Герман Гессе родился в Германии, но с 1912 года жил в Швейцарии, в отдаленном местечке Монтальоне, и в 1923 году принял швейцарское подданство. В его романах переплавлены разные пласты мировой культуры и философии. Проза Гессе органически связана с немецкой традицией и проблемами века, хотя в ней отразилось и увлечение восточной философией, конфуцианством, древними философско-религиозными системами. В двадцать лет Гессе пережил увлечение Ницше, которого относил к мыслителям ранга Гете: принцип о том, что "бытие и мир оправданы в вечности только как эстетический феномен", оказавший влияние на Гессе, был почерпнут из ранней работы Ницше "Рождение трагедии из духа музыки". Гессе были близки идеи Карла Юнга и психоанализа. Все это преломлялось в его прозе, в жанре философского романа.
Особая известность упрочилась за романами Гессе "Степной волк" (1927) и "Игра в Бисер" (1943). Эти книги закрепили за ним роль духовного наставника для интеллектуальной элиты последующих поколений, сделали его популярным в разных странах нашей планеты. В 1946 году Герману Гессе присуждена Нобелевская премия.
Колоссальный интерес к прозе Германа Гессе во второй половине века продиктован тем, что он первым столь концентрированно и философски обобщенно смог поставить в своих романах проблему личности, которая станет во многом определяющей для послевоенной литературы. Проблему личности, исследуемой на "пути внутрь", глубинном уровне аналитической психологии, этики, личной совести, на уровне бессознательного. В статье "Художник и психоанализ" Гессе констатировал, что "с тех пор, как аналитическая психология обратилась непосредственно к народному мифу, саге и поэзии, между искусством и психоанализом возникло близкое и плодотворное соприкосновение". Тема "пути внутрь" наметилась уже в первых, написанных в традиции романа воспитания, книгах Гессе "Петр Каменцинд" (1904) и "Под колесом" (1906). В них речь шла о невозможности для личности светлой и вольнолюбивой принять систему воспитания и школьного образования, сложившуюся в империи, культивирующей дух насилия и практицизм. Герои этих книг не находят себя ни в государственной системе, ни в суете больших городов. Они либо погибают, либо становятся аутсайдерами. Таков и Гарри Галлер из романа "Степной волк", который пытается создать себе убежище для духа в Искусстве.
Роман "Степной волк" состоит из следующих разделов: "Предисловие издателя", в котором представляется рукопись того, кто сам называл себя Степным волком, и следуют краткие воспоминания издателя, связанные с этим человеком, "Записки Гарри Галлера", куда входит "Трактат о Степном волке", и фантасмагории магического театра. Степной волк в реалистическом плане предстает человеком лет пятидесяти, который снимал у тетки издателя мансарду в небольшом уютном городке, тихо и замкнуто прожил там около года, а затем бесследно исчез, оставив племяннику хозяйки "Записки Гарри Галлера" с пометкой "только для сумасшедших". Если бы издатель лично не знал их автора, то скорее всего выбросил бы с негодованием эти "странные, отчасти болезненные, отчасти прекрасные и глубокомысленные фантазии". В них-то читатель и видит Степного волка в разных измерениях - научном и фантастическом - и убеждается, что издатель прав и эти записки неврастеника представляют "документ эпохи, ибо душевная болезнь Галлера... не выверты какого-то одиночки, а болезнь самой эпохи, невроз того поколения, к которому принадлежит Галлер, и похоже, что неврозом этим охвачены не только слабые и неполноценные индивидуумы, отнюдь нет, а как раз сильные, наиболее умные и одаренные".
Степной волк, одинокий, находящийся вне всяких социальных групп, не вел семейной жизни, не знал социального честолюбия; он несчастен и доставляет несчастье другим. Человек умственно-книжный, он не имеет никаких практических знаний; человек вечерний, он развивает и совершенствует свою внутреннюю жизнь, ищет выход в искусстве, ищет дорогу к людям, но приходит лишь к "магическому театру" и верности "бессмертным" - Баху, Моцарту, Гете. Магический театр - это путь, который "необходим ему для освобождения его одичавшей души". Магический театр возможен лишь в наркотическом затемнении разума, на пути самоубийства. Он позволяет Гарри обнаружить в себе, кроме волка и человека, новые и новые лики и поверить в учение о тысяче душ.
