Я пытаюсь дозваться до тебя привычным способом, но ты не слышишь. Вернее, не чувствуешь. И я знаю, что ты закрыт, понимаю, что иначе тебе — там! — не справиться, но привычка общаться так, как говорила с нами мама до того, как мы познали речь, естественна; это как щуриться, глядя на солнце.
Боюсь представить, каково это — когда нет никаких чувств.
Холоднее ли в твоем сердце, чем в окружающем космосе?
Я смотрю на ночное небо, как на праздничный торт с миллионами свечек. Где-то в пустоте между ними ты сражаешься за наше право быть собой. Я вытягиваю губы трубочкой и добавляю ветру свое дыхание, чтобы задуть эти свечи. Глупо, конечно, я понимаю, что звезды дыханием не погасить, но эта детская шалость тоже так привычна!
И я загадываю желание: услышь меня, ощути мой призыв.
Я закрываю глаза и внутренним взором исследую окружающий мир. Чувствую людей в деревне. В основном они спят сейчас и видят тихие сны, но вот дядя Тису встревожен — наверняка сейчас ворочается в постели, вспотел и еле заметно перемежает старческий храп почти детским хныканием. Я смогу убедиться в этом, когда вернусь домой. Сейчас мне достаточно увидеть его тревогу.
Она мерцает рубиновым с серебристыми проблесками надежды.
— Все будет хорошо, дядя Тису, — шепчу я вместе с ветром, не открывая глаз. — Очень скоро Абрир будет дома.
Я продолжаю исследовать. Наши коровы безмятежны, птицы спят в курятниках, и только в конюшне старушка Звездочка встряхивает гривой и бьет копытом во сне. Ей, наверное, снятся скачки. Абрир обожает скачки. Он обещал оседлать Звездочку, как только вернется. Причешу ей шерстку с утра гладко-гладко, чтобы не грустила так сильно.
Цвет ее сна тоже насыщен серебряным. Сон Звездочки похож на густое, но легкое облако с фиолетовыми краями. В сердце облака взрываются и гаснут, чтобы снова взорваться, золотые всполохи — это любовь.
А вокруг ее облака — Марея — переливчатое море других цветов: и людей, и животных, и даже кое-где проклевывается слабый отблеск наших машин — трилиев.
Керидианцы до сих не признали трилиев живыми. Многие ученые говорят, что чувства трилиев не настоящие, что они просто отблеск оператора, иллюзия. Говорят, на заре развития искусственного интеллекта похожее поведение наблюдали у нейросетей. Я не ученый, но мне кажется, трилии тоже умеют чувствовать.
***
Трилий брыкается. Еще бы — мы привыкли общаться напрямую, без клятых рычагов и кнопок. Пришлось переучиваться.
Заменить оболочку и пересобрать снаряжение трилия, чтобы интуитивно управляемый пахотный комбайн стал боевым кораблем? Плевое дело. Гораздо легче, чем привыкать к рычагам. С блокиратором на моей руке трилий стал обыкновенной машиной. Неудобно.
Я понимал, на что иду. Мы все понимали. Блокиратор убирает не только эмоции, он глушит мысли. Отупляет. Не дает общаться с машиной. Не позволяет чувствовать боль. Радость. Смятение. Не дает сомневаться. Убивает в нас самих себя и делает — пшик! — похожими на землян.
Привычка общаться без слов определяет наш вид. Отличает керидианцев от дикарей с Земли. Умение чувствовать друг друга на расстоянии сформировало общество Кериды и привело к процветанию. Искоренило войны. Упростило конфликты.
До недавнего времени.
Раньше мы тоже были землянами. Изучали космос. Нашли Кериду. Обнаружили жизнь. Прилетели. Высадились. Остались. Адаптировались. Что значит тысяча лет для эволюции? Пшик! Ерунда. На Земле человек меняется долго. Там он до сих пор остается голодной обезьяной с палкой.
На Кериде мутации в геноме происходят чаще. Пшик-пшик. Что-то есть в атмосфере планеты, Гия говорила про особые газы. Я забываю названия. Блокиратор… Подавляет память. Чтобы не сойти с ума в этой войне, я раз за разом прогоняю в сознании нашу историю.
Вспомнил Звездочку. Пшик.
Как же хочется проскакать верхом хотя бы пару миль. Ощутить напряжение в бедрах. Тепло животного под собой. Увидеть мерцание золотых искорок в ее облаке. Я помню цвет эмоций своей лошади. И не чувствую.
