Заросшее картофельное поле простилалось на сотни метров вокруг. Я запустил его, и ухаживал только за двумя грядками. Я может и любил картошку, но не настолько, чтобы самолично вспахивать несколько соток неблагодарной почвы, годившейся только для самых неприхотливых растений. Едкий дым сигареты сегодня казался каким-то кислым, и выражение моего лица, наверное, тоже. Я ненавидел ночевать на даче. Когда электричка уехала в город без меня, я почувствовал, будто подписываю смертный приговор. Я привык к звукам города. Любил свою небольшую квартирку в многоэтажном доме, где меня защищала высота пятого этажа и свет уличных фонарей, проникающий в окна. А на даче пусто, темно и звёздно. Да, кажется даже сейчас, спустя пару минут после захода солнца на небе проглядываются редкие звёзды, которые не видны в городе. Они безмолвны, как и всё вокруг. Даже птицы здесь не утруждают себя пением. Место заблудших душ, которые пришли сюда в молчании в ожидании Судного дня. Они молчали, но каждый не переставая размышлял и вспоминал свои прошлые жизни, все свои грехи, и мне казалось, что я слышу их крики отчаянья и страха неминуемых мучений.
Я докурил, и выбросил бычок на пожелтевшую от палящего солнца траву. Встал с крыльца, разогнул спину, и огляделся напоследок. В детстве здесь всем заправляли родители, в сентябре они собирали урожай и продавали картошку огромными мешками. А я всё обещал себе, что когда женюсь, тогда и займусь этим участком. Тогда наступит возраст, когда человека начнёт тянуть к земле, и я с удовольствием человека, роющего самому себе могилу, буду рыхлить почву и высаживать туда семена помидоров. Я выстрою дом заново, починю сарай, выкорчую сорняки с корнями. Когда-нибудь это точно всё будет, ведь я искренне этого хотел. Я видел себя старым, с седыми волосами или даже залысиной, в объятиях любимой жены и детей. Будет, точно будет. А пока я вглядывался в ели различимый конец поля. Участок находился на окраине дачного посёлка, так что с забором никто не заморачивался. Там стоял низенькая ржавая перегородка, которая, наверное, уже покосилась или вовсе упала от веса сугробов этой зимой. Там в кустах промелькнули какие-то огоньки. Не думал, что в этой местности водятся светлячки, никогда их здесь не видел. Но в этих зарослях видимо уже кто-либо не водится. По заросшему полю скакали вороны, постоянные его посетители. Я их не гнал, пусть хоть кому-то этот участок будет в радость.
Я махнул рукой и зашёл в сени, закрыл за собой дверь на щеколду и вошёл в комнату. Меня встретил привычный затхлый запах пыли и сырости. Убранство комнаты было небогатым, как и весь дом. Он как и картофельное поле зарос, только не сорняками, а плесенью и паутиной. Да, хазяин из меня был никакой, но, как говорила моя мама: «Что с тебя взять, такого непутёвого? Вырастишь, остепенишься – тогда уж точно заживёшь по людски». Я только в этом году закончил вуз, как только закреплюсь на должности – тогда стану обустраивать быт. За размышлениями я поставил чайник, а сам встал посередине, вглядываясь в окно. Небо окрасилось в серовато-синий цвет позднего августа. Было тихо до звоня в ушах, будто мою голову накрыли куполом. Хотя мне всё ещё казалось, что я слышу голоса грешников.
Выключатель чайника звонко щёлкнул, словно спусковой крючок пистолета. Я заварил растворимое кофе. Скучно. Ни телевизора, ни книжек. Только сгущающиеся за окном сумерки и летающая вокруг лампочки-груши моль. Иногда гробовую тишину в доме нарушало рычание счётчиков электричества. Настенных часов не было, поэтому я то и дело поглядывал на наручные. А было уже 10 часов вечера, и от безделья мне хотелось поскорее уснуть. Утром сквозь пыльные стёкла будет пробиваться божий свет, на улице будет влажно от росы и прохладно. Я выключил свет, лёг на неудобном диване, пересчитав все выпирающие пружины своим позвоночником. Я остался один на один со своим собственным дыханием, сейчас правда оно казалось чужим. В последнее время на даче я чувствовал себя неуютно, можно даже сказать тревожно. Может это просто моя фантазия сыграло со мной злую шутку, подкидывая библейские сценки и строчки из Евангелие. Так к чему это я вспомнил страшный суд?