В разных планах - реальном, научном и фантастическом - Гессе излагает свою теорию Степного волка. В Степном волке были две природы - человеческая и волчья; в одной душе, одной крови сошлись два заклятых врага; одной половиной своего естества он всегда признавал и утверждал то, что другой половиной оспаривал и отрицал: "Гарри обнаруживает в себе "человека", то есть мир мыслей, чувств, культуры, укрощенной и утонченной природы, но рядом он обнаруживает еще и "волка", то есть темный мир инстинктов, дикости, жестокости, неутонченной, грубой природы". В среде людей этого типа, к которым автор относит многих художников, развивших в себе жизнь внутреннюю, возникла опасная мысль, что, может быть, "вся жизнь человеческая - просто злая ошибка, выкидыш праматерии, дикий, ужасающе неудачный эксперимент природы. Но в их же среде возникла и другая мысль - что человек, может быть, не просто животное, наделенное известным разумом, а дитя богов, которому суждено бессмертие". Воспитанный в мелкобуржуазной среде в духе"подавления воли", Гарри усвоил множество шаблонных представлений. В то же время он сознательно презирал мещан, хотя "какая-то сильная тайная страсть постоянно влекла его к мещанскому мирку". "Аутсайдер мещанства", как определяет героя автор, по натуре относящийся к породе самоубийц, на своем личном примере убеждается в крахе той культуры, которая взрастила его, культуры больной, находящейся на краю гибели: "Кладбищем был мир нашей культуры. Иисус Христос и Сократ, Моцарт и Гайдн, Данте и Гете были здесь лишь потускневшими именами на ржавеющих жестяных досках, а кругом стояли смущенные и изолгавшиеся поминальщики, которые много бы дали за то, чтобы снова поверить в эти когда-то священные для них жестяные скрижали или сказать хоть какое-то честное, серьезное слово отчаяния и скорби об этом ушедшем мире, а не просто стоять у могилы со смущенной ухмылкой".
Пытаясь осмыслить свою сущность, Гарри Галлер прибегает к упрощенной мифологии степного волка, которая тоже оказывается фикцией. Она удобна и отвечает потребности человека представить себя неким единством. Но на самом деле, как убеждается Гарри на своем собственном примере, с помощью магии театра, человек - это не два полюса, а тысячи несметных противоположностей, «клубок из множеств "я"». Устами своего героя Гессе утверждает: "Тело цельно, а душа - нет. Фикцию "я", фикцию лица вместе со своим понятием о прекрасном навязала античность, а вот герои древнеиндийского эпоса - это не лица, а скопища лиц, ряды олицетворений". Степной волк Гессе ищет свою сущность. По мере разрушения своей личности он подвергает последовательной самокритике то, чем был прежний господин Галлер, "способный сочинитель, знаток Моцарта и Гете, автор занимательных рассуждений о метафизике искусства, о гении и трагизме, о человечности, печальный затворник своей переполненной книгами кельи". Он видит, что, ловко строя из себя презирающего мир идеалиста, грустного отшельника и негодующего пророка, Гарри Галлер был, в сущности, буржуа, пытавшимся преодолеть свою буржуазность.
Символика "степного волка" многопланова: это Черт, как его представляло средневековое христианство, и ницшеанский полюс стадного человека и сверхчеловека, "зверя" и "гения"; это и раскрепощение личности, стремящейся к душевной свободе, и глубинный пласт подсознания.
Роман "Степной волк" Гессе - это, по определению автора, соната в прозе, в которой музыке отведена значительная роль; это исповедь буржуазного интеллигента, пытающегося преодолеть болезнь и найти выход из духовного кризиса.
Как и "Волшебная гора" Т. Манна, "Степной волк" - исследование болезни эпохи, болезни поколения А болезнь эта - в разрыве между созерцанием и действием, между жизнью духовной и практической. Европе придется расплатиться за эту болезнь и беспечность, о которой в романе говорит обучавшая героя танцам Гермина: "Вожди рьяно и успешно работают на новую войну, а мы тем временем танцуем фокстрот, зарабатываем деньги и едим шоколадки". Большинство людей не хочет думать и брать на себя ответственность, они рождены, чтобы жить, а "презрение к размышлению в угоду молодцеватому действию", писал Гессе, "ведет к преклонению перед пустой динамикой" - к Адольфу и Бенито, то есть к Гитлеру и Муссолини. "Способностью думать человек обладает лишь в небольшой мере, и даже самый духовный и самый образованный человек видит мир и себя самого всегда сквозь очки очень наивных, упрощающих, лживых формул - и особенно себя самого!" - таким образом, аналитическая психология Гессе выходила к точным обобщениям, помогающим понять трагедию человека и человечества, особо обострившуюся в XX веке.
Поиски бескорыстной духовности и гармоничной личности в "Степном волке", как видим, привели всего лишь к бегству от противоречий "я" и мучений бытия: "аттракционы магического театра" с помощью медитации даровали лишь временный выход так же, как и анархический бунт в эпизоде расстрела автомобилей; фантастическая война между людьми и машинами приносила лишь краткую надежду на выход.
