Глава 76. Северный ветер
Город ЭнСК
1 февраля 2000г.
Здравствуй, Лючи!
Говори прямо, что случилось, что происходит с тобой? У меня душа в бездну провалилась, когда ты не позвонила десятого числа, а на другой день мне ответили, что тебя сегодня не будет. У нас тоже дома все свалились с температурой, я не могу позволить себе такую роскошь – болеть. Голос у тебя стал холодным: «Семейные проблемы».
Сначала я думал, что ты не хочешь говорить, а тут меня осенило, ты не можешь говорить, ком стоит в горле.
Ведь так?!
Ради Бога не умолкай, не убивай меня недоверием. Не бойся поделиться тяготами, я старый гусар, я всё выдержу. Я знаю твою привычку партизанскую – умалчивать, не договаривать, чтобы не врать. Хорошая манера – заранее продумывать фразы ответов. Брать загадочные паузы. Это не женское свойство – анализировать последствия сказанного, дозированно выдавать информацию. Я всё понимаю, почему так сложилось, принцип – не навреди, уважаю. Но только будь со мной откровенной, не щади меня. Жалость унижает мужчину. Я поэт, удушенный житейскими дрязгами, на осыпающейся горной тропке, но я не слабак. Напиши мне. Непременно вылей душу, если хоть чуточку любила меня.
Твой Виллиам
***
Москва
7-ое марта 2000г.
Здравствуй, Вилл, радость моя!
Снова северный ветер рвет балконные двери в поэтическом убежище, долго засиживаться не буду, знобит.
Я сижу без верхнего света, вчера лопнула лампочка в тарелку люстры. Надо ее разобрать, что-то там не то, и подлезать между двух тарелок неудобно. Но это при свете дня, мне уже лень сегодня. Левое плечо теперь ноет, растяжение мышц подобранный пес мне устроил, вчерашняя боль от запястья ушла сегодня к плечу. Ладно, мелочи, скажем так...
Я всё собиралась и вот собралась-таки послать тебе молитву Оптинских старцев, читаю давно, утешает очень. А ныне как нельзя в тему. Ты перепиши, чтобы была под рукой, оценишь действие, когда что-либо начнет угнетать психику.
«Господи, дай мне силы изменить в моей жизни то, что я могу изменить. Дай мужество и душевный покой принять то, что изменить не в моей власти, и дай мудрость отличить одно от другого».
Какой откровенности ты хочешь от меня?
Семейные проблемы: череда похорон по мужской линии свекрови, ветераны уходят, друзья, родители друзей. Мои, Слава Богу, обещают жить сто лет. Сын пытается меня дурачить с пересдачами экзаменов зимней сессии, ссылаясь, что ничего-то я не помню, не понимаю. Одним словом, напасти не кончаются.
Пожалуй, я послушаюсь Вашего мистического совета, не заниматься цветаевским сценарием, не проникаться сутью души Марины, ибо беды ее образа проецируются на автора.
Есть такая закономерность.
Терпение людей неистощимо.
Очерчен круг, и в гулкой мгле растаяли шаги…
И знаешь тайну:
восхитительное мнимо…
Друг мой, сударь, зачем делиться грустью, болью? Вы ничем не можете помочь мне, я – Вам, ибо каждый сам проходит по юдоли скорбей, долго ли, коротко… Но сам.
– Рано или поздно ты возненавидишь меня.
– За что?– спросишь ты изумленно.
– За то, что я не смогу разочаровать. Ты захочешь нового увлечения… Вспыхнешь, полон презрения, но не найдешь меня, – я буду иной…
– Какой?
– Той, которую ты целуешь во сне. И, очнувшись, ты проклянешь: «Не может быть». Но это буду всё еще не я… Ты не узнаешь, и я не расскажу, но ты возненавидишь меня – рано или поздно.
– За что?
– За то, что я хочу разочаровать тебя.
Вот такие диалоги навеяны ветром апатии. Всё закономерно, переоценка ценностей, новый виток. Паузы нужны, сударь мой. Не подумайте, что одиночество жестоко бьет. Напротив, хочу отдохнуть от людей, общения. В Москве все отравлены избытком информации, событий, разговоров. Предпочитаю по делу: да – да, нет так нет. Ничего личного, ничего лишнего.
Естественно, мне не хватает разговора по душам. Но под прицелом редакции это просто глупо. Набрать сейчас твой домашний номер? Ты так же холодно будешь отвечать, как я. Приятно витать в иллюзиях, пишется без черновика, но и развязка не заставляет себя ждать. Поэтому желаю нам творческих успехов. Авось окупятся долги совести на том свете. Смерть посылается в назидание живущим. Вот пытаюсь пережить очередное назидание.
В плену у памяти прозренья,
а не прощения прошу…
А сложилась вот такая почеркушка:
В полуночи глазам открыты
Полумысли в дремотном дыме.
Может, сказки уже забыты
Иль заботою дни гонимы?
Или маешься тайной мнимой,
Поминая грехи и Бога?
Смех навязчивый – липкой глиной
Покрывает мою дорогу.
Никнут плечи, увязли ноги…
Неизбежность вонзает когти.
Не поняв жизнестойкость йоги,
И во сне всё кусаешь локти.
Пробуждение – милый котик
На раскрытой моей ладони
Судеб линии слижет…
Мчится снег за окном…
Гибнут сонные кони,
Ничего не сказав о погоне…
Сударь,
не принуждайте себя писать, соблюдая некий этикет. Вы же фаталист, всё будет так, как будет. И одно я поняла, что плохие вести находят нас быстрее, чем что-нибудь хорошее. Не накручивайте себя беспокойством обо мне. Текучка как текучка, это не то, что мы называем жизнью. Не скрою, получать витиеватые письма крайне приятно, погружаешься полностью в свой идеальный мир.
Целую, т.Л.