Первые дни после землетрясения были полны хаоса и неразберихи. Когда пыль начала оседать, а пожары вдали потускнели, выжившие люди разбрелись кто куда. Большинство из них были в таком шоке, что не могли о себе позаботиться и погибали. Особенно тяжело было детям – их совсем не осталось. По крайней мере, так считали Виктор и Ева. За два месяца поисков выживших они не встретили ни одного ребёнка.
Перед попутчиками встала невыполнимая задача – восстановить не только свои жизни, но и целый мир из руин. То, что когда-то было Каннелтоном – небольшим городом с высокими зданиями, шумными улицами и оживлёнными рынками, – теперь представляло собой изломанный, изрезанный ландшафт руин. Похоже, остальной мир пострадал ещё больше. Томаш и Виктор часто совершали долгие вылазки в другие близлежащие города, а Ева вела поиски в Каннелтоне. Приводя людей в Каннелтон, Виктор рассказывал Еве, что вокруг всё полностью разрушено, один сплошной пустырь и двигаться дальше нет смысла.
– Останемся в Каннелтоне. Здесь не так уж и плохо, остались припасы и медикаменты, есть возможность построить жильё. Всё равно вокруг пустырь и разрушения, – сказал после очередной вылазки уставший Виктор.
– Поддерживаю. Поживём здесь, расспросим людей, что они видели. Может, найдём ответы, что случилось и по какой причине, – согласился Томаш.
– А ты опять за своё… Что, зачем и почему. Какая разница. Смирись, что мы в…, – громко сказал Виктор.
– Ладно, ладно. Не ссорьтесь. Какая разница, по какой причине каждый из вас хочет здесь остаться, – вмешалась Ева.
Мужчины молчали и не смотрели друг на друга.
– Значит, решено! Остаёмся! – весело подытожила Ева.
В этом единственном городе, где ещё оставались люди, поначалу речь шла о выживании. Основное: еда, вода и кров. Но постепенно начало формироваться нечто большее. Необходимость сплотила людей, и в результате были проведены границы, но не те, которые разделяют. Это были первые зыбкие очертания того, что вскоре станет новым образом жизни.
Рыночная площадь, бывшая когда-то сердцем города, превратилась в открытое поле с обломками. Однако именно здесь инстинктивно начали собираться выжившие. Кто-то приволок из рухнувшего здания старую деревянную дверь и установил её на две кучи кирпичей, соорудив импровизированный стол. Вскоре за ним последовали и другие, используя все доступные материалы – доски, ящики, сломанную мебель – для создания грубых подставок.
Поначалу торговля была простой. Вода в бутылках из разбитого магазина обменивалась на консервы, собранные из перевернутого грузовика. Некоторые выжившие предлагали сигареты, всё ещё сухие, несмотря на треснувшие пачки. Другие торговали скудными запасами медикаментов. Первые дни были полны напряжения: люди смотрели друг на друга с подозрением. Но постепенно обмен стал более организованным.
Сэмюэль Грин, проповедник, стал одним из первых, кто предложил нечто большее, чем простой обмен. Ева нашла его, и он согласился объединиться с попутчиками.
Проповедник Грин стоял на вершине упавшей статуи посреди разрушенной площади. Он воздел руки к небу и читал пламенную проповедь на пустой улице. Его голос разносился над руинами, как раскаты грома. Высокий, худой мужчина лет шестидесяти, он был одет в рваные остатки своего обычного облачения – чёрный пиджак с прохудившимися локтями и белую рубашку, когда-то чистую, а теперь испачканную. Его лицо осунулось, а щёки были впалыми, на коже были глубокие морщины. Седые волосы торчали неопрятными клочьями, а бледно-голубые глаза блестели с пылом, который одновременно тревожил и притягивал.
Проповедник Грин был человеком, ведомым божественной целью. Он верил, что землетрясение – это знак очищения земли по Божьему промыслу. Его вера была непоколебима. Он ходил по руинам со странным чувством спокойствия, как будто окружающий хаос его не касался. Для него разрушения – свидетельство Божьего гнева и милосердия. Он проводил время, читая страстные проповеди выжившим, призывая их покаяться и принять катастрофу как благословение.
Проповедник Грин прибыл в город накануне землетрясения, чтобы прочитать проповедь в церкви. Прихожане погибли, когда рухнули стены, но Самуэль выжил. Он воспринимает это как знак того, что он избран, чтобы вести выживших за собой, как в своё время это сделал пророк Моисей. Несмотря на своё истовое рвение, Грин приносит реальное утешение тем, кто потерян и напуган, его слова создают странное ощущение порядка в хаосе, хотя одержимость божественным возмездием делает его фигурой, вызывающей смешанные чувства у выживших.
– Мы должны думать о завтрашнем дне, – сказал он, собрав небольшую толпу на рыночной площади. – Мы не падальщики. Мы – строители. Если мы хотим выжить, по-настоящему выжить, нам нужно создать что-то устойчивое.
