Прошло всего пять часов с момента, как капитан Васильева активировала протокол «Контакт-2». Это был далеко не первый её «первый контакт», но каждый раз она ловила себя на удивлении: за считанные часы враждующие нации, расы и даже виды забывали о распрях, созывали переговоры и выбирали делегатов.
Конечно, планетам доинформационной эры требовались недели, чтобы просто собраться в одном месте, но на то и существовал «Контакт-2А» с его многочисленными синхронными высадками. Васильевой этот протокол никогда не нравился, несмотря даже на то, что она сама написала добрую половину инструкций. Слишком много полётов, согласований и бумажной работы. По правде говоря, «Контакт-2А» и доинформационные планеты не нравились никому, кроме заядлых исследователей исторических параллелей и редких праздных туристов.
Планеты же, вступившие в период моментальной передачи информации, справлялись за считанные часы. Иногда даже не отвлекаясь от собственных конфликтов. Пока правители нервно обсуждали угрозы с небес, менее высокопоставленные граждане самозабвенно продолжали всячески истреблять друг друга.
Этот раз не стал исключением. Всего пять часов – и местные подтвердили готовность и прислали координаты места встречи. Три минуты – дойти до командного шаттла. Двенадцать – спуститься на поверхность. Одна – пересечь ярко-сиреневую лужайку и зайти в одиноко стоящее бунгало. Капитан не обманывалась мнимым спокойствием, за её посадкой точно следили. Местные всегда следят. Ставят по периметру охрану и шпионов, которые больше шпионят друг за другом, чем за пришельцами, и охраняют делегатов больше от местных же угроз и провокаций.
Капитан аккуратно прикрыла за собой дверь бунгало. До конца дверь так и не закрылась.
– Вы не дали нам выбора, – вместо приветствия печально-осуждающе сообщил единственный выбранный представитель планеты. Голос местного был скрипучим и шелестящим, а язык – полон щёлкающих и шипящих звуков. Автоматический нейропереводчик тут же наложил поверх пощёлкивания понятный вариант. Голос, выбранный переводчиком, звучал даже не старым – древним.
– Я капитан корабля, и я выполняю свой долг перед моей и перед вашей планетой, – отчеканила Васильева. Поверх её слов из динамиков скафандра раздались щелчки.
Местный вздохнул. Он был похож на постоянно шевелящуюся гору лиан, со сморщенными серыми листьями и сухими усами, торчащими в разные стороны. Скорее растение, чем животное. Куст. Васильева никак не могла найти у этого существа глаза, и от этого было некомфортно. По стогу лиан несколько раз прошла рябь. Будто бы человек, силясь подобрать слова, шевелил губами. Тишина затягивалась.
Следуя протоколу, капитан Васильева представилась. Делегат представился в ответ. И конечно же, они оба не то, запомнить, но даже и воспроизвести имена друг друга были не в состоянии. Бессмысленный акт вежливости.
– Ты ничего нам не должна, – невозмутимо вернулся к, казалось бы, забытой теме местный. Нейропереводчик добавил в свой вариант долю удивления. Переводчик редко ошибался с интонациями. – Раз уж ты тут, присаживайся к моему шээрьягчсш.
Избранный представитель планеты сидел прямо на полу. Переводчик не осилил специфичный термин, вполне вероятно, что потому, что на Земле не существовало аналогов, но Васильева уже выцепила намётанным капитанским взглядом свитую из украшенных тонкой резьбой кореньев вазу, которая вполне подходила на роль эндемичного духовного символа или ритуального предмета.
Дождавшись, пока гостья аккуратно согнётся в скафандре и сядет полубоком, вытянув ноги подальше от «ритуального предмета», местный поинтересовался:
– Почему ты одна? Ты не боишься, что мы тебя убьём или возьмём в плен?
Вариации этого вопроса были настолько распространёнными во время контактов, что их даже включили в приложение к протоколу. Но мало кто интересовался настолько прямо. Большинство делегатов предпочитало осторожно прощупывать почву, будто бы невзначай пытаясь вызнать свои шансы в прямо столкновении.
Васильева коснулась дисплея на запястье, включив видимость. Сантиметрах в десяти от скафандра рябью замерцало защитное поле. В ногах поле приминалось, не закруглялось, а упиралось в землю, загибалось, шло параллельно поверхности, – умные датчики распознали, что объект защиты попросту сидит, и выстроили максимально эффективную форму. Свечение мешало смотреть на собеседника и после краткой демонстрации Васильева вернула полю прозрачность.
