17 апреля 2001 г.
Здравствуй, Виллиам!
Да! Да! Я жду, живу предстоящей встречей! Я верю, всё будет окей! Извини, что перескакиваю на английский. Почерк лучше. Пусть это тебя не коробит, воспринимай, как практическую грамматику языка. Тебе понравится для работать здесь.
Твоя, Лючи
***
25 апреля
Сейлем
Уважаемые господа!
Прошу принять во внимание некоторые тонкости существования м-м Готорн, которые имеет честь сообщить вам Такис Р., ее супруг. Видите ли, все тексты на ее странице написаны мной. Не по ее просьбе, а ввиду ее отсутствия.
Прошу простить мистификацию, это допустимая игра, ибо я был ей другом. Игра. Видимость присутствия, как и детективы. Сейчас она исчезла, и я надеюсь, что вы встретились так, как договаривались по телефону.
Я верю, что она найдет способ известить меня, что всё хорошо. Я не смог найти ее, полиция тоже.
Сударь?
Вы верите, что она жива? Вы бы почувствовали плохое. Я поздно спохватился, ссылаясь на забывчивость влюбленных сердец. А если ее выследили или Вас, сударь, предали…
Я не знаю, что подумать… Перечитал «Эпилог», пересылаю его Вам.
Всё изданное, всего лишь иллюзия – залечивание душевных ран. Мне было легко работать с ней. Фонтан сюжетов – наши долгие вечерние беседы чуть более трёх лет подряд. Я век прожил со своей миледи, схожую трагедию пережив, мы сбежали сюда. Никогда я не предполагал, что мое перо еще пригодится. И я был счастлив, сударь. Был.
P.S. Прикладываю распечатку. Весь архив существует у меня в электронном виде.
ЭПИЛОГ
– Привет, Сыч!
– Вильк, будь так любезен, не называй меня…
– Как маман, Сыч?
– Я полагаю, счастлива.
– Где она? На необитаемом острове?
– Уже нет. На берегу, рисует дожди…
– Я спущусь к ней. Поцелую. Сколько ей на завтрак?
– Уже вечер, сынок.
– Шизанутым – с добрым утром.
Отец вяло пошарил в кармане халата, выдал дозу для жены. Заботливая бодрость сына и наглость пасынка наводили на мысли о том, что он сдает позиции – стареет. Красные глаза слезятся, вторые сутки он не может уснуть, но никогда он не прибегнет к таблеткам.
– Привет, Сыч!
– Заяц, будь так любезен, не называй меня…
– Как мамуля, Сыч?
– Я полагаю, счастлива в своем безумстве.
– А ты что же, не спишь? И давно?
– Я всё еще не сплю. А Лючишка будет на съёмках на всё лето. Ты один приехал?
– Как еще я мог приехать, если здесь Ася? Жена ее терпеть не может, осталась с детьми дома.
– Напрасно, здесь море, отдохнули бы.
– Рад бы, Сыч, но работа дороже личных утех.
– Да, так я говорил. Думаю, ошибался. Отдыхать надо. Располагайся.
Ан. Ник. вернулся к чтению детектива. Он знал автора, разгадавшего его тактику, но поздно, господин Такис. Лючи никому не оставила ни мира, ни покоя, ни радости. Ядовитое создание можно превратить в растение, но что вырастет из этого растения, не приведи, Господи. Вы пишите, что я отравил гениального драматурга в день премьеры…
Чушь, полная ерунда без виртуозной лжи Лючии.
Словно в красноватой позолоте вошла жена, сияющей улыбкой разыскивая еще кого-то, приветствуя каждого медлительными движениями. Он освободился от ее рук, потянувших книгу к себе, не отдал. Она обошла кресло, глубоко забралась в него, любуясь сыновьями.
Они недоверчиво переглянулись. Маман в настроении?
– Вилли, ты не думаешь жениться?
– Н-да… пусть это останется последним соблазном в моей жизни.
– Увидим-увидим…
Заяц кивнул Асе, Сыч и Вилл удивленно обернулись на нее.
– Как Ваш супруг поживает, мадам?
– Пишет… Да, пишет. Он же писатель, что ему еще делать остаётся? А мне редко. Конечно, он столько натерпелся из-за меня. Понимает, что уже стар, но не может не любить меня. Часто думаю, что всем пора вернуться домой. Смотрите, у Лючии даже лицо не дрогнуло. Она ничего не помнит…
– Хватит, Ася. Я скажу маме, что Такиса больше нет, что она вольна решать, где ей коротать старость.
Семейный ужин прошел в непринуждённом молчании. Покой и стабильность, казалось, всегда царили в этом особняке. Кондиционеры работали исправно, но Лючия уходила на берег, ожидая ветерка с моря.
– Вилл, ты здесь?
Ночь оживала призраками. Несуществующие тени единого существа, нелепо сорвавшие завесу в страшное измерение, где годы не властны на бессмертных лицах влюбленных.
– Посмотри, это не разбитое зеркало, это осколки наших душ… Более ни слова, а только восторг поцелуев. Вечные любовники, презревшие условности материального. Я всегда была Вашей Тайной. Вашей тайной женой Невы. Мысленные послания и выражения чувств более нежны, нежели в письме или последних опусах. То, что Вы услышали в ночи, я читаю в пьесах и не отказываюсь от своих слов.
– Мы неизменны, неповторимы, милый гусар, – шепнула под утро фея, ускользая дымкой в неизвестность ожидания…