Страшное слово выбраковка резануло по нежным котячьим ушкам, кончики которых уже начали сереть, как и полагается у сиамцев, ведь родятся-то они беленькими. Но в этом помёте у одной котодевочки они становились пегими, и заводчик клубных кошек нервничал.

Нет! Вместо этого кошкам приходит на ум, что людям нравятся хлопоты, даже если они надрываются, ругаются, вроде как спорят.

Фото, Выпавшее сквозь годы. Лиловый запах застывших волос. Сияние странно волны небрежной, Волны небрежной стекающий бархат.

Чья-то фантазия, дабы облегчить земные страдания, сочинила ад, где муки не сравнимы с душевными…

Скоро мне пойдет тридцать седьмой год. Умереть или остепениться? Не пойму, что от меня требует внешний мир? Я знаю, что Вы не позволите мне сдаться, не позволите быть эгоистом ради нас. Когда-нибудь в нашей комнате под мягким светом лампы я еще напишу маленький роман, как обещаю Вам почти пять лет…

Загадывать будущее опасно, надо жить сейчас. Согласна, что можно остановиться на любой строчке, и (добавлю!) могут остановить.

А согласитесь, сударь, что изначально игру в Кавказ, Вы затеяли, чтобы самоутвердиться? Хотя, перед кем там утверждаться. Тоже чушь. Обстоятельства. Только домой, Вилл! С Новым Годом, с новыми надеждами.

Сумасшедшая участь романтиков – видеть горизонты и то, что за ними. Если честно, я надеялся – ожидал, что Земля для Вас (нас!) окажется малым островком, стоящим на трех китах: Вера, Надежда, Любовь; что Вы поспешите убедить меня в этом – поспешите навстречу.

Первый том прикончу к отъезду, а там (далекое там) возьмусь за второй… Остановиться можно будет на любом слове, «ибо мы смертны». Кто-то сказал, не помню.

А в этом веке наша сверхчувствительность неприемлема, что следует принять как данность. Тело всегда чего-то просит или куда-то просится. Нас погубят. Люди. Будни. Города. Страны. Мы непонятны новому поколению. И следует торопиться жить-дышать-писать. Мы не насытимся простеньким счастьем. Да, мы любим, любимы, но любим, прав любви не признавая. Мы превозносим чувство, отделяя от запятнавших ее рук. Мы напоминаем в опусах (по Вашему стилю), что это чувство свято, чтобы люди не путали физиологию и цельное восприятие человека, тем более единственного.

Руки проваливаются, словно в тесто – что-то вязкое, бесформенное. Я неистово месила неотлипчивый призрак, молясь и открещиваясь мысленно. Визг-вой-плач, заглушивший грохот в прихожей. Как тут было не проснуться?!

Ваше молчание, Мадам, фанатично… Или целенаправленно? Свести на нет то, что не преминет свершиться. Чем Вы заняты? Конечно, спрятались на чердаке моей памяти и пишите. Игра в прятки столь увлекательна? Мадам, кто из нас двоих более сумасшедший?