13 марта 2024 года
В результате обыска в саду доктора Фролова были обнаружены останки двух последних его жертв — Арины Долгополой и Кати Рубцовой. Фролов признался, что вторую девушку, Машу Иванову, он закопал в лесу, положив сверху усыпленную хлороформом собаку. Однако, где именно он сделал это захоронение, доктор не помнил. Его привезли на примерное место преступления, искали с кинологами, но по прошествии двадцати лет не осталось никаких следов, поэтому ничего не нашли.
Краснов, найдя Локонщика, за которым охотился более двадцати лет, неожиданно для себя, не испытывал чувства удовлетворения. Он знал, что доктор был не простым убийцей, но не предполагал, что он был до такой степени маньяком, наслаждающимся своей безнаказанностью. Фролов был умен и уважаем в обществе, и именно это делало его особенно опасным. Вернувшись в свой кабинет, Олег разложил перед собой материалы дела. Он снова и снова перечитывал показания доктора, думая о родителях погибших девушек. Если они еще живы, их надо разыскать и сообщить, что останки их дочерей найдены. Вот только что он скажет родителям Маши Ивановой? Ладно, надо продолжать.
— Расскажите, как вы убили Марию Иванову. — Допросы следовали за допросами, Краснов старался не поддаваться эмоциям, но слышать, с каким хладнокровием рассказывает этот человек о своих преступлениях, было непросто.
— Машу я увидел в парке. После того, как Надя стала принадлежать мне, я специально разыскивал девушек с золотистыми волосами. Я усыпил Машу хлороформом и тут увидел этого пса. Я подумал, что будет удобно закопать девушку в лесу, а сверху положить собаку, чтобы никто не нашел тело Маши.
— То есть, собака вам попалась случайно?
— Я знал, что в тот день в парке не будет много людей, было утро субботы. Мне попадались лишь хозяева собак, которые выгуливали своих питомцев, — продолжал Фролов, его голос оставался ровным, словно он говорил о чем-то совершенно обыденном. Краснов смотрел на него и ждал продолжения, стараясь понять, как он может быть таким бездушным. — Я заметил, что девочка боялась. Мне было очень жаль, что она боялась меня. Она была очень юная и красивая, ее золотистые волосы светились на фоне утреннего неба. Я вспомнил, что Надя не боялась меня, а смеялась, когда мы гуляли вместе. Машу я настиг в глубине парка, где людей было меньше. Я достал хлороформ и закрыл ей рот и нос пропитанным им платком. Она сначала пыталась сопротивляться, но вскоре потеряла сознание.
— Неужели вас ни капельки не мучила совесть?
— Я знал, что делаю что-то ужасное, конечно, но в тот момент это не имело значения. Аккуратно положив девушку в машину, я усыпил хлороформом и собаку, засунул ее в багажник. Я закопал Машу в лесу, подальше от города, как планировал, сверху положив собаку, что должно было отвлечь внимание. Если кто-то нашел бы пса, то, вероятно, не стал бы искать дальше. Я вернулся в город с локоном Маши, чувствуя себя на седьмом небе от счастья.
— Так Маша была еще жива, когда вы ее закопали?! — ужаснулся Краснов.
— Она просто спала. Все девушки просто спали.
— Вы… как психиатр, наверное, понимаете, что должны будете… пройти психологическую экспертизу, — с трудом смог вымолвить Олег, прежде чем вызвать охранника, чтобы отвести доктора в камеру.
***
Поскольку следователь принимает решение о назначении судебно-психологической экспертизы и имеет право сам выбирать эксперта, капитан Краснов сразу вспомнил одно знакомство, которое у него состоялось в самом начале дела Локонщика. Психолог, консультировавший первую жертву доктора Фролова, Надежду Разумову, казался Олегу самым подходящим на эту роль. Игорь Астафьев больше не работал в «Московской кабельной компании», но разыскать его не составило труда — он преподавал в педагогическом университете. Игорь не сразу узнал Краснова, но когда тот представился, психолог так крепко пожал ему руку, что у Олега сразу стало теплей на душе после допроса Фролова.
— Вы нашли его? — с надеждой в голосе задал первый вопрос Астафьев.
— Нашел. Именно поэтому я вас и разыскал: мне нужна ваша помощь, — и Краснов объяснил, что из числа профессиональных психологов, которые работают в соответствующих учреждениях, он выбрал его для проведения судебной экспертизы.
