На просторе Кутузовского Маруся оплошала. Хотя, свернула туда, куда и следовало ехать, предварительно договорившись о встрече и ночевке с одноклассницей. Сан-Саныч ей очень понравился. Очень-очень! Но она оплошала, не выключила свой «автопилот». Какие яркие звезды. Жаль, что из-за выпитого, разминулась с тем, кто мог бы стать судьбой. Смешно. Спокойный, интересный человечек, принимающий правильные решения, не требующие нервов. Человек понимающий – определила она его по своей классификации. Человек редкий!
Она припоминала дорогу, продолжая сокрушаться о том, что есть несудьба. Во дворике, на небольшой площадке у подъезда ребята копались в жигуленке, но было и свободное место. Она посигналила. Что делать, забыла номер квартиры. Никто не выглянул из открытых окон. Она вышла из машины. Мужички присвистнули, разулыбались. Маруся привыкла, озабоченно покричала у окон. Сделала усилие, но не вспомнила новую фамилию, крикнула девичью. Вытирая черные руки, к ней подошел парень.
- Привет! Не помнишь, не узнаешь? Где лысого потеряла, Маришка? Андрей я, Андрей. Машенька дома, только у нас окна на другую сторону выходят.
- Привет… Слушай, поставь мою машину, или я умру сейчас. Пивичко.
- Понял. Третий этаж, код 127, первая – слева квартира, только не звони. Дверь открыта.
- Почему?
- Саньку три месяца, спит. Разбудишь, тогда уже не посидим, не выпьем.
- Почему три месяца, а не три года?
- Так вот… Не получилось.
- О, Боже, – бормотнула она и помчалась наверх.
Последний раз школьные подруги созванивались по делу. Васеньке потребовался бухгалтер – свой. Ему следовало подумать о ней, предложив перекантоваться в его комнатенке, ежели она пустует. Не страшны воспоминания – если жить негде. Заслышав шаги на лестнице, Машуха сама приоткрыла дверь, рот. Рот тут же прикрыла ладонью.
- Так-так! Привет. Все как всегда. В своем репертуаре! Молодец! Выбралась, наконец-то!
Сумбур отрывистых фраз строил мозаичную картину прошедших событий, перемен обоюдных. Едва успокоились к приходу Андрея. Умывшись, он стал узнаваемым.
- У Маньки на пиво не выпросить! А тут двойное счастье подвалило.
Маша показала красноречивый кулак. Она привычно поругивала его, словно ворчание стало потребностью. А мужу, нравилось женкино жужжание. И, действительно, ему нравилось все, исходящее от Маньки, даже шлепки и подзатыльники.
- Таких ханыг, как он, надо в руках держать!
Андрей продолжал шутливо ханыжить, выпрашивая, – выпить по рюмочке, просил еще крепче держать его в руках, покусывая жену в плечо и прижимая ее ладони и оплеухи к своим бедрам. Сцена была вполне эротичной. Маруся опомнилась.
- В машине есть коньяк. Правда, початый, но ей завтра на работу и уже поздненько, а как кормящей мамочке? Можно?
- Можно.
- А какой у нас может быть сон, маманька?
- Все забыла? Санька не даст.
- Пора нам ужинать, через час кормление. Можем расслабиться на час.
Маруся рассказала о встрече с Васенькой, позабавив Андрюху «лысым». Тот доброжелательно смаковал это слово, хотя Васенька был просто слегка плешив. Андрей удивился ее беспокойством.
- Утром посмотрю колымагу. Подумаешь, подфарники, это не поджопники…
Андрей был безобидным, всегда готовым повиниться во всех грехах, лишь бы все были довольны и улыбались. Ясное дело, он был слабовольным и тянулся к вину, компании. Машуня прибрала его к рукам в полном смысле слова, благо свекровь была только рада сбыть заботу с рук. Конечно, она уставала от его шуток и скромных потребностей, она бывала резковата на людях, а он паясничал, ничуть не оскорбляясь, ибо «без Санька и Маньки – он конченный человек». К тому же он был обаятелен. Но Маруся могла выносить его в ограниченном времени, так как этот выбор подруги напоминал ей о собственном первом браке, изничтоженном решением ума: так надо или будет только так. Друзья говорили ему о порабощении, называли подкаблучником, а он и не спорил, сообщая им о том, что он еще и извращенец. Он под пятой и где угодно, но только при «Маньке», восхваляя суровую и, порою, жесткую супругу. Ему хотелось, чтобы все были счастливы, даже «лысые».
Маруся испытующе посмотрела на балагура. Диагноза не было. Его ничем не совратить, никакой внешностью, хотя, конечно, он благоволил к ней, как к очень любимой женой однокласснице, нашедшейся в чужом городе, уже после института. Маруся хохотала до слез и выпросилась на перекур. Санька спал на балконе, иногда покряхтывая, стараясь освободить ручки. Маруся не помнила такого, Игнату вовсе ручки не пеленали, он родился крупным, спокойным. Андрей ворковал, девочки болтали.
- У него золотые руки, не переживай, уедешь вовремя, – сказала Маня, искоса наблюдая хлопоты Андрюхи, у которого уже все было согрето в приготовленной бутылочке. – Пусть возится…
- Что надоело?
- Да. Иной раз так достанет, выгоню к матери. Ходит кругами – побитой собакой. Жалко. Но жалость – не любовь!
- Жалость? Пожалуй, больше чем любовь. Я вдруг поняла. Меня никто не щадил. Мне так скверно…
- Бывает, поплачь. Поможет. Я ведь не касаюсь хозяйства: кухни, стирки, малыша. Я ведь работаю, вот и нет молока. Главбух! Одни нервы. Вот и не выносила тогда. И сейчас молока уже нет. Родить спокойно не дали. Одурели совсем.