***
Ты так и не услышал мой зов. Я вздохнула и открыла глаза: на праздничном торте не погасло ни одной свечи. Я промучалась, наверное, час, пытаясь до тебя докричаться, но блокиратор не просто подавляет твои чувства, — он как черный металлический заслон между нами: ни пробиться, ни достучаться.
Смирившись, я вернулась в командный пункт. Придется звать тебя по старинке — закодированным лазерным лучом. Какая древность…
Когда прилетели земляне, мы обрадовались. Для керидианцев это было сродни возвращению родителей после долгой разлуки. Я помню, как закрыла глаза в первый день нашей встречи, и Марея во внутреннем взоре бушевала, кипела, брызгала серебром и золотом, осыпалась голубыми фонтанами предвосхищения.
Мы всегда знали, откуда пришли, старались помнить свою историю, чтобы строить здесь, на Кериде, светлое будущее. Мы даже трилиев назвали в честь древних животных — трилобитов. Придали им похожую форму, чтобы не забывать: мы, как и люди, тоже наследие Земли.
Но тысяча лет эволюции и столько же световых лет расстояния слишком сильно разделили наши виды. Мы действительно похожи на детей: у нас все честно, все на виду, все взаправду. Наш язык изменился вместе с нами: лексика упростилась, смысловых оттенков стало больше. Земляне остались прежними.
Земляне до сих пор врут, скрывают чувства и помыслы. Мы так и не смогли договориться.
Они вовсе не хотели с нами дружить. Им понадобился айре, особенный газ в нашей атмосфере. Земляне всасывали воздух Кериды в свои огромные баллоны и увозили. Куда, зачем? Мы не знали, зато мы видели, как плохо становится нашим детям. Наша коммуникация ослабла, Марея начала тускнеть.
Мы просили Землян остановиться, но нас не послушали. Кажется, близость с ними научила нас быть жестокими. Мы взяли в руки оружие, окрасили Марею иссиня-черной злобой и стали драться.
Первые стычки ни к чему не привели: мы ощущали боль тех, кого ударяли. Поэтому вскоре мы придумали блокираторы, пересобрали трилиев и прогнали землян.
Правда, потом они появились снова и в этот раз привезли с собой больше оружия.
С началом войны керидианцы растерялись. Марея налилась рубиновой тревогой, ониксом страха. Мы создавали все больше блокираторов, отправляясь на поле боя, и хотя айре перестал истощаться, Марея беднела — бледнеет — с каждым надетым на руку блокиратором.
Я в сотый раз исступленно нажимаю кнопку отправки сигнала: пшик, пшик.
Наверняка мое облако в Марее тоже багровеет. Я стараюсь не думать о том, что тебя подбили, что трилий рассыпался под тобой и ты никогда не вспыхнешь карим блеском в моем сознании, что остываешь в смертельном вакууме войны. Я гоню свою тревогу прочь, потому что Марея и без меня достаточно красная. А я не люблю рубиновый, я люблю карий — твой цвет! Поэтому я снова и снова нажимаю эту дурацкую кнопку!
Я знаю, что блокиратор не даст тебе услышать мои мысли, но все равно пересказываю историю Кериды. Я надеюсь, что ты услышишь меня хотя бы краем сознания и не сойдешь с ума в этом бесчувственном космосе.
***
Пшик. Пшик. Пшик.
Что это? Входящий сигнал. Дергаю рычаг, выправляя траекторию трилия. Нажимаю кнопку. Слышу твой голос.
— Абрир, слава Марее, ты жив! Трансляция вот-вот начнется, как далеко ты от цели?
Какого он цвета?
— Какого он цвета?
Я не хочу про войну, сестра. Не хочу про боевую задачу. Не хочу про трансляцию ключевого сражения. Не хочу про землян и их извращенную привычку танцевать на костях. Я не хочу их выражений, но язык землян становится тем привычнее, чем дольше я нахожусь на войне.
Я хочу увидеть твой голос.
— Гия, я не помню. Какого он цвета?
Я слышу, как ты дышишь. Как шуршит листва на ветру, когда ты пробуешь задуть свечу на небесном торте. Нет. Помехи. Я слышу помехи. Ну же, Гия, ответь.
— Какого он цвета?
— Зеленого, — говоришь ты сквозь шорох старческих шагов дяди Тису.