Этому "романтическому антикапитализму" Гессе противопоставлял другой выход, предложенный в романе "Демиан" (1919): не принимая этот мир, попытаться жить в нем "суверенно"; утверждать себя и свои ценности, даже если остаешься "одиноким среди холодного пространства...; не нужно быть ни революционером, ни образцом, ни мучеником". Близкая к ницшеанскому сверхчеловеку, эта позиция, которой следует свободный и одинокий Макс Демиан, постепенно приводит Гессе к идее о "духовной элите", распыленной прослойке общества, чуждой его приземлённым ценностям и культивирующей свои - возвышенные.
В романе "Паломничество в страну Востока" (1932) это члены тайного союза единомышленников, скорее воображаемого, нежели реального, который составляют персонажи из разных книг Гессе, его современники, а также известные литературные герои и писатели: Дон Кихот и Генрих фон Офтердинген, Гофман и Брентано. Они - прообраз интеллектуальной элиты, хранительницы добрых традиций, красоты и подлинной духовности, которая составит основу философских поисков Гессе в романе "Игра в бисер".
В романе "Игра в бисер" представлен еще один вариант паломничества - в некую страну Касталию, элитарную республику по типу средневековых монастырей, в некое будущее - в XXIII век, о котором повествует историк, живущий на рубеже XXIV- XXV веков, а подзаголовок гласит: "Опыт жизнеописания магистра Игры Иозефа Кнехта с приложением оставшихся от него сочинений". Очередная философема Гессе, оставаясь философским романом, как видим, принимает жанровые очертания то философской утопии, то романа-биографии, приближающегося к агиографии (жизнеописанию святых), то романа воспитания. Это и философский трактат о духовной жизни Европы, имитирующий научные тексты с латинскими цитатами. Игра в бисер, прием или символ, смысл которого раскрывается на протяжении всего объемного романа, - достояние исключительно Касталии. Некогда профессиональная забава математиков, филологов и музыкантов, эта игра очаровывала все больше и больше людей духа и стала воплощением духовности и артистизма, утонченным культом, близким к медитации способом воспитания ума, своего рода тем же магическим театром. (Вспомним грандиозные годичные игры-спектакли, этот ритуал Касталии, разыгрываемые по музыкальным и математическим правилам, почти равнозначные богослужению, "хотя от какой бы то ни было собственной теологии Игра воздерживалась".) Это, наконец, универсальный способ уцелеть в окружении "недуховных сил" и самая оторванная от жизни дисциплина. Касталийцы равнодушны к материальным выгодам и защищают от них духовность; стремление к истине для них - высший догмат; они не должны становиться политиками, хотя при необходимости должны "жертвовать собой, но ни в коем случае не верностью духу". "Дух, - читаем в романе, - благотворен и благороден только в повиновении истине: как только он предаст ее, как только перестанет благоговеть перед ней, сделается продажным и покладистым, он становится потенциальным бесовством, гораздо худшим, чем животное, инстинктивное зверство, которое все-таки еще сохраняет что-то от невинности природы".
Гессе осознает отвлеченность вневременного мира Игры, он далек от мысли представить ее как выход и потому вводит образ оппонента Игры - Дезиньори, политического писателя, друга Кнехта и его оппонента. Оппонент напоминает о другом мире - мире страждущих и борющихся за хлеб насущный, упрекает фанатиков Игры в убивании времени, малодушии и благополучии. Гессе не предлагает готовое решение грандиозной проблемы. Подобно ученому, он проверяет один из возможных путей. Антивоенная позиция Гессе, то, что он не уклонялся от проблем времени, от угрозы, которую нес Европе фашизм, приняла форму интеллектуального романа, в котором поставлена проблема спасения духовной культуры и человечества.
В одном из вариантов финала "Игры в бисер" Гессе приводит Касталию в столкновение с диктатурой, которая попыталась подчинить элитарный Орден избранных служителей Духа. Магистр режиссирует Игру таким образом, что в ней побеждает Дух. Источник сил касталийских мастеров игры - в неисчерпаемой сокровищнице мировой культуры, хранительнице духа и гуманистических ценностей, вера в которые не покидала писателя в мрачные годы фашизации Европы и войны. Многое в образе Касталии определено интересом Гессе к восточным цивилизациям и религиозным учениям Китая и Индии, которые он, как сын служившего в Индии миссионера, знал с детства. Интерес к ним роднит Гессе с интеллигенцией второй половины века, ищущей выход в дзен-буддизме, а также с молодежными движениями, пытающимися вырваться из мира потребительства и вещизма к духовности и нередко прибегающим к рецептам Степного волка.