Обычно, о двух днях рождения говорят после исцеления – воскрешения после недуга, у Маруси все складывалось иначе. Приехал Платон посмотреть, что там понастроили у сестренки, Верочка помогла с соленьями и вареньями, советами по саду-огороду, что распахать трактором под осень, что подрезать, поделилась черенками смородины и саженцами. Все было очень своевременно и мило. Перед отъездом Платон завел речь о ненадежности Тита, мол, прокутится рано или поздно, вынудит продавать дома родительские. Конечно, срывы у него бывали после длительной ремиссии, да и все под Богом ходим. Поэтому разумно - приехать ей и переоформить собственность по факту проживания братьев. Это было бы по-честному, дабы не позориться потом. Маруся согласилась с облегчением, не хотелось иметь неприятностей с налоговой службой в том числе.
Осенью вновь приехал Платон, уже по грибы, благо место было заповедное, Мещерский край. Год был умопомрачительным на урожай, можно было сказать, что белые лезли прямо на порог! Они завезли кошек и заморозки в Москву и без ночевки выехали домой.
У нотариуса получилась заминка, потому что Маруся меняла фамилию, да не один раз, а «купчая» от восемьсот лохматого года была на девичью, вторая и третья на Улетайкину, и следовало на все пункты привезти справки. Все было понятно, и подвоха никто не увидел, пока дело не дошло до оформления. На лицевой стороне «купчей» она была записана от руки «Георгиевной», а на обороте – Гергиевной, что явная опечатка, конечно, но надо заводить дело об исправлении. В местном суде, невзирая на погоны полковника, рассматривать не стали, но написали статью, по которой надо подавать злосчастное заявление по месту прописки.
Надо, значит надо. Через месяц она зашла к судье, дело-то чисто символическое, но формальности надо соблюсти и подтвердить свое право на собственность. Право подтвердили, посоветовав зайти в ЗАГС и исправить новую опечатку в справке о смене фамилии.
В кабинете сидела милая женщина, но ей было недостаточно оригинала свидетельства о рождении, чтобы исправить ошибку, следовало посылать запрос по месту рождения. Ну и ладно, можно и месяц подождать, чтобы далее не гуляла ошибка в пропущенной букве, но ее вызвали через две недели. Инспектор видела всякое, как только не переиначивали фамилии, имена, даты, но тут место рождения в паспорте не совпадало с ответом из архива. Понятно, что бойкое переименование в девяностых шло лихо, что поселок лесорубов покрыли воды Камской ГЭС, это и родители рассказывали. Явная нелепость, разумеется, но в бумаге значится райцентр, а не поселок. Послали еще один запрос для уточнения и подтверждения личности, прошел еще месяц. Снова вызвали в полном недоумении, в свидетельстве о браке родителей фамилия была записана через «ю», вместо «у»! Получалось, что уже два человека с разными данными и родителями нелегально живут на свете. Такого допустить было нельзя, послали следующий запрос, через два месяца Марусе позвонили, попросили прийти срочно к делопроизводителю. В уточненных ответах из архива была новая дата рождения, на неделю позже! Как такое могло быть?! Халатность или злой умысел насолить вольнонаемным?
Братья стали волноваться, названивать, торопить, подозревать, что сестренка лукавит, не хочет отписывать недвижимость, ими обустроенную.
- Я не собака на сене, что вам это вздумалось? – Огорчилась Маруся.
- Ну, а что, нельзя на это плюнуть, оставить так, как есть, в покое, - недоумевали они.
- Вчера мне сказали, что по последней архивной справке, меня уже три штуки незаконно на свете проживает, что заднего хода нет, дело они закрыть не могут. Попросили вас посмотреть, что у вас-то записано в свидетельствах?
Платон перезвонил через час, возмущенный до предела.
- Муся! Ты представляешь, у Антона отчество мамы - Осиповна, а у Климента – Иосифовна - записано! А у тебя как? Не помнишь?
- Что тут помнить, мама говорила, что Иосифовна это правильно, что в конторе безграмотные татарки сидели, болтали, по-русски почти не говорили с ними. У меня Иосифовна записано. Так что?! Вот и не докажешь родство, по-любому надо все к единому знаменателю подводить. А в паспорте как? Разве Осиповна была? Нет.
- Понятно, Мусена, извини. Представить такую чушь невозможно!
- А мне возможно? Меня вроде, как и нет, а клонов из меня три человека с разными данными.
- Колхоз и оперный театр вещи плохо совместимые, - изрек Тит и ушел курить.
- Не колхоз, а лесоповал, - вслед откликнулась Маруся.
- Пережитки старины, однако, - примирительно сказал Антон, - хорошо, что в паспорте все правильно, бывай, Мусенька, мы тебя очень ждем и любим, - он положил трубку.
Помнится, что Платон на ее свадьбе сразу заметил, что сестренку расписали с Евгенией Анатольевной. Так ей вписали в штампе о браке, но в свидетельстве все было верным. Благо, что она взяла фамилию мужа и стала Улетайкиной, сменив паспорт. Ошибка последствий пагубных не имела.
