Три слова
А что, если я вам скажу, что слова—это валюта? Что их можно обменять на материальные блага и удовольствия? Вижу, что у вас округлились глаза и открылся рот. Тогда я продолжу. Но будьте осторожны: потратишь последнее слово — и твой голос навсегда станет тишиной. Дай мне руку, читатель. Не бойся, я не украду твое "здравствуй" или "прости". Пока что. Проведу тебя по задворкам этого словесного казино, где:
поэты становятся нищими, променявшими сонеты на пару глотков воздуха;
бизнесмены торгуют словарными запасами, купленными у детей;
а в темных переулках шепчутся о легендарном "Слове", что может переписать реальность.
Готов? Тогда начнем с главного...в свете неоновых огней, где чипированы не собаки, а люди. Каждый человек участвует в лотерее при рождении, и рандомно ему присваивается лимит фонем(слов). Чип вживлялся под язык и назывался «Logos-счетчик». Человек может использовать слова по назначению: говорить, а может монетизировать. Каждый сам решает, чего хочет. Богатые имеют кибер-токены и тратят их, бедные же трудятся и мечтают о большем.
Каждый уважающий себя торговец фонемами носит виниловый плащ и ботинки на высокой платформе. Их боятся, их уважают, им продают души. Зазывалы на улицах приглашали к обмену по курсу черного рынка, а также был вариант посетить биржу. Вариант с биржей был не столь выгоден для жителей: нужно было тратить слова на выбор удовольствия. Их засчитывали как комиссию за обмен. Торговец осуществлял покупку через присоединение кабеля к зоне на шее человека. Вводил на специальном планшете число и курс обмена. Если всех все устраивало, то обмен совершался. После обмена лобная доля отображала баланс оставшихся фонем.
Были и вовсе люди, которые в противовес системе общались на языке жестов. Они были против расхода ресурсов и торговли словами. Устраивали молчаливые пикеты на фоне горящих бочек.
А сейчас позвольте я познакомлю вас с Майком—он наш протагонист. Свободный художник, который с детства зарабатывал как придется, чтобы выжить. Однажды ему пришлось продать свое имя, и теперь для всех он просто безликий. Имя в обмен на еду—это ли не трагедия?
Майк рисует на стенах, пишет слова, ведь это бесплатно. У него даже есть почитатели, но в лицо его не знает никто. Иногда прилетают заказы от богачей, чтобы потешить своё самолюбие. Токены зачисляются, и Майк может позволить себе бургер или поход в кино.
Однажды в детстве он слышал от своего умирающего отца о неком «Слове», которое может отключить все языковые чипы. Это была программа, для активации которой нужно было назвать контрольную фразу. Майк счел тогда пароль бредом, да и где искать это «Слово»? Он был не в курсе, что его отец был ученым, думал, что тот просто сошёл с ума от режима.
Шли годы, пароль стерся из памяти. Остаток фонем у Майка неумолимо таял. Он был вынужден сбывать их на черном рынке. Торговец фонемами Нейтан Вейл уже был до боли знаком Майку.
Человек без моральных принципов: покупал слова у детей, желающих мороженое, и у поэтов, умирающих от голода. Он курсировал от низов к верхам. И знал бы Майк, что там, у одного магната, было то самое «Слово».
Пора ввести антагониста, встречайте Билла Хилла—астрономически богатого человека, рожденного с без лимитным запасом фонем, как он сам думал. Хотя заблуждался, его семья распоряжалась, чтобы фонемы покупали и поддерживали сына, ведь он любил ругаться, кричать, говорить гадости и всех критиковать. Можно сказать, что ему повезло родиться в обеспеченной семье. Отец Билла, Кливленд, основал корпорацию «Logos», создавшую языковые чипы и превратившую слова в валюту, тем самым и сколотив огромное состояние. Билл не блистал остроумием и был скорее потребителем контента и прожигателем жизни.
В неоновом полумраке заброшенного склада, где ржавые балки отбрасывали длинные тени, Майк рисовал. Его баллончик шипел, оставляя на стене слова: Свобода. Тишина. Правда. Он знал, что это бесплатно — слова на бетоне не считались чипом. Но каждый штрих был криком, который он не мог позволить себе произнести.
Вдалеке загорелась бочка — молчаливые повстанцы собирались на очередной пикет. Их жесты, резкие и точные, были их языком. Майк никогда не понимал их полностью, но уважал. Они не продавали слова. Они их берегли.
