1
Сегодня суставы болели особенно сильно. Даже несмотря на ясную и тёплую погоду. Проклятая весна. Семён Игнатьевич оперся о белую столешницу, с трудом поднялся и шаркая подошел к раковине. Поставил кружку с недопитым чаем, хотел было сполоснуть, но не смог повернуть вентиль. Старые морщинистые руки крутило и всю кисть сводило судорогой от боли. Словно какой-то невидимый злодей вставил по небольшому ломику под каждый палец и медленно, с удовольствием, их выкорчевывал.
Чтоб тебе пусто было, паскуде - непонятно на кого выругался старик.
Кое-как он открыл ящик слева от раковины, достал пластиковый стаканчик с таблетками. Высыпал несколько штук на широкую ладонь. Закинул в рот, разжевал, поморщившись от неприятной горечи.
Зато быстрее подействуют.
Вернул стаканчик на место, закрыл ящик и подошел к окну. Ожидая пока боль утихнет, он разглядывал залитую солнцем детскую площадку. Там вовсю резвилась местная шпана, оглашая двор звонкими, неприятными криками.
Ну конечно, у них-то ничего не болит.
Пока.
Семен Игнатьевич не любил детей и не скрывал этого, не упуская случая высказать свое мнение очередной бестолковой мамаше, которая не могла угомонить своего невыносимого отпрыска.
Когда, наконец, ломота немного отступила, он повернулся к холодильнику. С явным усилием открыл и замер, критически изучая его содержимое. Судя по всему, придется идти в магазин. Хлопнув белой глянцевой дверью он побрел в спальню, одеваться.
Платяной шкаф, из модного когда-то югославского гарнитура, пахнул на него спертой затхлостью с едким привкусом средства от моли. Семен Игнатьевич взял с полки аккуратно сложенные вельветовые брюки, положил рядом, на кровать. Постоял немного, выбрал светлую байковую рубашку в крупную клетку. Снял с вешалки и кривясь от тупой боли, надел поверх застиранной белой майки. Собрался уже закрыть скрипучие створки, но в последний момент передумал. Он скрылся в недрах шкафа, отодвинул самую дальнюю стопку одежды, нащупал дрожащей рукой заветную дощечку. Подцепил ее ногтем и достал из углубления небольшую жестяную коробочку. Старик сел возле сложенных брюк, держа предмет перед собой, будто сокровище. Долго не решался открыть, затем все-таки надавил большими пальцами у верхнего края и откинул крышку на тонких жестяных петлях.
Затаив дыхание, Семен Игнатьевич почти с любовью изучал содержимое. Несколько раз тихонько встряхнул, зачарованно прислушиваясь к дробному сухому перестуку.
Наклонил и, как недавние таблетки, высыпал в ладонь полтора десятка пожелтевших от времени детских зубов.
Все они были разных размеров. Некоторые с неровными сколами, когда липкая от крови рука соскальзывала и пассатижи надламывали трофей, вместо того, чтобы аккуратно его вытащить. И каждый таил в себе будоражащее воспоминание.
Вот этот - командировка в Усть-Каменогорск. Душный город с вонючим, тяжелым воздухом.
Этим - отметил свое тридцатилетие. Тогда он чуть не попался, разминувшись со случайными прохожими в парке, буквально на несколько минут.
А вот два, почти одинаковых, он добавил в коллекцию, когда скоропостижно умерла жена Людочка. Горе надо было как-то утолять. И больше он не женился. Не смог предать ее память.
Сердце учащенно забилось. Но где-же самый первый?
Встревоженно обыскал глазами кучку на ладони, заглянул в коробочку и облегченно вздохнул.
Вот он. Первый.
Соседский поганец, который постоянно смеялся у них за спиной, обзывая Людочку горбатой ведьмой.
Старик облизнул внезапно пересохшие губы.
Хватит на сегодня, слишком он разволновался, даже странно. На лбу выступила испарина. Сергей Игнатьевич ссыпал зубы обратно и захлопнул коробочку. Нужно собираться, пока боль не вернулась. Ноющий излом потянулся от предплечья, заполз в грудь и куснул в самое сердце. Он наклонился, положил свое сокровище на тумбочку и начал натягивать брюки на худые, испещренные синими, взбухшими венами, ноги.
2
Помимо детей, Семен Игнатьевич, не выносил лифты. Пока здоровье позволяло, он старался ходить пешком. Тем более, что такое девять этажей? Форменная ерунда. Но к восьмому десятку, делать это становилось все сложнее. А уж сегодня и подавно.
Новенькие металлические двери разъехались в стороны, старик обреченно вздохнул и шагнул внутрь. Старые лифты тоже не шибко его радовали, но они были хотя-бы свои, родные. Да, с исписанными стенами и дребезжащим створками, но свои.
