжали. Молоко скисало на глазах.
Радовало одно — Баба Маша, готовая прийти на помощь, если что-то пойдет не по тесту.
Вот же она: сидит, крепкими своими руками держит андреевский шлем. Примеряет на свои пышные рыжие кудри обруч далекой реальности. Вдавливает толстым пальцем рычажок revers, будто это механическая пельменница, а не нейроинструмент.
— Баба Мааа….
***
— Ша! — грозно замахнулась она цифровой сковородой на плывущий баннер с рекламой: «Хочешь стать счастливым? Купи подписку на вечность!»
Сковородка прошла насквозь, оставив после себя дыру, из которой посыпался код и запах жареного лука.
— Да тут всё гнилое!
Она отвернулась. Ей вдруг страшно захотелось назад, в свой симулятор девяностых, где пахло кефиром и мелом, где злились, любили и страдали по-настояшему. Где была грязь, вонь, безнадёга — но в этой безнадёге была плоть.
«Господи, — прошептала она, глядя на сияющий, стерильный ад. — Да что ж вы с собой сделали-то...»
Первый же вечер Бабы Маши в цифровом пространстве вошёл в историю как «Ночь сломанных паттернов».
Она не стала разбираться в архитектуре блокчейна. Она не проходила курсы по цифровому этикету. Она поступила так, как поступала всегда: начала наводить свои порядки.
Первым делом она наткнулась на Министерство Ментального Счестья (с опечаткой в названии, которую никто не решался править 10 лет). Там офис-менеджеры в нейрошлемах проводили сеансы коллективной медитации «Единение с вселенским разумом».
Баба Маша посмотрела на это дело, почесала виртуальный затылок и громко спросила:
— Что это вы тут как тесто на опаре развалились? Хороводы водить надо, милые! Чтобы душа развернулась и потом обратно завернулась!
Не долго думая, она хакнула все аудиопотоки министерства, заменив амбиентные звуки поющей вселенной на запись хора имени Пятницкого с мощным женским подпевом. К утру 90% чиновников были уволены по статье «несанкционированная радость и подозрительная активность сердечного центра».
Увидев курс Биткойна, Баба Маша долго смеялась.
— Цифровой картофель, и тот дороже стоит! — заключила она и принудительно привязала все криптовалюты к стоимости батона хлеба и пачки сливочного масла в деревенском магазине. Курс теперь обновлялся раз в сутки и зависел от настроения местной продавщицы Галины. Мировые биржи впали в кому.
Честно говоря, полегло вообще всё, но стало от этого как-то живенько.
К утру о ней знала вся сеть. Её называли «Кибербабушка» и «Хакер в фартуке». Системные администраторы плакали от сбоев, но не могли ничего поделать — её код был написан на незнакомом языке, пахнущем щами и свежей выпечкой.
А Баба Маша, доедая виртуальный пирожок, смотрела на новую, перепаханную ею вселенную, и думала только об одном:
«Андрюша-то чего поди натворил?»
***
Андрей в это время на своей шкуре познавал, что такое «настоящее».
Он остался один. Совсем один. Без Бабы Маши, без шлема, без спасительного меню «настроек настроения». Перед ним была только очередь нетерпеливых живых людей, скисающее молоко и мухи, которые, казалось, злорадно жужжали именно над его паникой.
Первый час был адом. Он путал цены, сыпал по полу мелочь, дважды чуть не расплакался от бессилия. Покупатели смотрели на него с жалостью и раздражением. Он был плохим продавцом. Очень плохим. Он чувствовал себя голым и беспомощным.
Второй час принёс оцепенение. Руки сами начали запоминать движения. Уши — ловить интонации. Он уже не думал, он просто реагировал. Как животное. Как выживающее животное.
К третьему часу случилось необъяснимое. Андрей перестал бояться. Он посмотрел в глаза старой женщине, которая что-то ворчала про цену на сметану, и вдруг увидел не клиента, а человека. Уставшего, одинокого, такого же потерянного, как он сам.
— Берите, — хрипло сказал он. — Моя мама тоже эту брала... Хорошая.
Женщина удивлённо смолкла, потом кивнула и сунула ему в руку конфету «Душевная»
И вот тогда, будто чувствуя сквозь вселенные одобрительный кивок Бабы Маши, он решительно посмотрел на последнюю покупательницу.
— Вам что? — спросил Андрей, и голос почти не дрожал.
— Хлеба, — сказала она. — И чтоб с хрустом.
Он протянул ей буханку. Их пальцы ненадолго соприкоснулись. Он вздрогнул. Она улыбнулась. Они вышли, оставив тяжелый амбарный замок на хрупких дверях магазина.
Это и стало его первым настоящим днём. А с неба, в виде лёгкого бага, вдруг посыпались лепестки яблоневого цвета. И пахло почему-то сметаной.
***
— Ну что, Андрюша, — её голос прозвучал сразу и прямо в ухе, будто она стояла за спиной. — Наигрался?
Он посмотрел на свои руки. Уже не чистые и мягкие, а в царапинах от мелочи и слегка подрагивающие от усталости. Настоящие.
— Нет, — честно ответил он. — Это не игра.
Она согласно хмыкнула. Где-то в небесах её вселенной погас ещё один рекламный баннер, и вместо него расцвел пиксельный подсолнух.
— Я не могу сейчас всё бросить, — сказал Андрей, глядя на пустующую кассу. — У меня тут… знакомство.
— А мне тут, — Баба Маша окинула взглядом свою перепаханную вселенную, — бардак наводить.
Они оба понимали: придет время, придется вернуться. Но это уже не будет бегством.
Это будет работа на два фронта.
— Баба Маша, а мы… а мы сможем? — в голосе Андрея снова проступила неуверенность, но уже не беспомощная, а тревожная, ответственная.
— А ты как думаешь, милок? — в её тоне снова зазвенела стальная уверенность. — Пока в одном мире есть щи, а в другом — те, кто готов их есть, ничего ещё не кончилось. Только и всего.