— Кто он? — спросил Игорь.
— Помните того неизвестного психиатра, к которому якобы собиралась пойти Надежда Разумова? Она действительно к нему ходила и стала первой жертвой Локонщика. Им оказался уважаемый доктор Алексей Иванович Фролов. Я провел с ним две-три беседы, и у меня создалось впечатление, что он серьезно болен. Не скрою, больше всего на свете я хотел бы, чтобы его посадили, но закон есть закон: если человек нуждается в лечении, он не может находиться среди обычных заключенных, к тому же срок давности…
— Я согласен, — просто сказал Астафьев. — Что от меня требуется?
— Спасибо, Игорь. Вам надо ознакомиться с материалами дела, определить цели экспертизы и наметить вопросы, которые необходимо будет задавать испытуемому.
14 марта 2024 года
Психологическую экспертизу доктору Фролову решено было проводить стационарно для более углубленного обследования. Так как стационарная экспертиза должна проводиться в медицинских учреждениях, Фролова поместили в клинику, где он проработал много лет, обеспечив ему не только необходимые условия, но и конфиденциальность. Игорь Астафьев приходил каждый день для бесед с доктором и наблюдения за его состоянием. Беседы проходили в комфортной и спокойной обстановке.
— Доброе утро, Алексей Иванович, — сказал вошедший в комнату Астафьев. — Меня зовут Игорь, я психолог. Мы здесь, чтобы в течение нескольких дней беседовать о том, что с вами произошло. Как вы себя чувствуете сегодня?
— Нормально. Вы считаете, что в молодости я был сумасшедший. Зачем сейчас мне это нужно, когда прошло столько лет, и все эти годы я был не в состоянии продолжать?
— Я понимаю, что говорить об этом сегодня может быть неприятно, но это важно, поверьте, чтобы мы поговорили. Я должен понять, что произошло именно тогда. Вы готовы обсудить это?
— Не вижу в этом смысла, — пожал плечами Фролов, — но если так надо, задавайте ваши вопросы. Я понимаю вас как врач.
— Давайте начнем с самого начала. Расскажите о вашей матери.
— Она была красивая. У нее были прекрасные золотые волосы. Но они убили ее. Ее волосы были как солнце, а они отняли у меня это солнце. Они бросили ее прекрасные волосы в грязную лужу. Я не мог этого вынести. Я должен был очистить мамины волосы от этой грязи.
— Поэтому вы стали искать девушек с такими же волосами, но чистыми, сверкающими, как солнце? — мягко спросил Астафьев.
— Да, я хотел, чтобы они всегда были со мной.
— Что вы чувствовали каждый раз, когда вам удавалось раздобыть новый локон?
— Я был на вершине счастья, — мечтательно улыбаясь, сказал Фролов. — Мне казалось, что мама вот-вот вернется ко мне, когда я соберу достаточно волос.
— Но ведь последствия ваших действий были ужасными. Родители тех девушек не испытывали счастья, теряя своих дочерей.
— Это было неважно для меня. Когда я потерял свою мать, никто не заботился о том, счастлив ли я.
— Это неправда, — возразил Игорь. — Ваши приемные родители любили вас. Разве вы не чувствовали благодарность за то, что они не позволили отдать вас в детский дом?
— Конечно, но это другое. Они воспитали меня, а те старики в машине убили мою маму. Что изменилось от того, что я убивал?
— А вы не думаете, что могли бы поступить иначе?
— Я все компенсировал, — несколько раздраженно ответил доктор. — Я любил моих пациентов, как мои приемные родители любили меня. Но я забирал у девушек их волосы, как у меня забрали мою мать.
— Вы могли бы просто отрезать им локоны, но не убивать? Как вы могли судить, что они не заслуживают жизни?
— Моя мама была не виновата, что обладала красивыми волосами. Но ее убили. Разве она этого заслуживала? И те девочки не были виноваты, что я хотел вернуть волосы моей матери. Это очень сложный вопрос: кто должен быть осужден — виноватый или невиновный.
— Хорошо, Алексей Иванович, давайте продолжим нашу беседу в следующий раз, — закончил разговор Астафьев.
***
— Ну, что скажете, Игорь? — Краснов с нетерпением ждал психолога в бывшем кабинете доктора Фролова, где должны были провести обыск.
