Небо окрасилось в непривычный для человеческого глаза цвет. Бледное и в то же время тошнотворно-серое, испещрённое тонкими прожилками оранжевого дыма, который поднимался с Земли. Оно угрожающе нависало над разрушенным городом Каннелтоном, давя на него, словно тяжесть невидимой руки. Воздух был густым от пыли - мелких частиц бетона, кирпича и металла, которые оседали в лёгких выживших при каждом их вдохе. Земля была расколота, по улицам тянулись рваные раны разломов, поглощая целые секции зданий, оставляя зияющие пропасти там, где когда-то были дороги, тротуары и парки.
То немногое, что осталось от Каннелтона и других городов и стран, выглядело как ядро без оболочки. Здания, некогда высокие со сверкающими окнами, теперь стояли как разбитые останки, напоминающие о прежней жизни. Остатки конструкций из стали и стекла торчали из разбитых фасадов, окна зияли, как пустые глазницы. Немногие уцелевшие здания шатко стояли, их фундаменты потрескались, как будто один порыв ветра смог бы отправить их в нокаут.
Улицы, или то, что от них осталось, были завалены обломками. Осыпавшиеся стены, перевёрнутые машины, везде валялись искорёженные обломки уличных знаков и фонарных столбов. Лопнул пожарный гидрант, и слабая струйка воды пробилась сквозь пыль и грязь, образовав узкий мутный ручей, который устремился к остаткам того, что когда-то было оживлённым рынком. Там в воде лежали опрокинутые прилавки с фруктами и разбитые ящики, яркие цвета испорченных продуктов резко выделялись на фоне серого пейзажа.
Где-то вдалеке слышался глухой стук, а затем низкий стон металла, прогибающегося под невидимым весом. Возможно, рухнуло ещё одно здание, поддавшись медленному, неумолимому упадку, охватившему город. Звук был приглушён, его почти поглотила гнетущая тишина, воцарившаяся в округе. Тишина казалась неестественной, словно сам мир замер в ожидании.
В полной тишине изредка слышался отчаянный крик какой-то птицы, кружившей далеко в небе, теряясь в дымке. В руинах больше не было ничего живого. Даже ветер казался нерешительным, едва шевелил слои пыли и пепла, покрывавшие всё вокруг, словно боясь нарушить безмолвие.
То тут, то там стали появляться маленькие, хрупкие признаки жизни. В наполовину заполненном водой цветочном горшке всё ещё цеплялось за остатки почвы одно упрямое растение. Погнутый велосипед прислонился к груде обломков, его рама была помята, но цела, словно ожидая велосипедиста, который никогда не вернётся. И всё же эти значительные детали казались неуместными - крошечные остатки мира, который больше не соответствовал реальности, в которой до недавних пор жили люди.
Берег был недалеко. Море, обычно служившее источником комфорта, после катастрофы стало враждебным. Оно плескалось у берега, мутное и беспокойное, заваленное обломками. На его поверхности плавали осколки дерева и металла, остатки лодок и зданий, унесённые волной землетрясения. Горизонт, обычно представляющий собой чёткую линию между морем и небом, расплылся в нечёткое пятно, как будто даже естественные границы мира начали растворяться.
Посреди этого разрушенного города в воздухе витал запах дыма и солёной воды, смешанный с чем-то более древним, просачивающимся из обнажённых вен земли. Этот запах прилипал к коже, тяжёлый и неотвратимый, как напоминание о том, что было потеряно.
Где-то в руинах возникло движение. Мимолётное, почти незаметное. Тень, проходящая между сломанными балками, небольшой треск, когда кто-то ступал по осколкам, скопившимся в трещинах пустынных улиц.
Наконец ветер повеял чуть сильнее, донося до Евы слабые звуки голосов - тихие, журчащие, усиливающиеся и затихающие в ритме со смещением потоков пыли.