– Барьер работает, даже когда не светится, – пояснила Васильева. – А у вас пока нет оружия, способного его пробить, и технологий, которые могли бы его сдержать.
Местный ничего не ответил. Он поднял – возможно – ритуальную вазу, медленно отхлебнул из неё, пошелестел и так же неторопливо выдохнул из зазоров между лианами четыре струйки пара.
– Вы, наверное, думаете, что поступаете правильно. Вы отобрали у нас право выбора. Вы решили за нас, хотим ли мы знать, есть ли жизнь в космосе, или нет. Но для вас это мелочь, ведь вы уверены, что несёте развитие и процветание.
Он снова медленно отпил из вазы. Пошелестел. Выдохнул пар. Местный не был похож на человека, он даже не был хоть сколько-нибудь антропоморфным, но всё же он ужасно напоминал Васильевой старого мудрого индейца Нового Света Старой Земли из школьных интерактивных видео. Школа была так давно, что уже почти стёрлась из памяти, но нет-нет, а подкидывала внезапные ассоциации и глупые сравнения.
Куст-индеец выпустил последнюю струйку пара и снова заговорил:
– Я никогда не встречал существ, прилетевших из других миров. Но я уже стар, и я видел таких, как ты, юное создание. Вы искренне верите, и я завидую вам. Но вы слепы. Я расскажу тебе историю одного народа. Я видел это своими глазами.
Если бы она могла, Васильева бы тут же отказалась от любых историй, рассказов и баек. Но протокол совершенно однозначно это запрещал. Даже тяжело вздохнуть и то было нельзя. На этот счёт прямого запрета не было, но имелась рекомендация. Местный не заметил душевных метаний собеседницы или решил их проигнорировать, а потому невозмутимо продолжил:
– За горами Арричяшшш раскинулся плодородный и приветливый край. Жить там было настолько легко и приятно, что жители его обходились без инструментов, наук и прочих хитростей. Всё необходимое для простой и тихой жизни и так в изобилии окружало тех, кому повезло жить в том краю. Много таких оазисов было разрушено и завоёвано, когда до них добирались воинственные соседи.
Те, кому не повезло с землёй ли, с погодой ли, а может с дикими созданиями вокруг, были вынуждены развивать свои умения. И среди многих было и умение отбирать. Обделённые природными дарами, учились сами добывать их, как у земли, так и у соседей. Совершенствовали оружие и тактику, тренировали силу и скорость. И когда закалённые такой жизнью племена добирались до тихих жителей щедрых земель, то не оставляли несчастным соседям и шанса.
Но горы Арричяшшш высоки и суровы. Мало, кто отваживался их пересечь, и долгое время никто не возвращался обратно. Не страдали жители тех земель от набегов. А постепенно и набеги прекратились. Стали развиваться науки, расти сетевища. Мы придумывали всё больше способов получать необходимые ресурсы. Продолжали воевать и отбирать, не без этого, но одновременно созидали и исследовали. Народ, который первым перелетел через горы Арричяшшш, был благородным и мирным. На первый взгляд казалось, что загорным жителям снова повезло.
Путешественники увидели, как жили за горами, и ужаснулись. Несмотря на природные блага, жизнь там не была идеальной. Жители долины часто болели, хронические болезни приносили постоянную боль, из-за суеверий никто не помогал раненным и оторванным, многие детёныши умирали в раннем возрасте, а стариков изгоняли. Пусть край и был плодородным, но природа нестабильна, и неудачные года приносили массовые смерти: естественные и в жестоких ритуалах.
Путешественники не смогли этого так оставить. Они ведь были такими же, как и ты, юное создание. Они верили, что несут спасение. Они рассказали о жизни за горами. О лекарствах, о записях, о сетевищах, о полётах, о долгой жизни. Многие из жителей долины соблазнились этими историями, без долгих совещаний и сомнений было решено открыться внешнему миру. Да и не было у загорных жителей никакой силы, что позволила им остановить благодетелей.
Проложили маршрут, пустили регулярные полёты через горы. В долину потянулись отдыхающие, многие загорные жители стали жить тем, что обслуживают и развлекают, на то, чтоб самим до благ природы добраться, у многих сил и времени не оставалось. Так, постепенно, жители долины, раньше в изобилии вокруг себя всё имевшие, стали днями напролёт работать, чтобы хоть часть прежнего изобилия получить.
С собой приезжие привезли ещё больше заразы, стали местные жители ещё сильнее болеть, целыми семьями помирали.