Нет, это не шаги. Я не могу их слышать здесь. Ты на командном пункте. У вас сейчас ночь. Дядя Тису спит. Он дома. Я тоже хочу домой.
— Я тоже хочу домой.
— Я знаю, Абрир, милый, я знаю! Поспеши. Когда начнется сражение, постарайся не умереть.
— Э-э, ладно.
— Я не это имела в виду! Дурацкие слова! Как же это правильно… Будь осторожен.
— Хорошо.
— Ты помнишь план? Ты понимаешь, что за этим последует?
Последует. След. Копыто на глиняном берегу.
Звездочка поскользнулась, и я выпал из седла. Ударился боком о камень. Лошадь испугалась. Побежала. Я воззвал к ней через Марею. Поделился болью, и она приняла эту боль, растопила в своем облаке из золотистых всполохов. Они ведь были золотистыми?!
Лошадь больше ездока. Лошадь добрее… Мой бок перестал болеть. Она вернулась… Наклонила голову и пахнула горячим дыханием. Я поцеловал шершавый нос. Схватил уздечку в кулак. Лошадь подняла свою голову и помогла мне подняться.
— Я сорву блокиратор, Гия.
— Да.
— …и Марея затопит Землю.
***
Я выдохнула «да», и внутри все сжалось на мгновение, но тут же стало легко. Наконец-то жертва будет искуплена, наконец-то брат увидит Марею, как вижу я, как видели все мы раньше! Наконец-то к нему вернутся чувства.
И это пугает.
***
Всполохи. Не золото. Не любовь. Взрывы. Слева и справа — десятки трилиев.
— Командир группе Альфа. Флот землян по правому борту!
— Взвод разведки, ищите передатчик.
— Командир взводу разведки. Принято.
Всполохи. Храп дяди Тису. Не храп — помехи. Нужно разговаривать, голоса помогают не потерять рассудок.
— Правому флангу замедлиться. Оборонительный строй. Как слышно?
— Принято, командир. Правый фланг, оборона.
— Левому флангу ускориться. Боевой строй. Атаковать по готовности. Принять удар на себя, пока разведка ищет передатчик. Правому флангу ждать команды.
— Командир правому флангу, принято.
— Командир левому флангу, принято.
— Командир группе Альфа, начинаем подныривание.
— Добро.
Добро. Теплый бок коровы. Страх грызуна в почве, когда приближается комбайн. Маневр уклонения. Комбайн огибает грызуна. Как можно смешивать слово «добро» с войной? Сколько добра мы сегодня принесем землянам, обрушив на их головы Марею? Сколько добра подарим солдатам по ту сторону оболочки трилия? Почувствую ли я снова добро своей лошади?
— Командир группе Альфа. Проход свободен, охраняем разведку.
— Командир взводу разведки. Обошли Альфу, высаживаемся на станции.
— Командир правому флангу, у нас потери!
— Командир левому флангу, готовы атаковать.
— Принято.
Бейте. Стойте. Ищите. Я ныряю за вами следом. Всполохи. Крики в динамиках. Потери.
Что ты потеряла, Гия? Своего трилия? Ты думаешь, он как лошадь? Ты думаешь, он мог бы уйти сам, без твоей команды?
Детство. Память. Упрямое «я точно знаю, я видела». Трилий сестры гуляет, подключился к Марее. «Он же просто машина, Гия! Это ты, наверное, оставила его включенным», — «Я точно знаю, что не оставляла! Я сама видела, как он ушел».
Трилий стоит на краю утеса. Смотрит на море стеклянными глазами кабины. Сестра не ошиблась.
Воспоминания. Всполохи за стеклом. Взрыв — Альфа прикрыла. Дергаю рычаги. Мой трилий не умеет ходить. Я превратил его в оружие, и машина перестала мне доверять. Только рычаги теперь. Кнопки. Всполохи. Крик в динамике. Потеря. Скрежет. Звон. Крик — потеря. Шорох шагов. Помехи.
— Нашли передатчик!
Передатчик моей сестре… Нет, не то слово.
— Передайте моей сестре…
— Даю координаты! Передатчик охраняется, нужна помощь!
— Альфа поможет!
Треск. Крик. Потеря.
Всполохи. Сигнал на экране. Рычаг, кнопка, возвратный маневр. Мне хочется вернуться — насовсем.
— Проход к передатчику свободен!