- Озверел Васенька?
- Годовой баланс и роды вещи несовместимые. А хозяин – барин в частной фирме. Будет экономить на здоровье сотрудников.
- Абсолютно верно.
- В других местах главбухи столько получают, а у лысого вечно долги и тайны. Уйду я от него. Спихнем с Саньком квартальный отчет и гуд-бай, Вась-Васич. Давно ли родичей навещала, моих видела?
- Нет. Все никак не вырвусь. То свадьбы, то разводы. Разъезды. Переезды из угла в угол. Всем надо заниматься. Жить негде. Свободы хочу, покоя и независимости.
- Этим надо плотно заниматься, а ты все гоняешься за призраками. Найди мужика с квартирой и не ломай головы.
- Все это твердят. У вас, что, кишки болят, если я пару месяцев не замужем?
- Но этак – не жизнь. И мы с тобой не молоденькие.
- Да-а… Возраст женщины определяет возраст ее ребенка. Ты-то, Машуха, еще молодая мамочка. Сынище стал права качать, учить – как надо жить.
- Он у тебя всегда был очень серьезным и осторожным – в пику тебе, беспутной. Чего тебе не хватает?! Остановись уже. Кадры все – просто прелесть.
- Загляденье!
- И что ты тогда рвешься вон?! Не понимаю я тебя.
- Я никого не люблю, и врать не хочу. Я волю люблю… Давай спать, мне на работу.
- Куда?
- Инофирма… Референт по сделкам, продажам. Навроде СП. Все скупают, здесь же шлепают по хуторам и весям всякое шмотье, только наклейки оттуда везут и впаривают нам же за три цены – как фирменное. Наши на ярлычки и упаковку яркую кидаются.
- Но ты-то не на рынках одеваешься!
- Конечно. Разве могут быть у меня проблемы? Там один грек – поставщик шлет фирменные образцы только моего размера. Они не продаются. Хасану (этот по хозчасти офиса) куда девать? Баб мало на фирме, свои жены крупные, генеральный распорядился – мне отдавать. Знаешь, иногда, чтобы пинком дверь к нотариусу открыть, надо в пакете иметь что-нибудь шикарное.
- Ты стала вхожа в присутственные места?
- Станешь…
- Ты шикарная леди, давай спать.
Всю ночь ей снился Зимний дворец – как место проживания. Ажурные белые арки с позолотой, залитые солнцем хрустальные люстры, зазвеневшими подвесками. Ощущение дома и счастья переполняло ее, она чувствовала теплую спину Улетайкина, Игнатку на руках. Она кормила грудью и испытывала неимоверное наслаждение, непреходящее родное, незабываемое. Ослепительные бриллиантовые всполохи граненого зеркала отражали сонную Машеньку, пившую кофе в постели, под боком дремал Санек, вяло опускавший полупустую бутылочку с кашкой. Припекало солнце, и она знала, что выспалась, но боялась потревожить семейную идиллию подруги. В детстве она не сомневалась, что будет художником. И стань она им, то непременно писала бы мадонну с младенцем. Единственное, что стоит внимания в этом мире. Она любовалась светящимися лицами, человеческим единением. Что может быть дороже?!
- Не притворяйся, – сказал Андрей и потянул за одеяло. – Завтрак готов.
- Я не ем с утра.
- У меня все едят. Зачем ты пустила на раскладушку эту псину?
Понурый пес Петька, жалостно подобранный Андрюхой совсем не ко времени, свернулся калачиком за спиной у Маруси, и сейчас делал вид, что уже уходит, слезно кивая хозяину. Только голос Маши возымел действие.
- Петька, вон!
Андрей накормил под шутки-прибаутки на весь день, подвез к метро, обсказал ситуацию на рынке машин и недвижимости, обещал сделать конфетку из ее развалюхи.
- Я позвоню. Я обязательно позвоню. Вы красивая пара.
- Нас – трое! С Петькой – четверо!
- Готовишь, с ума можно сойти, как вкусно. Молодцы! Санька – папин сынок.
- Ты тоже – папина дочка!
- Ты о чем?
- О характере… мужественном. Так нельзя, миледи. Тормози уже, родная. –
Он погрозил ей пальцем. - Не потеряйся. Город большой. Лысому привет.
Она спускалась по эскалатору в окрыленном настроении, имея запас времени на целую сигарету, неторопливую прогулку по скверу, на мимолетные улыбки встречным неудачникам, пару личных звонков до начала приема…
- Какого приема?!
Ах да… Нотариус сегодня принимает утром, а с врачебными приемами она уже распрощалась, а забыть не может. Веселое время открытий, которое они не ценили. Если бы всегда так начинался день, то мечтать было бы не о чем.
Ваську – «лысого» было чуточку жаль. Попался под усталую руку. А счастливцев видно за версту. Здесь – в Москве живет еще одноклассник из породы везунчиков. А-ля Шурик бывал проездом с Камчатки в Коломну, с первого звонка заставал Машуху на месте, кричал, что страшно хочет пива, что красную рыбу он только позавчера поймал и засолил, что ждать не может, надо бросать все и отловить Марусю. И они ее мгновенно отлавливали. Однажды и по ошибке, набрав номер к свекрови, нашли ее там. А она заносила деньги и пробыла в той квартире ровно пять минут. Великое дело – везение. Маруся визжала от радости, а одноклассники недоумевали, куда им еще звонить, если уже было выпито, записные книжки далеко, а этот номер сам вспомнился.
- Какой маг уследит за сменой твоих личных номеров, – пытался сконцентрироваться а-ля Шурик, а Машуха смеялась игре слов, подразумевая номера вовсе не телефонные.
Возможно, Васенька прав, что в психиатры идут чокнутые или очень жадные особи.