— Я не был знаком с этим человеком в то время, когда он совершал преступления, но сейчас подозреваемый демонстрирует явные признаки неадекватности.
— На каком основании вы сделали такие заключения?
— У него полностью отсутствует чувство вины, — объяснил Астафьев, — он считает, что все его действия компенсирует любовь к пациентам. Я наблюдал также искажение реальности и высокое самовосприятие.
— Как мы можем представить это суду?
— Пока рано говорить об этом. Ответы на мои вопросы указывают на глубокие проблемы с пониманием человеческой жизни.
— Как же так? — удивился Олег. — Ведь он лечил людей.
— Я тоже об этом думал. Если бы я не знал, что этот доктор был психотерапевтом, ни за что бы в это не поверил. У меня создалось впечатление, что в его сознании произошли некие изменения совсем недавно, возможно, на фоне стресса от разоблачения.
— Что вы будете делать дальше?
— Я могу сделать лишь один вывод, что его случай требует дальнейшего наблюдения и изучения, — заключил Игорь.
После ухода Астафьева, в кабинет доктора Фролова, где капитан ожидал своих подчиненных для проведения обыска, постучали. Краснов открыл дверь и увидел на пороге пожилого человека в белом халате.
— Извините, — сказал он, — мне сказали, что я могу найти вас здесь. Моя фамилия Солодов, Василий Иннокентьевич, я коллега Алексея Ивановича.
— Входите, — пригласил его Олег, — что у вас за дело?
— Мы проработали вместе бок о бок много лет, я до сих пор отказываюсь верить в то, что произошло с Алексеем Ивановичем. Но раз уж идет следствие, я считаю своим долгом сообщить об одном его пациенте.
— Конечно, я вас слушаю, присаживайтесь, пожалуйста.
— Несколько дней назад к нам в клинику поступил пациент с потерей памяти, — начал рассказывать Солодов, — он тоже из ваших, полицейских.
— Да, да, старший лейтенант Соколов.
— Вот, вот, Соколов. Алексей Иванович попросил меня засвидетельствовать его невменяемость, как он объяснил, для проведения судебно-медицинской экспертизы. Я, конечно, поговорил с пациентом, хоть и полностью доверял профессионализму доктора Фролова. Соколов нес какую-то околесицу, и я подтвердил его неадекватность.
— Хорошо, а в чём проблема? — не понял Краснов.
— Мне показалось, что он делал это несколько наигранно. Думая об этом сейчас, я почти уверен, что Соколов вполне адекватен, но притворяется невменяемым.
В это время в кабинет вошёл помощник Краснова, и капитан обратился к доктору Солодову:
— Василий Иннокентьевич, то, что вы рассказали, очень важно. Сейчас мы должны провести обыск в кабинете Фролова. Если вы сможете пригласить сюда еще одного вашего коллегу, не согласитесь ли быть понятыми?
— Непременно, непременно, — засуетился доктор, вышел из кабинета и вернулся со своим ассистентом, молодым, немного испуганным очкариком.
— Тогда начнем, — распорядился капитан и обратился к Солодову и очкарику: — господа понятые, вы присутствуете при обыске в кабинете доктора Фролова, обвиняемого в убийстве четырех девушек.
Помощник Краснова порылся в письменном столе доктора, выкладывая из ящиков карты пациентов, письменные принадлежности и личные вещи, открыл бар с несколькими бутылками коньяка и бокалами внутри. Затем он распахнул шкаф, где висела одежда и пара белых халатов, а в выдвижных ящиках лежали все те же карты пациентов и куча всяких бумаг. Один из ящиков, однако, оказался снабженным встроенным замком и был заперт на ключ. Помощник поковырялся немного в замке тонкой отмычкой, открыл ящик, достал оттуда две тетради и подал их капитану. Внимательно рассмотрев содержимое тетрадей, Олег присвистнул.
— Это дневники учителя Сергея Лебедева и Анны Берестовой, убитой им девушки! Господа понятые, обратите внимание, я изымаю эти тетради для представления их в суде в качестве улик.
15 марта 2024 года
— Алексей Иванович, сегодня мы поговорим о ваших чувствах и мыслях, возможно, проведем несколько тестов, — начал Игорь Астафьев очередную беседу с доктором Фроловым.
— Вы подвергнете меня экзамену?