Но благородный народ не обманул загорных, привезли им лекарства. Раз привезли, другой раз. А на третий раз возмутились те, кто лекарства делали, и те, кто их покупали. Те, кто делали, зарабатывали на жизнь своими умениями, и бесплатно работать ради каких-то загорных, не хотели. А те, кто покупали, ещё сильнее разозлись, ведь они-то честно тратились и не по малу, а тут кому-то за просто так возят. В итоге остались жители долины при своём: с болями и детьми мёртвыми. Единицы смогли себе позволить что-то покупать.
Старались путешественники из внешнего мира знаниями делиться, приезжали мудрецы, привозили записи, рассказывали детям и взрослым. Кто быстрее всех схватывал, те уезжали за горы, в надежде попасть в тот внешний мир, что так красочно описывали путешественники. Да вот только там они тоже никому нужны особо не были. Разве что как диковинки. А работник, который не с детства учился, и говорит нескладно, и считает кое-как, кому сдался? Так и осели в самых низах. Повезло разве что тем, кто совсем молодыми ехали и талантами какими редкими обладали.
Оказалось ещё, что туманная роса, которая для остальных лёгкое увеселение, для загорных – настоящий яд. Они с неё с ума сходят, словно околдованные только о ней думать и могут. Не прошло и это без внимания. Есть ведь и те, кто на чужой беде нажиться захочет, кто-то начал обирать помрачённых, а кто-то заставлять за так работать или даже на преступления идти ради порции росы.
Так и продолжилось и продолжается. Долина за горами Арричяшшш теперь вся в местах для отдыха, природа там гибнет, местных жителей осталось-то крохи, да и тех к самым горам оттеснили, обещанные блага им так и недоступны, как и прошлое изобилие.
Вот, что я видел. Вот, что я знаю, – на последней фразе представитель планеты глубоко вздохнул. Он снова потянулся к своей ритуальной таре, покрутил её тонкими лозами, переплёлся с корнями вазы, но пить не стал. Только смотрел на жидкость и молчал.
Васильева осторожно пошевелилась. Ноги успели затечь, но сбивать рассказчика своими движениями капитан точно не хотела. Она с шорохом согнула ноги, чуть подтягивая их к себе. Воздух вокруг заколебался словно марево, поле перестроилось.
– Спасибо, что рассказали свою историю. Она печальна и поучительна. Теперь я понимаю ваши опасения. Позвольте тогда и мне рассказать вам взамен свою.
Она и не любила эту историю. Каждый раз было муторно об этом говорить. Но постоянно рассказывала, хотя протокол «Контакт-2» совершенно не обязывал это делать. Он обязывал лишь избирать наиболее эффективный способ донести смысл первого контакта и экстренного межгалактического сигнала. Капитан Васильева не знала более эффективного способа, чем рассказ про протокол «Контакт».
Она говорила, а перед глазами привычно вставали воспоминания о тех временах, когда она не была никаким капитаном никакого передового флагмана. Когда она не участвовала в составлении новых протоколов и не сомневалась в протоколах имеющихся. Её первый вылет. Её первые седые волосы.
– Сейчас, если звездолёт находит на планете разумную жизнь, капитан обязан незамедлительно отправить уведомления лидерам всех значимых территориальных и идейных объединений, и запросить встречу для разъяснения ситуации. Но раньше, не так даже давно, – Васильева задумалась, подсчитывая, выходило, что почти двадцать лет прошло, – всё было ровно наоборот. Мы были обязаны никак не проявлять себя. Даже если нам были необходимы какие-либо измерения или пробы грунта, следовало высаживаться тайно. За любым, даже малейшим, нарушением секретности следовали наказания и разжалования. Главной рекомендацией было: лучше даже не приближаться.
Мы думали, что так будет лучше: мы не повлияем на культуру и быт жителей планеты, мы дадим им шанс развиваться естественным путём, мы не отберём их свободу выбора. Поэтому, когда мы проходили мимо планеты GJ 9827 b и поймали звуковые передачи с её поверхности, мы просто остановились, записали координаты, частоту и образец передачи и проследовали дальше.
Мы ловили сигнал ещё полдня. Язык был неизвестным, нейропереводчик работает только при непосредственном контакте, но местные жители пели песни. Они пели песни, – Васильева остановилась, чтобы выдохнуть.
Почему всегда так тяжело? Она управляет огромным звездолётом, она бесстрашно мчится в чёрный холод космоса, вместе с другими капитанами она держит на плечах груз первых контактов и обещанной в ходе них помощи. Так почему же она никак не привыкнет рассказывать эту историю? Она не заботилась о том, чтобы объяснять терминологию, если местный представитель чего-то и не знает, нейропереводчик всё равно выдаст текст в понятных собеседнику терминах и знакомых понятиях. Говорить и так было тяжело.