А эти...
Бездушные стальные мешки.
Семен Игнатьевич скользнул взглядом по рекламным листовкам, развешанным по стенам, в специальных прозрачных пластиковых кармашках.
“Самая лучшая пицца в районе! Скидка на первый заказ 10%!”
“Приглашаем в наше семейное кафе! Детям скидка!”
“Дорогие родители! Скоро лето! Приглашаем ваших деток в наш летний лагерь!”
Прочитав последнее объявление, он скривился. Неприятные воспоминания плеснули желчью на самолюбие, оживляя перед глазами картины, которые он так долго и старательно загонял в глубь подсознания.
Как эти щенки издевались над ним. Над его нескладной худощавой фигурой. Как скинули вечером в пустой бассейн на улице, убрали лестницу и он просидел там полночи, не смея позвать на помощь. Потому что кричать из ямы было невероятно стыдно.
Пока Семена не нашли перепуганные пропажей вожатые. Потом, до конца смены, на него показывали пальцем, называя “водяным”.
Сухие тонкие губы старика сжались в узкую линию.
Под текстом объявления была фотография мальчика, лет восьми. Его левая бровь, темная и густая, разительно отличалась от второй, бледной и тонкой. Часть лица была покрыта мелкими разноцветными пятнышками, а лоб явно измазан в чем-то белом. Возможно каким-то детским гримом. Да, скорее всего это грим, оттого и такая нелепая разница в бровях. И хотя всем своим видом ребенок изображал крайнюю радость, сама фотография скорее отталкивала и даже немного пугала.
Семен Игнатьевич резко повернулся, дрожащей рукой нажал на кнопку первого этажа. Двери захлопнулись с неприятным лязгающим звуком и лифт поехал вниз. Сердце бухало паровым молотом, грозя каждым новым ударом проломить тщедушную грудь. Да что-же с ним сегодня такое. Сначала проклятые суставы, теперь это идиотское объявление. День только недавно начался, а уже напоминал гремучую змею, от которой хотелось держаться подальше.
Внезапно кабина вздрогнула, замерла. Проехала еще немного, ее тряхнуло еще сильнее и она остановилась окончательно. А еще через секунду погас свет.
Семен Игнатьевич шумно задышал, пытаясь нащупать в темноте чертову панель управления. Ничего не получалось. Морщинистые пальцы скользили по гладкой металлической поверхности, но ожидаемых выпуклых кругляшов не находили. Он остановился, медленно выдохнул, стараясь привести мысли в порядок. Ему нужен свет.
Ну конечно!
Руки метнулись к карманам вельветовых брюк. В одном из них лежал старенький раскладной мобильник, а вот во втором…
Во втором старик наткнулся на небольшую прямоугольную коробочку и на секунду даже забыл где он. Это было совершенно невозможно. Абсолютно точно, Семен Игнатьевич, помнил, как убирал ее обратно в шкаф. Да, все верно. Сначала положил на тумбочку, надел брюки и потом…
Потом он стоял уже на лестничной клетке, у лифтов.
Нет, чушь какая-то. Возраст играет с ним дурные шутки. Иногда с ним бывало так, что он приходил на кухню и не помнил зачем. Или засыпал в кресле, перед бубнящим телевизором, а утром просыпался в той-же одежде, но уже на своей кровати. Только это все было не то.
Не так.
Семен Игнатьевич сунул руку во второй карман и рядом с телефоном тихо звякнула связка ключей. Значит квартиру он все-таки закрыл. Уже неплохо. Достал трубку, откинул крышку. Экран засветился, не ярко, однако достаточно, чтобы найти проклятые кнопки. В это время, где-то сбоку, раздался негромкий смешок.
От неожиданности старик выронил импровизированный фонарик. Тот погас, очевидно захлопнувшись, и кабина снова погрузилась во тьму. Семен Игнатьевич замер, прислушиваясь. Лихорадочно пытаясь разглядеть хоть что-то в кромешной темноте. Но нет. Наверное показалось. Он присел (колени тут-же отозвались тупой далекой болью) и начал шарить руками вокруг себя. Пальцы наткнулись на пластиковый корпус, жадно схватили…
Хи-хи.
Семен Игнатьевич вскинул голову. Слева от него мерцали две небольшие точки. Они были чуть выше, примерно там, где висели идиотские объявления. Крышка телефона тихонько скрипнула, открываясь. Слабый свет выхватил контуры прозрачных пластиковых кармашков на стене. Старик поднял его перед собой, словно защищаясь, и опять увидел ту фотографию.
Только мальчик на ней уже не улыбался. И у него не хватало одного зуба.