Прошло время, на улице окончательно стемнело, а сон всё не шёл. То ли рык счётчика отвлекал, то ли диван стал слишком не удобным, то ли в комнате было слишком душно. Зря я закрыл окна, надо было оставить хотя-бы одну форточку открытой. Я приподнялся на диване, окно было прямо напротив меня. Оно было не зашторено, чтобы по утру дом быстрее прогрелся от солнца. Мой взгляд начал рыскать в уличной темноте. Во тьме ночи сорняки и кустарники на участке выглядели особенно густыми, как непроходимая роща. Я как заворожённый вглядывался в хитросплетения ветвей, напоминающие скрюченные фигуры умоляющих пощадить их людей, на отдельные стебли, похожие на вскинутые вверх руки. Было в этом что-то гипнотическое, не позволяющее оторвать взгляд. Вскоре глаза пересохли, начали слезиться, и мне стали мерещиться искры. Такие красные точки как когда ты сильно ударяешься головой. Я несколько раз моргнул, пытаясь согнать остатки сна, но искры никуда не ушли, только стали чётче и ближе. Их было две, в темноте они светили ярко, как кончики двух сигарет. Неужели кто-то пробрался на участок? Пробрался на участок и ещё и курит. Меня пробрал озноб. Нет, вряд ли это сигареты, ведь они будто парят в воздухе и не колышутся. Мой сонный рассудок не мог даже предположить, что бы это могло быть, и это было страшнее всего. И правда, что это вообще такое? Я привстал, прищурился, пытаясь разглядеть очертания странного неопознанного объекта. Что бы это не было, но оно стояло в тени невысокой яблони, так что было полностью скрыто от лунного света. Я с ужасом заметил, что эти две искры всё же немного движутся. Поднимаются и опускаются, будто глаза какого-то зверя от его тяжёлого дыхания. Меня пробила мелкая дрожь, все органы будто сократились, прижимаясь к позвоночнику. Но что это может быть за зверь? Эти глаза были расположены слишком широко. Четверть метра, не меньше, а это много даже для кабана или волка. Я неосознанно сделал шаг назад. Если это и правда какой-то гигантский зверь, то я уже с пять минут смотрю ему прямо в глаза, а нас разделяет полтора метра и тонкое стекло окна. В детстве мне говорили, что нельзя смотреть кошкам в глаза, ведь они воспримут это как угрозу и вызов. Что если с этим зверем это работает так же? А видит ли оно меня? Наверное нет, но я был уверен, что оно меня чувствует.
Ноги будто приросли к полу и налились свинцом. Дачный участок находился на окраине посёлка, с лесополосы могло пробраться что угодно. Мне вдруг показалось, что дом сделан из мокрого картона, который вот-вот развалится и оставит меня без спасительного барьера. Что сейчас эта стена просто растет вместе с окном. Или это чудовище просто пройдёт через эту преграду, как по волшебству, будто стекла и вовсе никогда не существовало. Я оглянулся на пустующую комнату, всё резко сделалось в моих глазах каким-то ненадёжным и хлипким. Не было даже банальных тяжёлых предметов, которыми можно было бы хорошенько ударить животное. Все мои инструменты, которыми я в теории мог бы отбиваться, я оставил в полуразваленном сарае, который я собирался когда-нибудь починить. Но тогда у меня уже будет жена и новый отстроенный дом с двумя этажами, и мне не будет видится всякая нечисть в окнах.