– Через три года мы возвращались. Мы снова проходили мимо той же планеты, но она молчала. Мы не поймали ни одной передачи, хотя пытались и искали, всё расширяя диапазон.
Капитан принял решение подойти ближе, так, чтобы аппаратура смогла заснять происходящее на поверхности. Так мы увидели, что на планете нет жизни. С огромными предосторожностями на поверхность спустилась десантная группа. Они провели пробы. Оказалось, страшная пандемия. Она прокатилась, словно пожар. Пара лет – и жителей не осталось. Когда мы слушали их песни, у них уже начинались вспышки заболеваний.
Но вот, что самое печально: когда мы выделили патоген, мы поняли, что на него действует одно из наших лекарств. Возможно, его пришлось бы доработать, чтобы оно учитывало физиологию местных жителей. Глава медслужбы дал прогноз: полторы недели на доработку. Мы могли их спасти. И сейчас у них был бы выбор. Но мы лишили их выбора, потому что их не стало. У тебя не может быть выбора, когда тебя нет.
Я была той, кто предложил изменить протокол. У меня не было ни ранга, ни имени, ни влияния. Предложение отклоняли восемь раз подряд. А я писала письма с просьбами поддержать проект. Меня поддержал адмирал, наставник моего капитана. Потом стало легче. Всё происходящее – моя вина и ответственность. И я прошу прощения за то, что не оставляю вам выбора.
Но, что бы мы ни сделала, мы всё равно отберём у вас возможность выбирать. Обозначив себя, мы не даём вам возможности отказаться от знания о другой цивилизации, но не послав сигнал, мы лишим вас возможности наладить контакт, так и не узнав, хотели бы вы этого или нет. В любом случае, мы лишаем вас права выбора. В любом случае мы задеваем вашу свободу. В любом случае мы делаем выбор за вас. Но только в одном случае – мы сможем вам помочь.
Теперь пришло время Васильевой надолго замолчать. Она смотрела на представителя планеты и даже немного жалела, что не может тоже сидеть и пускать пар. Настолько умиротворённым выглядел этот индеец-куст. Местная атмосфера была непригодна для людей, и капитан даже не могла снять пусть малый и планетарный, но всё же скафандр. От фильтрованного воздуха сохли губы. Пауза затягивалась.
– Этот разговор не имеет смысла, – наконец спокойно заключил местный, но переводчик чётко обозначил сомнения в голосе. – Вы уже связались со всеми лидерами наших общностей. Уже ничего нельзя изменить.
«Общностей» звучало чужеродно, но переводчик старался как мог, пытаясь объяснить, как выглядят глобальные взаимоотношения у жителей планеты.
– Этот разговор нужен, чтобы показать наше уважение, – также спокойно отозвалась капитан, открепляя от скафандра чехол с техникой. – Сейчас мы также передаём всем, с кем до этого разговаривали, межпланетные передатчики и сигнальные устройства экстренной связи. Но мы не требуем ни вступать в какие-либо объединения, ни пускать на планету туристов, ни даже пользоваться средствами связи. Вы можете уничтожить передатчики и сигнальные устройства. Это уже ваш свободный выбор. Я здесь, чтобы сказать вам, что он у вашей планеты всё ещё есть.
– Будто бы кто-то уничтожит связь с высокоразвитой цивилизацией, зная, что у соседа есть точно такая же связь, – местный невесело усмехнулся. – Грязно играете, благородные спасители.
– Грязно будет, если мы будем за вас выбирать достойные народы, или давать возможность кому-то одному выбирать за всех, – Васильева пристально оглядела собеседника, она так и не приноровилась понимать его мимику, если та вообще у него была, но отчего-то казалось, что именно на этот вариант делегат и надеялся. Но увы, он был лишь представителем планеты, выбранным для первого контакта с инопланетной цивилизацией, а вовсе не единоличным правителем.
Это было отдельно прописано в протоколе. Васильева лично описала полномочия представителей. Протокол с тех пор менялся, ширился и пересматривался, но эта строчка всё ещё держалась. Но даже будь у представителя возможность решать за всех, Васильева вовсе не была уверена, что именно бы тот выбрал. Слишком уж внимательно тот слушал рассказ о мёртвой планете.
– Никакого смысла, – тихо повторил местный. И Васильева была почти согласна.
Но прошло почти двадцать лет, а значит, скоро на звездолётах появятся создания не с Земли. И у них точно будет собственный самый эффективный способ донести смысл первого контакта.