Через полгода препирательств ей пришлось получать новый паспорт в соответствии с последним архивным ответом. Марусе это очень не нравилось и не хотелось, но принудили выбирать, опасаясь, что новый запрос окажется еще большей путаницей. Мама вполне могла оказаться «Осиповной», подтвердили в ЗАГСе. Дело об исправлении еще проверялось где-то в инстанциях, в каких ей не прояснили, но догадаться несложно.
В итоге у нее получился новое число и месяц рождения, новое место рождения. Оставалось только ждать, что и жизнь ее обновится. Впрочем, она уже стала другим человеком замужем за Титом, более серьезной и хозяйственной, очень заземленной, как она считала. Но разве ее что-нибудь и когда-нибудь тяготило?! А если и так, то кто бы ей поверил? От прежней бесшабашной жизни осталась только яркая оболочка, жгучие воспоминания, приливы стыда на исповеди в церкви. Тит ненавязчиво приучил ее соблюдать посты, появился навык читать молитвенное правило и духовную литературу, ходить в церковь. Эта перемена в ней братьям не понравились, они не понимали, как верующий человек может упиваться до полусмерти, доставлять неудобства и беспокойства ближним? Фарисейство и гордыня, что ты лучше других! Но червям могильным это не нать, молись – не молись!
Маруся не спорила с ними, оставаясь при своем мнении, но соглашаясь с ними. Тита было просто жаль, всякий раз жалко умирающего человека, хоть он и дурак. Но она была женщина, сама решала – прощать или нет срывы, а братья не прощали мужику слабости, потери контроля над собой. Не обязательно ставить клеймо на лоб, кто прав, кто виноват. Сколько людей, столько и грехов, ничего нового.
Маруся была профессионалом по обузданию запоев. Когда не было сил и желания слушать «гусарский фестиваль» любимых песен о том, «Что есть любовь?! Что ею живем», она выставляла гитару за дверь или выбрасывала за окно. Тит шел забирать инструмент, она закрывала дверь на щеколду, выключала телефоны и спала спокойно. Полицию, обычно, вызывали соседи. Его везли к Ваське, начальнику всех внештатных сотрудников. Для Маруси самыми страшными праздниками стали 23 февраля и день милиции. Титу дарили несметное количество бутылок. Он мог и не тронуть их, срывался позже.
Утром она собирала капельницу, шла откачивать Тита у него дома. Если он сильно возражал, она просто уходила, значит, еще не дошел до кондиции смертника. Однажды сожительница младшего брата уложил его в дурку, где он провел месяц и как-то сдался. Терять деньги и должность он не хотел, понимая, что тогда он и Марусю потеряет. Отчего умные мужики пьют? Душа просит праздника в стране беспробудных бедствий. А на трезвую голову веселиться нет повода.
Он с первого взгляда хотел Марусю. Хотел и сделал, но существовало табу на жен друзей. А ей понравилось. Тепло, светло, даже душно, а Тит затемпературил, попросил занести ему аспирин, уговорил выпить токайского, запел. Она очнулась от кряхтения Игната в коляске, они же вышли на прогулку! С этим словом «нельзя» она продолжала жить с Улетайкиным. Если раньше сцены ревности были без повода, то она сотворила его. Но ситуация не вписывалось в ее систему ценностей.
Улетайкин убеждал ее, что, если люди хотят быть вместе, то дружно лечатся от сифилиса и живут дальше.
- Что ж теперь, обделаться и не жить!?
Упоминание о заразной болезни напугало ее. Собственного опыта она не имела, а лекции по «кож-вен» она пропустила, когда рожала. Она только и помнила из практики в закрытой больнице, что черный кот Зося на своей первой внутримышечной инъекции проколола мякоть собственного пальца и орала дурняком от страха заразиться от больного. Милли хладнокровно ввела лекарство в мышцу, выдернула Зосину руку со шприцем.
- Не ори, дурища, зачеты нам не поставят!
Она отсоединила стекло от иглы. Маруся предложила откусить маникюрными щипчиками иглу от канюли, но протаскивание с зазубринами будет болезненным. Проще скальпелем прорезать кожу и вытащить заразную иглу в сторону.
- Режь, - приказала Милли, там очередь на уколы стоит за дверью. – И все иглы пересчитываются старшей сестрой. Откусывать нельзя!
Это была первая операция Маруси, разрез в ноль пять миллиметра, извлечение иглы из пальца, промывка и зажим. Потом генеральная уборка по инструкции. К приходу преподавателя процедурный кабинет блистал стерильностью, зачеты были получены.
- Сильно бьешь, надо резко и точно, на две трети иглы, - подытожила Маруся, - оттянула кожу – верхний наружный квадрант, и ставь укол по центру, немного под углом сверху. Не промахнешься.
- Я прицеливалась, - оправдывалась Зося, - я же не кошка.
- Ты черный кот тогда, коты ленивы, занятия пропускают.
Пожалуй, с этого неудачного дежурства они и подружились на целый век.