— Чего же ты ищешь, человеческое дитя? — спрашивает Древний, оценивающе прищуривая свой огромный единственный глаз.
— Мести, — стискиваю я зубы. — Одари меня силой, что способна сокрушить моих врагов, о великое создание. Дай мне власть уничтожить тех, кто лишил жизни того, кого я любила всей душой, и я останусь твоей слугой на веки вечные.
— Очень хорошо. Но прежде, чем мы заключим контракт, прошу, ответь мне: чем ты готова пожертвовать ради мести, которой так сильно желаешь?
Мне не приходится долго думать. Всё это время нужный ответ вертится на языке.
— Самой жизнью.
Если бы Древние умели улыбаться, этот порвал бы свой несуществующий рот в приступе смеха. Его раскатистый рев разносится по коридору, и я крепко затыкаю уши, что есть мочи сдавливая их руками. От тряски я опрокидываюсь на спину, корчась от боли, но звук становится все громче и громче, разбивая плитку пола подо мной на части. Стены, как песочные замки, вмиг рассыпаются у меня на глазах, погребая мое тело под глыбами черного камня. Я падаю все ниже, ниже и ниже, обессиленная и избитая, и вскоре полностью исчезаю в бескрайней темноте.
— Так уж и быть, — один голос Древнего становится множеством. — Твое желание будет исполнено.
Я оживаю. Комната, что ломалась на части, цела и невредима.
Хохот его теперь — в моей голове.
***
Я прохожу между деревьями в весеннем лесу, путаясь в крепких стеблях сорняков, и выхожу на узкую тропинку, уводящую глубоко в чащу. Ноги и руки противно ломит, как будто от лихорадки, а сердце стучит, стучит и стучит, заглушая собой пение птиц и шуршание листвы под лапами испуганных зайцев.
Каждый мой шаг — невыносимая мука седовласого старца. Кончиками пальцев я касаюсь своей щеки, находя десять новых морщин. Щипаю, жму, оттягиваю, глупо надеясь, что в этот раз все будет иначе, и страшное проклятье исчезнет само собой. Впиваюсь в дряблую кожу ногтями снова и снова, раздирая ее до крови — только чтобы дотронуться до только что появившейся одиннадцатой.
Каждая секунда — неизбежное увядание тела. Такова будет моя судьба, если перестану подпитывать силы Древнего, что поселился глубоко во мне и терпеливо ждет, когда я вновь потерплю поражение в борьбе с собой; ведь как сильно ни желала бы я закончить свою земную жизнь, смерти боюсь я сильнее всего на свете.
Я устало падаю на колени, устремляя взгляд к небу. Облака безмятежно плывут вперед, и я слышу свежий запах ландышей, притаившихся на маленькой полянке неподалеку. Душа моя, содрогаясь, воспевает тонкий отголосок надежды, и я — вместе с ней.
— Солнце, нет тебя краше,
Небо, нет тебя глаже…
Фальшиво. Я стыдливо замолкаю и касаюсь ладонью земли, влажной из-за недавно прошедшего дождя. Чувствую, как молодые ростки внутри жаждут показаться миру и впитать в себя солнечный свет, как стебли уже выросших цветов качаются из стороны в сторону, мокрые от росы, — и тут же отдергиваю руку назад, почти поддаваясь соблазну вечного голода внутри меня.
«Сделай это. Дотронься еще раз. Поглоти их», — приказывает его голос, и моя голова пульсирует колючей болью в такт его словам. Он хочет, чтобы я подчинилась. Хочет, чтобы я жила паразитом и дальше, окованная рабскими цепями.
Белоснежные цветы ландыша благоговейно склоняют передо мной свои головки, словно перед богом природы, медленно темнея и засыхая. Запах цветов исчезает. На сухой, безжизненный участок земли капает одинокая слеза. Моя слеза.
Купить себе еще несколько часов мучений — самый малодушный поступок, который я только могла совершить. Но ни отменить, ни переделать этого уже нельзя, и душа моя погружается в пучину горькой вины перед миром — и перед самой собой.
— Я и ночью, и днем лишь смотрю на прибой — и молю,
Чтоб вернулась ко мне та голубка, что сильно люблю.
Моя песня — песня, которую придумал Энджи, когда последний раз держал меня в своих объятиях — звучит в унисон с ветром. Сущность внутри, насыщаясь, ликует, награждая меня теплой волной одобрения, растекающегося по телу. Его голос всегда будет громче. Его разум — всегда сильнее.
Если бы любимый взял мою ладонь в свою сейчас, как быстро бы он погиб?
Я сжимаю руку в кулак так сильно, что начинаю дрожать. Неужели мне никогда не удастся найти выхода? Со всей силы я бью по земле, удар за ударом выпуская зеленые искры из рук. Надрывно кричу в небеса, но даже этот рев оказывается тише шепота в голове. Опускают свои ветви деревья, сбрасывая быстро меняющую цвет с зеленого на коричневый листву. Тела птиц градом падают на землю, натыкаясь на колючую, сухую траву.
В мертвом лесу настает осень. В моей голове — долгожданная тишина.
Сердце вновь окутывает заботливое пламя благосклонности. Тепло медленно течет через плечи к кончикам пальцев, поворачивая вспять неестественное старение и одаряя меня иллюзией счастья. Целый мир вокруг гниет вместо меня. Скоро мой покровитель снова проголодается.
И в этот раз Древний будет доволен только человеческой жизнью.