Тоненькая струйка крови протянулась от пустующей десны вниз, по металлической стене, и продолжала свое движение к полу. Хриплый крик утонул в окружающем мраке. Двух других объявлений больше не было. Их место заняли новые фотографии. Внезапно Семен Игнатьевич понял, что все пространство вокруг увешано снимками различных детей. У всех не хватало зубов и в прорехах начинали набухать жирные капли крови. Теперь смех эхом перекликался между ними, заставляя метаться тусклый свет телефона из стороны в сторону.
Вы не можете! - каркнул старик, вжимаясь в запертые створки дверей - Нет! Вас нет! Вы мертвы!
По левой стороне груди разлилось ледяное пламя. Пенсионер схватился за сердце немеющей рукой. Из фотографии, висевшей ближе всего, показалась детская ладошка перепачканная черной, влажной землей. Она тянулась к нему, хватала воздух, приближаясь все ближе и ближе. К ней присоединилась вторая. Потом третья, и еще одна, и еще. Маленькие пальцы цеплялись за рубашку, за лицо, за редкие седые волосы и тянули к себе. Семен Игнатьевич отшвырнул бесполезный телефон, выхватил из кармана заветную коробочку.
- Вам это нужно? Вот зачем вы здесь?
Он неожиданно зло рассмеялся. Откинул крышку и оттуда ударил луч света, озарив на мгновение шевелящуюся массу вокруг него. Глаза старика блеснули безумием.
- Но вы ничего не получите! Это моё! Моё!! Моё!!!
Запрокинул голову и высыпал все ее содержимое в рот, как пачку соленых орешков. Он хохотал, как сумасшедший. Жевал старыми деснами детские зубы и кричал, выплевывая их на пол:
- Моё! Моё! Моё!
3
Нашли одинокого пенсионера только через месяц. Когда запах гниющей плоти начал разноситься уже по всему подъезду, соседи вызвали МЧС и вскрыли дверь. Слухи о том, что увидели пожарные в спальне маленькой квартирки, еще долго будоражили весь дом.
Семен Игнатьевич сидел в одних парусиновых трусах, на полу, прислонившись спиной к кровати. Запрокинутая голова, пялилась на вошедших темным провалом сгнившего кадыка. Рядом с ним валялась пустая жестянка из-под леденцов. Почерневшее лицо было искажено гримасой первобытного ужаса, но широко распахнутый рот растянулся в кричащей ухмылке.
И маленькие, пожелтевшие от времени, детские зубы, заполняли его целиком.
4
Семен Игнатьевич стоял у приоткрытого окна, наблюдая за расшумевшейся детворой. Как-же они раздражали. Даже больше, чем ноющие суставы. Он повернулся к холодильнику и с явным усилием открыл белую дверцу. Критически оглядел его содержимое. Придется идти в магазин, на одном кефире долго не проживешь. Обреченно вздохнув, собрался уже отправиться в спальню и тут его дернуло странное чувство.
Дежа-вю.
Это все уже было… где-то. Или когда-то…
И горечь таблеток, и этот противный детский визг с улицы, и пустые полки холодильника…
Ерунда.
Старость играет с ним злые шутки. Он зашел в спальню и оказался в холле с лифтами. Уже одетый. Нахмурился, оглядел себя с головы до ног. Вельветовые брюки и рубашка. Вроде бы все в порядке, но…
Семен Игнатьевич встряхнул головой, прогоняя настойчивое ощущение, и нажал на кнопку вызова лифта.
Конечно, пока здоровье позволяло, он старался ходить вниз пешком. Тем более, что такое девять этажей? Форменная ерунда. Но к восьмому десятку, делать это становилось все сложнее. А уж сегодня и подавно.
Новенькие металлические двери разъехались в стороны, старик обреченно вздохнул и шагнул внутрь.
Он скользнул взглядом по рекламным листовкам, развешанным по стенам, в специальных прозрачных пластиковых кармашках и вздрогнул.
“Самая лучшая пицца в районе! Скидка на первый заказ 10%!”
А следующее будет про…
“Приглашаем в наше семейное кафе! Детям скидка!”
И последнее…
“Дорогие родители! Скоро лето! Приглашаем ваших деток в наш летний лагерь!”
Еще вчера тут ничего не висело, он был в этом уверен, но как тогда…
Да нет. Чушь.
Нажал на кнопку первого этажа и лифт поехал вниз.
Мальчик!
Мальчик на последнем объявлении! Он помнил его. Странные брови, пятна краски, белый лоб. И он…
Семен Игнатьевич резко обернулся. Перепачканное лицо ребенка исказилось в злобном оскале. Рот открылся, обнажая пустые кровоточащие десна.
Лифт дернулся и остановился.
Хи-хи…
5
Сегодня суставы болели особенно сильно…