Марк Соколов, гляциолог с душой мечтателя, стоял на краю гигантского ледника, вдыхая воздух, который обжигал лёгкие холодом и невероятной чистотой. Он прожил в Арктике уже полтора года и скоро должен был вернуться домой, но всё ещё не мог до конца поверить, что оказался среди тех счастливчиков, кто сумел пробиться в уникальную экспедицию. Увы, ежедневная рутина оказалась впечатляющей, несомненно, но совсем не волшебной, как он надеялся. И теперь он искал в белом безмолвии ответы на вопросы о таянии льдов, глобальном потеплении, о том, как менялась Земля от века к веку, но в глубине души все ещё надеясь на какое-то чудо. Выросший на сказках и мифах бабушки, он оказался крайне мечтательным человеком, хотя это не мешало ему в работе оставаться прагматичным учёным.
Насладившись видом, Марк возвращался со свежими пробами к лагерю, когда небо взорвалось зелёными и фиолетовыми сполохами. Северное сияние стало давно привычным, последние несколько месяцев он даже перестал его снимать. Но на этот раз ниже, почти у горизонта, мелькнул совсем другой огонь. Не холодный газовый разряд, а живое, пульсирующее пламя. Сердце Марка бешено заколотилось в предвкушении, он прильнул к мощному биноклю с тепловизором.
Это было оно. Чудо! Настоящее, сказочное чудо!
Птица, но какая!
Размах крыльев — метра три, не меньше. Но не перья покрывали её тело, а что-то совершенно иное. Чешуйки? Пластины? Они светились изнутри, как раскалённые угли, переливаясь всеми оттенками золота и багрянца. Тепловизор зашкаливал, показывая температуру поверхности в районе пятидесяти градусов — невероятно для арктической ночи и минус сорока градусов в воздухе! Птица парила невысоко над тёмной полыньёй, крылья, казалось, не махали, а вибрировали с невероятной скоростью, создавая едва слышный гул. Марк замер, забыв о холоде, о науке, о времени. Детская сказка ожила перед ним во всей своей невозможной красе. Жар-птица!
Марк провёл в укрытии несколько недель, обнаружив невероятную птицу один раз, ему не составило особого труда найти её снова. Он наблюдал, снимал на специальную плёнку, нечувствительную к обычному свету, но фиксирующую уникальный спектр птицы, записывал частоту вибраций крыльев, анализировал состав пара. Каждый байт данных был сенсацией. Каждое наблюдение — подтверждением чуда. Кадр — Пулитцеровской премией. Но с каждым днём рос и холодный ужас. В бинокль он видел, как атомный ледокол-монстр крошил паковый лёд в ста километрах от него. Слышал по спутниковой связи разговоры коллег о новых месторождениях, о расширении судоходных путей. «Если я расскажу…» Мысль пронзила его, как удар током. Армады учёных, военных, браконьеров хлынут сюда. Её уникальную экосистему разрушат. Её будут преследовать, ловить, изучать до смерти. Её свет погаснет навсегда. Его Жар-птица станет чучелом в музее. Марк забыл о холоде, о времени, о науке. Детская сказка обрела плоть и пламя. «Серафима», — прошептало что-то в нём, напоминая о пламенных ангелах из книг. Имя прилипло намертво.
И всё же он продолжал вести свой дневник наблюдений, расшифровывая и продумывая обоснования.
«Термохимическая Люминесценция: Это не огонь в привычном смысле, насколько я могу судить, не прикасаясь к нему. Ignisavis arctica обладает уникальным симбиозом с экстремофильными арктическими бактериями, обитающими в «перьях»-пластинах. Эти бактерии питаются специфическими минералами (возможно, редкоземельными элементами, вымываемыми из глубинных пород талой водой) и выделяют энергию в виде света и тепла в процессе хемосинтеза. Сами пластины — подозреваю биокерамику с фосфоресцирующими свойствами, усиливающая свечение.
Терморегуляция: Выделяемое тепло не только создаёт сияние, но и поддерживает жизнедеятельность птицы в экстремальном холоде. Оно же растапливает лёд у полыньи, давая доступ к богатой придонной фауне — основному корму (рыба, ракообразные).
Кратковременная активность: Ignisavis arctica проявляет своё свечение только во время кормёжки, длящейся считанные минуты, и только в кромешной темноте полярной ночи или под прикрытием сильных сполохов.
Ареал: Обитает в самых труднодоступных, сейсмически активных районах Арктики, где постоянное движение льдов и термальные источники создают сложную сеть полыней и подлёдных пещер — идеальное укрытие.
Энергозатратность: Яркое свечение требует огромных ресурсов. Вероятно, птица впадает в длительную спячку (криптобиоз?) между кормёжками, зарываясь в тёплый ил у геотермальных источников на дне, где её невозможно обнаружить стандартными методами».
***
Самолёт за образцами и предварительным отчётом должен был прилететь через два часа. Марк сидел в лабораторном модуле. На столе перед ним лежали жёсткие диски с уникальными данными, образцы жидкостей, замороженные в спецконтейнерах, фотоплёнки. На экране ноутбука был развёрнут черновик сенсационной статьи. Его имя прогремело бы в научном мире. Слава, премии, вечность в учебниках… Он взглянул на старую книжку сказок, которую читала ему в детстве бабушка, лежащую поверх папок. Книга была раскрыта на иллюстрации Жар-птицы. Марк вспомнил её настоящий свет — живой, трепетный, чудом сохранившийся в этом ледяном аду.
Её пламя погаснет. Его Серафима станет экспонатом. Чучелом ангела.
Руки сами потянулись к клавиатуре. Не раздумывая больше, он запустил форматирование всех дисков. Фотоплёнки — в плавильную печь модуля. Контейнеры с образцами — в автоклав на максимальный цикл. Он стирал не данные. Он стирал свою будущую славу. Он стирал приговор Серафиме.
Когда самолёт улетел без его открытия, Марк почувствовал не потерю, а освобождение. До отлёта домой у него оставался ещё месяц, и он провёл его во льдах. Каждый день мерцало сияние, каждый день Серафима показывалась надо льдом. Он не удержался и всё же сделал пару снимков на память — только для себя.
***
Месяц спустя в переполненном аэропорту в Скандинавии, Марк, уставший и всё ещё переживающий свой тихий мятеж против системы, ждал рейс. И вдруг — вспышка! В толпе мелькнули волосы цвета пламени, он невольно повернулся и обнаружил девушку с огненной гривой волос, спадавших ей на плечи. Их взгляды встретились, и он, будто заворожённый, подошёл к ней.
— Извините, — голос Марка дрогнул, отчего-то, ни капли не сомневаясь, он заговорил на русском. — Вы не подскажете, где выход на рейс до Санкт-Петербурга?
Девушка улыбнулась, солнечно и доброжелательно.
— Я тоже туда лечу. Пойдёмте вместе, — она протянула руку. — Меня зовут Серафима.
Марк замер. Воздух вокруг него словно сгустился, наполнившись запахом арктических льдов и теплом немыслимого сияния. Сердце сжалось, а потом забилось ровно и спокойно. Он взял её руку.
— Марк, — представился он, глядя в янтарные глаза.
Они пошли к выходу, Марк Соколов больше не чувствовал себя человеком, похоронившим открытие. Он чувствовал себя хранителем.
Хранителем последней Жар-птицы Арктики.