Наиболее полно поэтический стиль Гонгоры выразился в его поэмах «Сказание о Полифеме и Галатее» (1612) и «Одиночества» (1614). Именно в них в полной мере сказалось его виртуозное поэтическое мастерство.
Сюжет о Полифеме и Галатее заимствован из «Метаморфоз» Овидия, но нетрадиционно его образное воплощение. Поэма, написанная октавами, построена на антитезах прекрасного светлого мира Галатеи и ее возлюбленного Акида и мрачного мира Полифема, а также уродливого внешнего облика циклопа и того нежного, могучего чувства, которое полностью поглотило его. Мир дисгармоничен, в нем недостижимо счастье, в нем гибнет красота, как погибает под обломком скалы прекрасный Акид. Но дисгармония бытия уравновешивается строгой гармонией искусства.
Подлинной вершиной творчества Гонгоры считается поэма «Одиночества» (написаны лишь «Первое одиночество» и часть «Второго» из задуманных четырех частей). Само название многозначно и символично: одиночество полей, лесов, пустынь, человеческой судьбы. Скитания одинокого странника, героя поэмы, воспринимаются как символ человеческого бытия. Ренессансная идея цельного, гармонического существования на лоне природы (таковы в поэме поселяне) переплетается с барочной концепцией противостояния миру, внутреннего уединения (не случайно название поэмы можно перевести и как «Уединения»). Сюжета в поэме практически нет: безымянный юноша, разочаровавшийся во всем, страдающий от неразделенной любви, в результате кораблекрушения оказался на неведомом берегу. Фабула служит лишь поводом для выявления тончайших ассоциаций сознания героя, созерцающего природу. Поэма перенасыщена образами, метафорами, чаще всего основанными на слиянии в одном образе далеко отстоящих друг от друга понятий (так называемые «кончетто»). Доведенная до предела образная уплотненность стиха и создает эффект «темноты» стиля.
Гонгора создал стиль испанского барокко. Развитие целого века испанской поэзии было связано с его творчеством. Наиболее талантливые его последователи — Хуан де Тассис-и-Пералъта, граф Вилъямедиана (1582—1622), Педро Сото де Рохас (1584—1658).
Под влиянием кордовского поэта сформировался также удивительный талант Хуаны Инесс де ла Крус (1651—1695), основательницы мексиканской литературы, прозванной современниками «десятой Музой». Особую славу ей принесла изысканная и лаконичная, исполненная философской глубины любовная лирика.
Однако под пером многочисленных подражателей открытые Гонгорой новые художественные приемы вскоре потускнели, превратились в штамп. За вычурность и усложненность языка культистов резко критиковал Лопе де Вега (что не мешало ему, тем не менее, ценить поэзию Гонгоры и даже испытывать ее влияние).
С иных позиций критиковал культизм Кеведо, выступая не за простоту и ясность, а против стандарта и штампа: «В ювелирной мастерской культистов изготовляется текучий хрусталь для ручейков и хрусталь, застывший для морской пены... Для женской красы там заготовлены шеи из полированного серебра, золотые нити для волос, жемчужные звезды для глаз, коралловые и рубиновые губы... Усвой себе вышеизложенное и станешь настоящим культистом. Пиши заумным языком разный вздор, вставляя куда попало возможно больше латинских слов...» (перевод А. Сиповича). Осмеивая культистов, сам Кеведо писал не менее сложно, являясь страстным приверженцем консептизма.
Франсиско де Кеведо-и-Вильегас (1580—1645) — один из величайших сатириков в мировой литературе, одинаково блестяще владевший искусством прозы и поэзии. В оригинальной личности этого писателя сочетались изысканный аристократ, светский острослов, отчаянный дуэлянт и один из самых глубоких умов своего времени. Независимые суждения, язвительные насмешки над испанской политикой привели Кеведо к изгнанию и тюрьме. По приказу всесильного министра Оливареса он провел четыре года в одиночном заключении в сыром подземелье монастыря Сан Маркос.
Широк диапазон поэзии Кеведо: от возвышенной и скорбной лирики до бурлеска. Она построена не просто на противопоставлении прекрасного мира уродливой реальности, а на грубом вторжении прозы жизни в сферу идеального. Мечте не осталось места в действительности. Поэтому так глубоко пессимистичен взгляд Кеведо на мир. Тема смерти, тленности всего земного — наиболее частая у него. Каждое мгновение лишь приближает человека к смерти: «Вчера, Сегодня, Завтра,— в них едины // Пеленки и посмертные холстины» (перевод П. Грушко).
Часто поэту кажется, что смерть — избавление от «духовной нищеты земной». Тем пронзительнее звучит вера в единственное, что не подвластно смерти, в знаменитом сонете «Пусть веки мне сомкнет последний сон...», имеющем типично барочную антитетичную композицию. В заключительных терцетах троекратно повторяется то, что подвластно тлению, чтобы троекратно провозгласить неуничтожимость духовности, любви (пусть даже и безответной):
Душа, покорная верховной воле,
Кровь, страстью пламеневшая безмерной,
Земной состав, дотла испепеленный,
Избавятся от плоти, не от боли;
В персть перейдут, но будут перстью верной;
Развеются во прах, но прах влюбленный.
Перевод А. Косс
Характерно, что в своих возвышенных сонетах Кеведо близок к беспощадно критикуемому им Гонгоре. Но подлинная его стихия — сатира, бурлеск. В сатирических стихотворениях (сонетах, романсах, летрильях) поэт постоянно смешивает стиль возвышенный и простонародный, соединяет план мифологический с обыденно-житейским. Сатира Кеведо более смелая и всеобъемлющая, чем сатира Гонгоры.
В чеканных афористических строках он достигает большой глубины социального обобщения: «Честь не в чести, но почести в почете; // Вот образ века, точный и правдивый» (перевод А. Косс). В одной из летрилий Кеведо возникает образ, олицетворяющий всесильную власть денег, золота,— «всемогущий кабальеро Дон Динеро». Его поэзия отличается емкостью фразы, в ней сочетаются строгая экономия слова и предельная точность и метафоричность речи. Но наиболее полно консептистский «трудный стиль» Кеведо отразился в прозе.