Она появилась внезапно. Девушка в потрёпанном плаще, с короткими выкрашенными в зелёный цвет волосами стояла у края его граффити. Её руки двигались быстро, но плавно, словно танец: Красиво. Зачем рисуешь? Майк замер. Его чип под языком слабо пульсировал, напоминая о лимите. Он пожал плечами, показав на стену. Она улыбнулась — едва заметно, но тепло. Её жесты продолжились: Меня зовут Лира. Ты кто?
Майк открыл было рот, но остановился. Имя. У него его нет. Он продал его в детстве за миску супа. Он показал на себя, потом на стену, где было написано Безликий. Лира кивнула, её глаза сверкнули пониманием. Она снова заговорила жестами: Работаю уборщицей у Хилла. Видела тебя на улице. Ты не такой, как они.
Майк почувствовал, как сердце забилось быстрее. Хилл. Билл Хилл, сын создателя Logos. Тот, кто, по слухам, хранил ключ к "Слову" — программе, способной отключить чипы. Он хотел спросить, но слова были слишком дороги. Вместо этого он показал на её руки: Почему молчишь? Лира опустила взгляд, её пальцы дрогнули: Не хочу тратить. Слова — ловушка. Но я знаю тайну.
Она придвинулась ближе, её жесты стали тише, словно шепот: в подвале Хилла — терминал. Он связан с "Словом". Я видела. Но нужен пароль. Майк почувствовал, как кровь застучала в висках. Пароль. Тот самый, о котором говорил отец? Он давно стёрся из памяти, но что-то в её словах разбудило в нём искру.
Дни шли. Майк и Лира встречались в тени складов, обмениваясь жестами и взглядами. Она учила его языку молчаливых, он рисовал для неё — цветы, звёзды, слова, которые не мог сказать. Впервые за годы он чувствовал, что живёт не только ради еды или токенов. Но счётчик неумолимо тикал: три слова. Он знал, что не сможет молчать вечно.
Однажды ночью, у горящей бочки, Лира рассказала больше. Её жесты были быстрыми, почти яростными: Хилл тестирует "Слово". Хочет говорить один. Остальных — в тишину. Майк сжал кулаки. Он вспомнил отца, его безумные глаза, шептавшие о свободе. И тогда он решился.
Он взял Лиру за руку, посмотрел ей в глаза. Чип под языком нагрелся, готовый записать последние фонемы. Три слова. Он мог спросить о пароле. Мог крикнуть о бунте. Но вместо этого он сказал, медленно, каждое слово как удар сердца:
— Я тебя люблю.
Чип пискнул и замолк. Тишина. Лира замерла, её глаза расширились. Она коснулась его лица, её пальцы дрожали. Затем она показала жестами: Я тоже. Но теперь ты молчишь. Она прижалась к нему, и в её глазах мелькнула решимость. Я знаю пароль. Пойдём со мной.
Майк кивнул. Его голос умер, но надежда ожила. Лира знала путь к терминалу Хилла. И, возможно, к "Слову", которое изменит всё.
Неоновый свет сочился сквозь трещины в бетонных стенах особняка Хилла, отражаясь в лужах на полу. Майк и Лира крались по подвалу, где воздух был пропитан запахом озона и машинного масла. Лира вела, её зелёные волосы тускло мерцали под светом мигающих ламп. Её руки мелькали в жестах: Терминал за той дверью. Охрана близко. Майк кивнул, сжимая в кармане ржавый мультитул — его единственное оружие. Его чип молчал, как и он сам. Три слова, потраченные на Лиру, оставили его в тишине, но её взгляд давал ему силы.
Они остановились у стальной двери с кодовым замком. Лира присела, вытащила из кармана самодельный декодер — кусок проводов и микросхем, украденный у молчаливых. Её пальцы дрожали, пока она подключала устройство. Если ошибусь, сработает тревога, — показала она. Майк положил руку на её плечо, его взгляд говорил: Ты справишься.
Замок щёлкнул, дверь медленно отворилась. За ней был терминал — массивный, с чёрным экраном, испещрённым светящимися символами. Над ним висела эмблема Logos — стилизованное слово, обвивающее земной шар. Лира подошла к клавиатуре, её лицо осветилось голубым сиянием. Она повернулась к Майку: Пароль — одно слово. Я знаю его. Но… Она замялась, её жесты стали медленнее: Оно заберёт моё последнее.
Майк замер. Он понял. Произнести пароль — значит потерять голос, как он. Лира смотрела на него, её глаза блестели от слёз и решимости. Я могу молчать. Как ты. Но если ошибусь… Она не договорила, но Майк знал: ошибка может активировать защиту Logos, стирающую память, или хуже, — все фонемы в мире.
Вдруг из коридора донёсся звук шагов. Тяжёлые ботинки. Охрана. Майк показал на дверь: Закрой! Лира бросилась к панели, но было поздно. В проёме появился силуэт в виниловом плаще — Нейтан Вейл, торговец фонемами, с планшетом в руке и ухмылкой.