— Нет, что вы, я хочу всего лишь войти в ваше положение, лучше понять его. Это даст нам возможность поговорить о том, что вас беспокоит.
— Я продолжаю не понимать, зачем это всё нужно, — пожал плечами Фролов.
— Алексей Иванович, вы же сделали почти то же самое для вашего последнего пациента, Александра Соколова, помните? Вы попытались спасти его от суда. Кстати, зачем вы спрятали дневники Ани Берестовой и Сергея Лебедева?
— А какой смысл предавать их огласке? Их обоих уже нет в живых. Лебедев убил ту бедную девочку, и сам погиб от руки убийцы. Можно сказать, Соколов наказал убийцу.
— Опять вы настаиваете, что кто-то решает, кому жить, а кому умереть? — спросил Астафьев. — Без суда и следствия?
— А суд и следствие разве не решает, кому сидеть в тюрьме, а кому оставаться на свободе? Вы же здесь, чтобы решить, нормальный я или сумасшедший. Вот и я решил, что Соколов не заслуживает наказания.
— Значит, вы заперли дневники в вашем кабинете, чтобы их не нашла полиция?
— Я хотел выиграть время, — неохотно признался доктор. — Там написано, где учитель спрятал девочку с золотыми волосами. Я подумал, что однажды смогу пойти туда и найти ее. Я мог бы взять один ее локон на память. Я хотел всего лишь взять ее локон.
— Хорошо, хорошо, Алексей Иванович, не волнуйтесь. Давайте закончим на сегодня.
18 марта 2024 года
Краснов и Астафьев встретились на кафедре университета, в котором преподавал Игорь.
— Вот, — Астафьев положил на стол папку с подробным описанием экспертизы, тестами и заключением о психическом состоянии Алексея Ивановича Фролова. — Я провел эти тесты в несколько этапов, чтобы составить как можно более полное представление о вине этого человека. Я думаю, моих заключений будет достаточно для суда.
— Я все это изучу, но вы мне скажите: как он говорил о своих чувствах в момент совершения преступлений?
— Он мотивировал свои действия, искал себе оправдания. Из его эмоционального состояния я сделал вывод, что он слишком углубляется в свою жизненную историю.
— Значит, он не чувствует вину? — обреченно спросил Олег.
— Боюсь, что нет. Он обвиняет убийц своей матери, а себя оправдывает тем, что был уважаемым и компетентным специалистом. На преступления его сподвигла душевная травма, а травма физическая его остановила.
— Скажите, Игорь, психическое состояние Фролова в настоящее время и на момент совершения преступления отличаются?
— Об этом трудно судить по прошествии стольких лет, — задумчиво сказал Астафьев, — я не был с ним знаком в то время, но по его рассказам я понял, что в моменты убийств он был еще менее адекватен, чем сейчас. Разница в том, что сегодня от его сознания ускользает понимание ситуации, а раньше он просто был лишен способности контролировать свои действия.
— Так какой вывод вы сделаете для суда? Своими поступками преступник руководствовался намеренно?
— Он делал это намеренно, но в тот момент не осознавал ни последствия, ни характер своих действий. Об этом говорит также жестокость, с которой он избавлялся от жертв, и спокойствие, хладнокровие, с которым он это делал.
— Конечно, меры ответственности будет назначать суд, — сухо сказал Краснов, — но все же, каковы будут ваши рекомендации?
— Безусловно, лечение и дальнейшая реабилитация. Я указал это в заключении.
Капитан открыл папку, которую принес Астафьев и прочитал прикрепленный сверху многочисленных тестов и протоколов бесед текст:
«По результатам проведенной судебно-психологической экспертизы установлено, что гражданин Фролов Алексей Иванович на момент совершения преступлений находился в состоянии, близком психическому расстройству. Существенные нарушения его психической стабильности мешали ему осознавать общественную опасность и характер своих действий и руководствоваться ими. В связи с настоящим заключением, Фролов Алексей Иванович не был способен понимать значимость своих поступков, что исключает его вменяемость. В настоящее время его состояние также сохраняет признаки хронического психического расстройства, в связи с чем он нуждается в соответствующем лечении, так как представляет угрозу для общества».
— Даже так? — поднял глаза от документа Краснов.
— А что вы хотели? Еще совсем недавно Фролов был практикующим психиатром и работал с людьми. Одному Богу известно, что он делал с их сознанием.