Я вдруг понял, что отворачиваться от окна было огромной ошибкой. Нужно было следить за этой тварью, не выпускать её из виду. Вот только когда я обернулся – два горящих окурка исчезли. Всё было как обычно, будто кто-то стряхнул пепел и затушил сигарету о подошву ботинка. Сердце снова стало стучать, да с таким остервенением, будто пытаясь всем своим существованием сказать: «Я так люблю жизнь, я так хочу биться, пусть даже с разваленным сараем и заросшим картофельным полем». Но потом оно снова упало куда-то вниз. Я бы не удивился, если бы в этот момент оно бы проскользнула сквозь меня и выпало бы на пол, будто моей кожи и вовсе никогда не существовало. Я услышал скрип входной двери. Слава богу, что я не смазал петли, и отложил это на потом. Эта тварь вошло в дом, я это чувствовал, оно зашло в сени, и нас теперь отделяла одна толкая деревянная дверь без замка, с точно такими-же скрипучими петлями. Бежать можно было только в окно, но вдруг их там много, и это их план выкурить меня из дома на заросшее картофельное поле и загрызть меня в кустах репейника? Нет, сейчас на улицу меня был способен вытащить только Бог или же Дьявол. Я ещё не готов скрючится и протянуть руки к небу. Мне ведь и каяться было не за что, я ещё ничего не совершил. Моя спина тем временем упёрлась в старый платяной шкаф. Нащупав ручку, я открыл дверцу и быстро залез внутрь, задевая плечом несколько ветхих костюмов, оставшихся от моего отца. Я прижал колени к груди, почти не дышал. Дверь в главную комнату противно скрипнула. Эта тварь будто специально дала мне время чтобы спрятаться, или загнать самого себя в ловушку. Оно рядом, и я это чувствовал. Ощущал доисторическим чутьём, какое было у наших предков, когда на каждом шагу их подстерегала смерть. Оно рядом и оно точно смотрит в упор на мой будущий саркофаг. Вот уж не думал, что моим склепом станет пыльный дачный шкаф. Если, конечно, это чудище не растащит меня по кусочкам. А оно растащит.
У меня резко открылось второе дыхание, будто меня загипнотизировали и я попал в транс. Страх пропал, остались только неприятные спазмы в животе. Голова стала судорожно соображать и подкидывать моему сознанию неприятные образ. Только вот не о том как мне спастись, а о том как быстро заметят моё отсутствие. Я не выйду на работу завтра, начальник начнёт трезвонить мне на мобильник, который будет одиноко и звонко воспроизводить мелодию звонка в пустом дачном доме, в котором пахнет кровью и разложением остатков плоти. Родители позвонят мне дня через три, приедут только через неделю, потому что подумают, что я просто загулял. Тогда в доме уже заведутся зелёные мухи. И их личинки – это всё что останется от меня. Личинки и тянущиеся к небу руки. Хотя может быть я встречусь с Богом на равных? Может я святой, раз за всю жизнь ничего не совершил. Ничего плохого да и ничего хорошего. Да, возможно, но всё-таки обидно. Мне всего 24, и я умру от лап какого-то зверя будучи в своём собственном доме, в полной трезвости и ясности ума. Только вот курить я так и не бросил, хотя собирался. Интересно, что мучительнее, медленно умирать от рака лёгких, или быть растерзанным неопознанной тварью? Меня начало клонить в сон. Ну что же оно медлит? Выжидает? Я где-то читал, что от страха мясо становится не вкусным, так что ему стоило бы поторопится. Не видать мне жены и блестящей залысины. Где-то через час должно начать светать, жаль, что я не увижу этот рассвет…
Меня разбудил странный грохот. Это дверца шкафа резко распахнулась, будто кто-то отдёрнул её в приступе ярости. Мои глаза сразу увидели солнечный свет. Наступило утро. Я так и проспал всю ночь в сидячем положении в платяном шкафу. Неужели у меня галлюцинации? Что это было? Дверь в комнату закрыта, на полу нет ни следов, ни царапин. Я вылез, болезненно разогнувшись и боязливо оглянулся. Всё лежало на своих местах, будто сегодня ночью ничего не происходило. Мне всё это приснилось? Привиделось? Или я уже умер? Я ударил себя по лицу. Больно.
Я выпил воды, умылся, оглядел дом. Никаких признаков прибывания здесь инородной сущности. А шкаф так и оставался открытым. Я принялся собирать вещи. Надо было успеть на электричку, ведь работу никто не отменял. Я был на взводе, руки всё ещё немного подрагивали. Кажется, что по пути до вокзала я скурю оставшуюся пачку Кента. Скурю, и тогда уж точно брошу. Как и нелюбимую работу. Потом, наверное, продам дачу, потому что после таких ведений я не смогу здесь заснуть. Я подошёл к шкафу, захлопнул дверцу, напоминающую мне о сегодняшней ночи. На уровне моих глаз я увидел две круглые отметены на двери. Два чёрных прожига от сигареты. Они были глубокими и казалось, что до сих пор горячими. Я схватил сумку, оставив пачку Кента на не заправленном диване. Хватит с меня и дачи, и пагубных привычек.