- Просыпайся, Николай, - услышал я глухой голос, внезапно выдернувший меня из пустоты. Веки были таким тяжёлыми, словно срослись, в голове шумело. Я соображал, где я и что происходит. Дышать становилось легче, но ощущения, будто я только что родился, не проходило.
- Долго же ты спал!
Я всё-таки открыл глаза и увидел стоящего надо мной человека в светлой одежде. Оглядевшись, понял, что нахожусь вроде как в больничной палате. Койка, тумбочка, в углу раковина. Но мужчина, стоявший рядом, на врача похож не был, скорее, на здоровяка-атлета.
- Извините, я что-то ничего не помню.
- Не удивительно… - тут атлет протянул мне руку и помог аккуратно сесть, – Я не хочу вас пугать, но знать вы должны. Вам… оторвало голову. Это шокирующее извести, но по протоколу, я обязан вас предупредить сразу.
Я поднял руку вверх и ощупал шею. Голова была на месте, что я тут же и сказал. Доктор поддержал меня, когда я вставал, и подвёл к зеркалу. По моему горлу шла тоненькая полоса нежно-розового цвета.
- Ну, как? Хорошая работа?
- Сколько я здесь пролежал? – спросил я. Какое-то смутное ощущение говорило мне, что я что-то потерял.
- День, - был ответ.
- Нет, не может быть!
- День, со дня разморозки. Давайте, присядем, Николай.
Мои коленки сами собой подогнулись, и я почти упал на стоящий рядом стул.
- Сегодня седьмое мая, две тысячи сто пятнадцатого года. После жуткой автомобильной аварии вы были помещены в крио камеру на сто лет. Мы долго не решались вас разморозить, так как почти все люди прошлого века здесь сходили с ума. Но вы молоды, должны справиться с положением нашего времени.
Тут, если честно, я поддался соблазну отключиться, и тьма накрыла меня желанною волной.
Когда я очнулся во второй раз, то было уже на так страшно. Мною двигало иное чувство. Любопытство – не порок, как когда-то говорили у нас. Я постарался справиться с новой информацией, и уже через сутки мы с Гае (моим лечащим врачом) вышли на улицу.
- Понимаете, Коля, наша медицина поборола всё. Мы никогда не болеем, наша ДНК так запрограммирована. Современный человек может прожить тысячу лет, если докажет, что полезен миру. Увы, теперь мы строго следим за популяцией людей. А ещё, нас очень интересуют наши предки. Слишком многое было утеряно в борьбе за выживание перед неминуемой катастрофой. И вот, мы размораживаем больных людей, лечим их, но… они все как один, «мир замёрз, родных нет, луны нет…» и повреждаются разумом.
- Как это, луны нет? – и только тут я, посмотрев вверх, заметил странный цвет неба и несколько чёрных точек.
- Ещё в две тысячи семьдесят втором году в луну врезался метеор и разбил её на куски. Но слава науке, наши антигравитанты не дали останкам спутника упасть на землю, и они остались на нашей околоземной орбите.
- А небо, почему белое?
- Это колпак, - ответил Гае, с грустью глядя вверх.
- Колпак? – моему удивлению не было конца, я так и шёл по аллее парка с открытым ртом.
- Земля замёрзла, солнце потухает. Мы накрыли все материки так называемыми колпаками. Благодаря им, до нас не добираются льды. А энергию берём от ядра земли. Её ещё должно хватить лет на семьсот.
- А океаны, моря?
- Всё покрыто льдом до самого дна.
- А в космос, значит, не летают?
- Все умы столетия заняты поддержанием жизни на земле, куда там, космос, - махнул рукой Гае.
В голове, какие-то голубые искорки водили хоровод. От этого белого неба резало глаза, а запахи растений пытались вывернуть желудок наизнанку.
Из парка мы вышли на людную улицу. Странно, дома, как дома, правда, выглядят иначе, как будто из коралла. Нет машин, заводов, ни один из прохожих не курит. Я, как и все был одет в просторные штаны и футболку. Люди, как люди.
В крыле больничного здания мне дали комнату. Свет, тепло, но газа нет. Как мне потом объяснили, он портил кислород, которым насыщались купола. В спальне лишь койка, вроде той, что была в палате, шкафчик, стул и раковина. Питались все в главной столовой. И с душем была та же история. Общий, с перегородками и таймером. Жёсткий контроль по использованию воды. Но дело было не в комнате, и даже не в еде, которая вкусом напоминала плесень с редиской.
Ужасное чувство – чего-то не хватает. Родных? Но я и так был сиротой. Друзей? Их у меня тоже не было. Наверное, кофе и шума с улицы, и звёзд по ночам (которых не было видно из-за купола), и любимого телевизора.
Люди, экономя энергию ядра, отказались от многих вещей. И мне этот мир казался куда более ужасным, чем тот, в котором я родился.
Лишь бы не сойти с ума, а то, жить ой, как хочется, когда тебе всего двадцать лет. А, как жить, если ты всё потерял, даже то, что тебя не держало?