— Взводу разведки присоединиться к группе Альфа и совершить возвратный маневр. Правому флангу перестроиться для атаки, бить по готовности.
Всем все принято. Не приятно. Всполохи за кормой. Поднимаю голову — надо мной станция и антенны передатчика. Слева и справа боевые трилии, подмигивают огнями, будто рады чему-то. Будто воевать — приятно.
Земляне любят войну. Им приятно. Гия любит наблюдать, она внимательна. Она перехватила сообщения землян. Она сказала: «Они хотят показать на Земле свою победу, это наш шанс!»
Гия упрямая. У Гии трилий сам ходит своими ногами. Она сказала Совету Кериды: «Мы должны попробовать».
Я приблизился. Передатчик отправляет на Землю сигнал, и люди наблюдают войну. Люди болеют за своих и ругают чужих. Я срываю передатчик.
— Всем сорвать блокираторы.
И Марея захлестывает нас.
***
Карие волны хлещут из стороны в стороны, и я глотаю воздух от навалившейся тяжести, от боли, страха, раздирающей на куски неуверенности, неопределенности, сомнений; я хватаюсь за край стола, чтобы не упасть, — но пол под ногами плывет, и мир рассыпается песчаной кромкой утеса под ногами моего трилия. Я шатаюсь с открытыми глазами, но даже так вижу, как бушует Марея, вбирая в себя чувства солдат там, в ледяной пустоте, и я вижу их — вижу! Я вижу карие всполохи твоего голоса, когда ты отдаешь самый страшный приказ в своей жизни: «Сорвать блокираторы».
Так земляне сорвали маски. Они говорили, что передатчик нужен, чтобы общаться с нами, но на самом деле сообщали домой, сколько айре еще можно высосать. Они знали, что их собственных технологий не хватит, чтобы отправить сигнал так далеко, поэтому взяли наши технологии, обучились выращивать органические элементы машин, как мы выращиваем блоки памяти трилиев.
У органики в передатчике нет глаз, чтобы видеть цвет боли, но она тоже чувствует, как Марея плещется сквозь нее; она дрожит от страха, резонирует, посылая сигнал не только на Землю, но крича от боли вокруг себя, ведь Марея — жестока.
***
Марея жестока. Она не прячется за словами и маневрами. Когда тебе больно, она вспыхивает ядовито-желтым. Этот цвет похож на золотой, но золотой — это цвет любви. Мы так его видим с рождения. Когда мать кормит нас грудью и поет песню, вся Марея для нас горит золотом. Сейчас она полыхает ядовито-желтым, и мое тело словно рвут на куски.
Мне оторвало руку. Отнялись обе ноги. Осколок влетел в живот. Не мой живот. Не моя рука. Я понимаю это. Ухо горит. Я глотаю воздух, но мерзну в черноте космоса. Задыхаюсь.
Я осознаю, что нахожусь возле передатчика. Что мой трилий цел. Мое тело здорово, и я не ранен. Это мои друзья ранены: потеря, потеря, потеря. Земляне ранены, там тоже — потери. Потери конечностей, внутренностей, детской наивности, безмятежности мира.
А еще я вижу, как Марея горит багровым, черным, оранжевым, как вспыхивает, мерцает, переливается чувствами, и как много, бесконечно много в ней сейчас черноты. Марея становится похожей на космос.
И этот космос из боли, страха, отвращения, досады, ненависти, жалости к себе, отчаяния сейчас летит в сторону Земли. Гия верит, что когда земляне впустят в себя Марею, они разлюбят войну.
Я тоже на это надеюсь.
В черноте Мареи загорается серебристая свечка: не только я на что-то надеюсь. Постепенно я привыкаю, возращаются не только чувства, но и память, ясность мышления. Мне уже нетрудно связать серию сложных мыслей и разослать своим солдатам.
Ребята слышат меня и отвечают. Битва закончилась: передатчик не только отправил Марею на Землю, но и усилил сигнал вокруг себя — солдаты Земли схватились за головы и ревут. Они ревут, и я реву вместе с ними. Они рвут на головах волосы, и я чувствую, как натянулась кожа на не моей обожженной голове.
В черноте космоса мигнул зеленый огонек. Зеленый! Я, наверное, возрос сейчас серебряным девятым валом, ведь зеленый — это цвет твоего голоса.
«Абрир, — зовешь ты, и я слышу храп дяди Тису — теперь уже настоящий. — Пора домой».