— Безликий, — прохрипел он, его голос был груб, как наждак. — И ты, уборщица. Думали, Хилл не заметит? — Он нажал на планшет, и чип Майка завибрировал, посылая боль в виски. Лира схватила мультитул Майка и бросилась на Нейтана, но тот увернулся, схватив её за запястье. — Назови пароль, девочка, или я выжму из тебя все слова.
Майк рванулся вперёд, повалив Нейтана на пол. Планшет упал, экран треснул. Боль в голове усиливалась, но Майк не отпускал. Лира вырвалась и бросилась к терминалу. Её руки дрожали, она посмотрела на Майка, борющегося с Нейтаном. Я верю в тебя, — показал он жестом, которому она его и научила.
Лира глубоко вдохнула. Её губы дрогнули, и она прошептала одно слово:
— Libertas.
Экран терминала вспыхнул красным. Чипы в их шеях завибрировали, затем замолкли. По всему городу неоновые вывески мигнули, будто теряя сигнал. Нейтан закричал, хватаясь за горло, его планшет искрил. Лира упала на колени, её голос исчез, но она улыбалась. Майк подполз к ней, их пальцы сплелись.
Терминал издал низкий гул. На экране появилась надпись: Система перезагружается. Все чипы отключены. Хотите переписать реальность? [ДА/НЕТ]
Лира посмотрела на Майка. Её жесты были слабыми, но ясными: Это "Слово". Но цена неизвестна. Майк сжал её руку. Он не мог говорить, но его глаза кричали: Рискнём?
Где-то наверху раздались раздались сирены. Особняк Хилла оживал, как разбуженный зверь. Время истекало.
Лира посмотрела на Майка, её жест был простым: «Вместе?» Он кивнул.
Она протянула руку и нажала «ДА».
Экран вспыхнул белым, волна энергии прокатилась по подвалу, гася неоновые огни. Чипы в их шеях нагрелись, затем рассыпались в пыль. По городу, от трущоб до небоскрёбов, люди замерли, чувствуя, как их голоса оживают. Слова больше не считались. Но терминал издал зловещий сигнал, и на экране появилась новая надпись: «Цена активации: молчание Лиры и Майка». Те, кто исчерпал лимит фонем, навсегда остались в тишине. Остальные обрели свободу говорить сколько угодно.
Они заплатили высшую цену, но город за стенами особняка оживал. Крики, смех, песни — голоса, свободные от цепей Logos, эхом разносились по улицам.
Дверь подвала с грохотом распахнулась. Билл Хилл ворвался внутрь, его золотой виниловый плащ развевался, как знамя павшей империи. Его лицо было искажено яростью, но голос дрожал — его чип, последний оплот власти, искрил, теряя сигнал.
— Вы… вы уничтожили всё! — закричал он, сжимая в руке бесполезный планшет. — Logos была порядком! Вы вернули хаос! — Он шагнул к терминалу, но дроны, висевшие за его спиной, замерли, их красные лазеры погасли. Система, которую его отец создал, рухнула.
Майк и Лира переглянулись. Они знали, что Билл больше не угроза. Экран всё ещё светился, предлагая последний выбор: «Сохранить новую реальность? [ДА/НЕТ]». Они могли отменить всё, вернуть чипы, вернуть свои голоса. Но какой ценой?
Майк взял её руку и покачал головой. Лира кивнула, её пальцы сжали его ладонь. Они отвернулись от терминала, оставив его гудеть в пустоте. Свобода стоила их молчания, но они не жалели. Их граффити — «Свобода. Тишина. Правда» — всё ещё сияло на стенах города, и этого было достаточно.
Они вышли из особняка, минуя дымящиеся обломки дронов и толпы людей, которые впервые говорили без страха. Молчаливые повстанцы, стоя у горящих бочек, подняли руки в знак уважения. Их жесты говорили: «Вы подарили нам голос». Майк и Лира ответили тем же, их сердца бились в ритме новой реальности.
На рассвете они ушли за город, туда, где неон сменялся серым горизонтом. Они не знали, что ждёт впереди, но их молчание стало их языком. На последней стене, у границы города, Майк нарисовал новое граффити: «Любовь». Лира улыбнулась, добавив жестом: «Навсегда».
Город за их спинами говорил, пел, кричал. Слова вернулись к людям. Но Майк и Лира, потерявшие свои голоса, нашли нечто большее — друг друга.
Мне кажется, что пример Майка и Лиры достоин уважения и того, чтобы люди ценили то, что имеют. Не так ли, друзья?