Его слова вдохновили многих. Хотя не все разделяли его уверенность в божественном промысле, большинство увидели истину в его словах. Они не могли жить каждый день в страхе и отчаянии. Необходимо было создать систему.
Всё началось с простого: вода была объявлена общим ресурсом. Те, кто контролировал доступ к чистой воде, справедливо её распределяли, но взамен им требовалось что-то – еда, помощь с жильём или защита.
Руины не давали безопасности. Первые несколько ночей были холодными, выжившие ютились под сломанными кусками дерева или укрывались в осыпающихся остовах зданий. Ева была первой, кто сделал шаг к чему-то более постоянному.
– Нам нужно нормальное убежище, – сказала она однажды вечером. В её голосе прозвучали нотки практичности. За свою жизнь она успела побродить по городам и знала, как быстро адаптироваться к новой обстановке. – Это не продержится долго. Эти здания рухнут, как только усилится ветер, или, что ещё хуже, когда земля снова сдвинется с места.
Вместе с группой людей Ева начала расчищать небольшой участок среди руин. Завалы там были не такими большими. Они собирали дерево, металлические обломки и всё, что можно было использовать для укрепления оставшихся конструкций. Вскоре у них появилось множество импровизированных убежищ. Стены укрепили собранными балками, а крыши покрыли пластиковыми листами и брезентом из остатков близлежащего магазина.
Оскар Виллан стал бесценным помощником в этом деле. Благодаря своим навыкам механика и врождённой практичности он стал одним из немногих, кто смог собрать и починить всё необходимое. Хотя поначалу он противился присоединиться к группе, предпочитая одиночное существование. Но потребность в инструментах и материалах заставила его изменить решение.
– Я делаю это не ради благотворительности, – ворчал он, вбивая металлические опоры. – Но будь я проклят, если буду спать под крышей, которая готова обрушиться.
Виктор и Томаш встретили Оскара, когда он чинил самодельную тележку возле заброшенного склада на другом конце города у обрыва. Он не поздоровался, лишь отрывисто кивнул и продолжил свою работу. Когда Томаш попросил о помощи, Оскар грубо и пренебрежительно отмахнулся, сказав, чтобы они сами разбирались. Однако после короткого и напряжённого разговора он неохотно присоединился к их группе, но дал понять, что его цель – собственное выживание.
Оскар – мужчина средних лет, атлетического телосложения. Его волосы тронуты сединой на висках. Он предпочитает практичную одежду: тяжёлые ботинки, брюки карго и куртку, которая выглядит так, будто была создана для вечного использования. Его лицо постоянно хмурится, а взгляд острый и недоверчивый, постоянно проверяющий окружающее пространство на предмет угрозы. Его мозолистые руки свидетельствуют о том, что он человек, привыкший к тяжёлому труду, а осанка говорит, что он человек, обременённый грузом своего прошлого.
Оскар называет себя реалистом. Другие могут назвать его циником. Он видел слишком много жестокости, чтобы верить в добро и чудеса. В такие времена, по его мнению, каждый должен полагаться только на себя. До катастрофы Оскар работал механиком и с глубоким недоверием относился к власти и системам, считая их изначально порочными. Теперь, когда мир лежит в руинах, он считает, что его пессимизм оправдался.
Оскар быстро адаптировался к миру после землетрясения, собирая то, что ему нужно, и избегая тех, кто мог бы повести его за собой. Он очень независим и отказывается полагаться на других, считая сотрудничество слабостью. Он носит на поясе тяжёлый гаечный ключ, как для ремонта, так и для самообороны, и всегда опасается тех, кто может попытаться использовать его в своих интересах. Он честен и практичен, но под его суровой внешностью скрывается человек, которому слишком много раз причиняли боль.
По мере того как убежища обретали форму, стало происходить нечто странное. Люди перестали воспринимать себя как изолированных выживших и стали называть пространство вокруг «нашим». Небольшое скопление убежищ стало называться Блок – центр формирующегося общества. Именно здесь выжившие собирались, чтобы обсудить события дня, планировать свои вылазки и делиться ресурсами.
Однако вскоре начались разногласия. На территорию рынка, когда-то ставшего местом для простого обмена товарами, проникли жадность и отчаяние. Некоторые стали запасаться припасами, торгуя только по завышенным ценам. Вспыхнули драки, часто из-за мелочей – консервы, зажигалки, перчатки. В отсутствие официальной власти ничто не могло остановить эскалацию этих стычек.
Матео старался сгладить конфликты, часто находя успокаивающие слова или делясь с людьми тем немногочисленным искусством, которое у него осталось. Ева и Виктор наткнулись на Матео, рисующего яркую картину на стене разрушенного здания. Произведение искусства, которое было ещё не полностью создано художником, изображало восставшего из пепла феникса, яркого и вызывающего на фоне руин. Он встречает главных героев широкой улыбкой, предлагает им краски и приглашает присоединиться к его проекту. Хотя его оптимизм кажется некоторым наивным, его присутствие вселяет в группу чувство надежды, напоминая, что даже на пепелище можно созидать.
