Фото: staryy.ru
Был ли В.А. Жуковский сентиментальным лириком или романтическим "балладником", его век стал веком всепобеждающего расцвета реализма, и естественно, что от Белинского до Веселовского тянется ряд критиков и исследователей, вынужденных подчёркивать, что Жуковский "всё-таки" не устарел, уверять, что его "никогда не перестанут читать", и т. д.
И в самом деле не перестают: сменяются поколения, а этот поэт "непосредственного чувства" находит всё новых читателей. Это потому, что читатель до сих пор ощущает эту непосредственность.
Не только новым словом была его задушевная лирика, сменившая придворно-риторические песнопения, предшествовавшие ей: в исторической перспективе она может восприниматься как нечто сродное тому реализму, который так долго казался прямой противоположностью сентиментальной "пленительной сладости" стихов Жуковского.
По-новому мы в праве повторить слова Пушкина о стихах его старшего друга:
И внемля им, вздохнет о славе младость.
Не та уже эта младость и совсем не та слава, - но важно, что вдохновенные баллады Жуковского способны и новую молодежь вдохновить, способны внушить этот "вздох о славе", и для этого полезно направить эти баллады по надлежащему адресу - именно молодежи.
Жуковский писал и переводил не только баллады, и, чтобы показать его как поэта, одних баллад мало. Не говоря о его чистой лирике, о его песнях, поэмах и сказках, достаточно напомнить, что "Шильонский узник", "Ночной "смотр", "Каннитферштан" гораздо популярнее ряда баллад и конечно стоят многих таких баллад, как "Алина и Альсим" или "Эльвина и Эдвин". Но, не знакомя читателя со всей полнотой творчества Жуковского, баллады помогут сближению начинающего читателя с Жуковским. Для этого баллады, во всяком случае большинство их,- самый подходящий материал. Особенно это относится конечно к шиллеровским произведениям.
Давно было сказано, что Шиллер через Жуковского в душу русскую впитался. Законно однако перефразировать это изречение и отметить, что главным образом своими переводами из Шиллера впитался в русскую душу Жуковский.
Переводчик он, как известно, очень вольный, и надо думать, что недалеко то время, когда "Ивиковы журавли", "Поликратов перстень" и т. д., занимая законное положение среди произведений Жуковского, окончательно уступят в новых русских изданиях Шиллера своё давнишнее место переводам, более близким к тексту подлинника. Настоящее время воспитало новые требования и новые представления о точности перевода, никак не мирящиеся с былой свободой, которую разрешали себе поэты.
Но раз это были настоящие поэты, как Жуковский или М. Л. Михайлов, об их расхождении с подлинником вспоминаешь, чтобы тут же забыть о нём. Переводя гетевского "Лесного царя", Жуковский называет отца стариком, а сына младенцем и малюткой, тогда как и сын не так молод - это мальчик, а не младенец - и отец не так стар.
И однако в передаче Жуковского столько стремительности, пафоса, ужаса, что ради этой правды изображения не хочется думать об отступлениях от оригинала. Но откажем этому прекрасному стихотворению в подзаголовке "перевод", назовём его подражанием, - как сам Жуковский назвал некоторые свои перепевы, - и будем ценить его как оригинальное поэтическое создание.