Каждый убивает то, что любит, как сказал один поэт, сидевший в тюрьме. В этом есть некий элемент наказания.
Энтони Берджесс
Заводной апельсин
Каждому художнику - в самом широком смысле, творцу - постоянно приходится противостоять давлению реальности, устами окружающих призывающей его перестать витать в облаках и спуститься, наконец, на землю. Это нелегко, это требует постоянного напряжения сил, приносит страдания. Ежедневно приходится делать выбор между творческим и житейским.
И трагедия в том, что, каков бы ни был сделан выбор, он обращается против того, чему было отдано предпочтение. Посвящая себя земному, художник страдает от того, что вынужден тратить силы на что-то иное, кроме созидания. И это иное мгновенно обретает в его глазах черты бренной суетности, бесполезной и ненавистной. И даже самые прекрасные проявления бытия, вплоть до любви, красоты и радостей земных, видятся ему сквозь поволоку греховности, затуманены сознанием никчемности и невозможности творить. Подсознательно он понимает, что несправедлив к реальности, близким и самому себе, но ничего не может с собой поделать: клеймом избранности на нём - печать творца. Напротив, отдаваясь во власть творческого экстаза, не замечая ничего вокруг и отрешаясь от всего земного, художник осознаёт, что расплачиваться за полёт фантазии ему приходится не только бытовыми неудобствами и отчуждением от реальности, но зачастую и ответственностью за страдания близких. Созидательный процесс неминуемо оказывается отравлен чувством вины.
Этой непрекращающейся борьбы многие не выдерживают и останавливают свой выбор на чём-то определённом: или земля, или небо. Им кажется, что этот поступок освободит их от ежедневной муки. Но это лишь иллюзия.
Она порождена мифом о том, что истинный талант должен быть одинок и экстравагантен. А это не так.
Возлагая себя на алтарь творчества, художник умирает от одиночества или от голода; отдаваясь же без остатка земному, спивается или пускает пулю в лоб, раздавленный бессмысленностью бытия.
Художнику не дано жить "нормальной" жизнью, и кардинального решения этой проблемы не существует: творческую жилку никогда не ампутировать, словно аппендицит. Раз уж Бог поцеловал тебя в темечко, единственной мудростью будет как можно скорее осознать, в какую тупиковую ситуацию Он тебя поставил, и приготовиться к бесконечной борьбе за право жить и за право творить.
Секрет этой патовой ситуации в том, что если бы она имела разрешение, то выход, однажды кем-то найденный, давным-давно использовался бы всеми. Но смысл самой безвыходности в том и состоит, что именно противоречие между земным и возвышенным, и порождённое этим противоречием напряжение - и есть вечный двигатель творческой энергии. Если бы выход был, то не было бы ни великих творцов, ни их гениальных творений.
Но вот беда: великих-то - один на тысячу. За что же мучаются остальные? А вот за что. В их мучении скрыт ещё больший смысл, чем в страдании гениев. И смысл этот - в праве стать гениальным. Ведь этого права лишено большинство людей. И тому, у кого оно есть, приходится нелегко, каким бы талантливым он ни был. Ведь даже величайшие художники живут сомнением, они никогда не поверят в свою гениальность, ибо им этого не дано. А если это происходит, то художник в них умирает.
Возможно, это и есть единственный выход из безвыходного положения, но это - та же пуля.
Творческая одарённость проявляется с детства. Романтически настроенные педагоги и психологи даже полагают, что все дети от рождения талантливы, и только жизненные обстоятельства заглушают в большинстве из них дух созидания.
В роли жизненных обстоятельств обычно выступают родители, подсознательно стараясь оберечь своё чадо от неизбежной боли, в которой проводят свои дни творческие люди. Видя в ребёнке проявления неординарного мышления, они убеждают себя, что в доме появился маленький негодяй. И бьют его по рукам, чтоб был "как все". И отсекают крылья.