Матео – молодой человек лет 20, с загорелой кожей и жилистым телосложением. Он одет в выцветшую футболку с логотипом местной футбольной команды и рваные грязные штаны. Его лохматые чёрные волосы падают на широко поставленные зелёные глаза, которые светятся почти детским оптимизмом. Несмотря на окружающую его разруху, в Матео есть что-то невинное, как будто он живёт в мире, созданном им самим.
Матео всегда был мечтателем, полным грандиозных амбиций и идей. До катастрофы он был уличным художником и предлагал людям свои яркие картины на центральной площади города. Землетрясение не сломило его дух, а наоборот, укрепило его веру в то, что красота и искусство могут процветать даже в самых безлюдных местах. Он оптимистично настроен, убеждён, что мир можно заново построить лучше, чем прежде, и что эта катастрофа – возможность для возрождения чего-то прекрасного.
После землетрясения Матео отправился бродить по руинам с рюкзаком аэрозольных красок. Он оставлял обнадёживающие послания и красочные рисунки на разрушенных стенах города. Его искусство – это способ противостоять окружающему отчаянию, упрямая уверенность в том, что жизнь и красота могут существовать даже в самые тёмные времена. Матео не обращает внимания на окружающую его опасность, беззаботно передвигаясь по руинам, словно хаос катастрофы – это всего лишь ещё один холст.
Проповедник Грин стал первым, кто использовал своё спокойствие и опыт руководства религиозной общиной для снятия напряжённости.
– Никто из нас не выживет, если мы будем ополчаться друг на друга, – заявил он однажды вечером, после того как в результате особенно жестокой стычки один человек истекал кровью. – Нам нужны правила. Не законы, как те, что нас подвели, а соглашения, основанные на справедливости и необходимости. Мы напишем их, мы согласимся с ними и будем жить по ним.
Удивительно, но даже Оскар согласился.
– Хорошо, – хмыкнул он. – Но я не стану подчиняться никакому проклятому совету. Мы не будем начинать это снова. Пусть всё будет по-честному, а я не буду высовываться.
Именно в Блоке люди сформулировали первые принципы своего нового общества. Выжившие сидели вокруг большого костра – единственного источника света в кромешной тьме города. Несколько человек встали и предложили свои правила: общие ресурсы будут распределяться поровну; каждый, кто будет уличён в накопительстве, должен будет в кротчайшие сроки внести свой вклад в развитие группы; те, кто обладает полезными навыками – механики, медики, повара, – получат дополнительные припасы в обмен на свои услуги. Правила не были идеальными, но это было начало.
Матео заговорил ближе к концу обсуждения:
– Мы должны не просто выживать, – сказал он, его голос был мягким, но настойчивым. – Мы должны построить что-то прекрасное. Иначе какой смысл начинать всё сначала?
Большинство восприняло его слова как наивность. Но на следующий день Матео начал рисовать картины на стенах квартала. Яркие, красочные изображения природы – деревьев, рек, птиц – появлялись на серых, разбитых стенах. Со временем к нему присоединились другие. Постепенно искусство стало частью сообщества, напоминанием о том, что даже среди разрушений может процветать красота.
За несколько месяцев небольшая группа выживших превратилась в полноценное общество. Они организовали пункт раздачи воды, а специально назначенная группа добровольцев следила за её справедливым распределением. Организовали сменные дежурства для групп, занимающихся сбором мусора, и установили правило, согласно которому все припасы должны быть собраны и перераспределены в зависимости от потребностей.
Люди начали брать на себя роли в соответствии со своими навыками. Бывшая медсестра организовала импровизированную клинику, оказывая посильную помощь благодаря оставшимся медицинским средствам. Группа молодых мужчин и женщин сформировала свободный патруль, который следил за лагерем, отгоняя враждебно настроенных падальщиков, которые могли представлять угрозу.
В скором времени падальщики редко стали появляться возле «Блока».
Несмотря на трудности, в воздухе стояло неожиданное чувство единения. Оставшиеся в живых люди, некогда незнакомцы, объединённые вместе трагедией, стали называть себя сообществом. Правила, о которых они договорились, соблюдались не формальными властями, а доверием, которое они выработали друг к другу. Оно было хрупким, как и всё остальное в их мире, но оно было настоящим.
Город за пределами Блока оставался пустошью, но здесь зародилась жизнь в её самой элементарной форме. Впервые после катастрофы появилась хоть какая-то надежда.
Начало нового общества было несовершенным, отмеченным маленькими победами и частыми неудачами. Но это был их хрупкий мир, построенный из обломков, где выживание больше не было единственной целью. Теперь у них было на что опираться.