Едва я вошел в палату (легкомысленней атмосферы я еще не ощущал), меня поразила эффектная возлежавшая дева - именно возлежавшая. Я зашел в клинику проведать хохотушку Ольгу. Наверно, я шутливо знакомился и сразу приставил стул к постели незнакомки (в ногах ея). Безразличная маска, только страницы перестали шелестеть в книге, устроенной на коленях. Заметила! Дверь отворилась: глаза полные тревоги, выхватили ее из пятиместной палаты. Стройный мальчик, в волнении снимая очки, кинулся к ней, шепча тысячи неведомых имен и ненужных глупостей, приостановленных вошедшими. Гости, которые не забыли поздороваться, заполонили свободные склянки цветами - яркими брызгами на фоне серых стен; а меня попросили пересесть к той - к кому пришел. Их насмешливые диагнозы и знание дела выдавали медиков, что успокоило парня. Выражение радости я бы назвал - позволением убрать книгу и держать тонкую смуглую кисть, выглянувшую из глубины манжеты. Они подняли, взбили подушки и в (до талии!) вырез халата хлынули кружева, кружева, кружева. В них можно утонуть, даже так дивно выгибая спинку и шею, выискивая удобное положение для высоко подобранных, замысловато скрученных на затылке, волос. Я прислушивался к беседе, насыщенной осторожными взглядами в сторону, как оказалось, мужа, но не был уверен, что это о ней, так безнаказанно укатившей в безрассудный круиз без него. Но он «рад, что нашлась, да-да, позаботится, очень рад, не страшно, да, в мягкой форме, да, зачем, нет-нет, сообщил».
Холеные пальчики с выточенными острыми ногтями (весьма опасны, н-да), персиковая кожа, капризная чувственность губ, да разве можно выглядеть еще лучше? Ничто не подтверждает тех мук, о которых они говорят: «Нет, здесь нет. Не смогли найти. Заменители не действуют. - Ночью? - Перестаньте шутить. – Ах, оставьте».
Подруга годилась ей в матери, а спутник — личным врачом и другом первой семьи. Услышанное поражало воображение загадочным несоответствием. Я уходил под впечатлением, брел бульваром, словно искал дорогу домой. «До завтра» — я сказал ей, а не Ольге. Завтра. Завтра я приду раньше! В конце аллеи (такое случается только в конце аллеи, да и где же еще!) я угадал силуэт в долгих шелках, ринулся за ней и замер. Этого просто не может быть! Неизвестно зачем, но она осталась там, в палате! Умные мысли исчезли вслед за ней.
Я ежедневно навещал веселую палату, где загорелые девочки лечили послеотпускные недоразумения, возникшие от перемены климата. Наши, чаще шумные, встречи прерывались появлением родственников, не придававших мне никакого значения. Как-то я пил с нею чай. То есть она заварила крепкий чай для всех притворяющихся, и была несколько оживленнее, чем всегда. Короткое замыкание: наши руки встретились нечаянно, одновременно потянувшись за сахаром. Мы не расставались ни на миг: и днем, и ночью мы были ненасытны, мы были неутомимы. Пленяющая игра полужестов, недосказанных взглядов, мы могли говорить до умопомрачения. - «Чем безграничней выбор, тем бесконечней одиночество». - Я не ответил, я не был согласен и не спешил догонять. В прозрачном зонтике лениво кружилось солнце. И все-таки она уходила, а мне казалось, что идет навстречу в конце аллеи. Это увлекало, но было глупо. Я не тот юнец, я не простил бы…
Я не замечал ревности Ольги, терзающей меня, где я витаю? Я не наслаждался тенью старого парка, торопил ее вернуться, чтобы застать тех двоих с непритворными лицами: печаль, ведущая к разводу. Я увидел печаль! Вечером я посвящал ей страницы дневника: моя… Беатриче, Лаура, Диана, Клеопатра, Франческа или Елена Святая? Я ждал - она не обманет. Иногда я не успевал сомкнуть глаз и все ждал, что она скажет свое имя. Услышанных было много, я им не поверил. До сих пор загадка - почему не удержал ее?
Мои многозначительные взгляды при встревоженных посторонних ее не смущали. Я даже решил, что в «ея» великолепии нет такого понятия. Почти месяц восхитительнейших измен свели на нет семимесячную связь с Ольгой. Мои посещения раздражали ее беспричинно. Наверно, неловко, что я усаживаюсь за спиной, вынуждая ее оборачиваться или укладываться на живот, округляя в ладошках лицо и так кукольно-смешное, чтобы увидеть меня. Чувствуя себя дирижером женских страстей (каковым и действительно был), я забавлял (и забавлялся!) падких на шалости чаровниц. Однако мне, отъявленному холостяку, к тому же кичившемуся этим, понравились вошедшие дети. Галантный «сыночка» с папиными глазами под локоток сопровождал кареокую Ксаночку (в маму, в маму). Она прежде подала им руку для поцелуя, затем прижала детей к себе и, быстро подставив висок для поцелуя мужу, словно клюнула детей в макушки. Потом она заговорила задушевным тембром, умилившим меня.
Я выпытывал у Ольги - сколько же ей лет? И оказалось, что она старше его на два года, а девочка старше сына на полгода, хотя меньше ростом и более хрупкая, чем он. «Вероятно, вы с нею ровесники», - подруга продолжала охотно ссыпать эмоции и факты в раскалившееся воображение. «Не может быть», - прикидывал я. Она изящнее Ольги, которой нет и двадцати, чья спортивная фигурка стоила трехнедельного обхаживания (с шампанским что ли? забыл).
- Господи, да во сколько же лет она родила дочь? - не выдержал я, запутавшись окончательно.
- Ксюша - его дочь от первого брака, женаты они почти три года и, соответственно, очаровательный молодой человек женился рано. Очень рано. Дети красивые, да только не в них. Так-то, дружок, - Ольга ехидно рассмеялась на мою «проницательность» и, пресекая любопытство, больше не стала уводить меня на свежий воздух в часы посещений.
На следующий день я опоздал. Мое место было занято визитерами. Муж (!), бережно подавая тапки, не дышал. Крутой подъем ступни и тонкие щиколотки тут же скрыли опавшие оборки в белых топорщащихся кружевах. Приятная ночная рубашка ласкала руки, трепетно поднимавшиеся вплоть до острых, туго очерченных коленок, задрожавших в испуге. Она выпрямилась, стряхнув немнущийся шелк раскрытого халата, и, словно скрываясь, прильнула к его плечу. Муж так же аккуратно расстегивал пуговку (круглую, обтянутую той же тканью) на манжете, освобождая из чрезмерно кокетливых крылышек правую руку, оголяя ее до плеча. В первый раз я увидел ее в полный рост (чуть выше среднего, но на голову ниже этого мужа). Она опустилась, откинув безжизненно руку перед собой на спинку (на жесткую спинку) подставленного стула, на котором я изводил свое время. Муж (его звали также как меня!) отошел к окну - вздыхать, протирая оригинальные очки. А у седой приятельницы сегодня что-то не ладилось: вена ускользала и ускользала от нее. Оставленная маленькая иголочка бескровно покачивалась. Такие манипуляции производились ежедневно. В легкомысленном отделении не нашлось виртуозов для тонких и ломких вен, и в подставку для капельниц были воткнуты цветы в знак сочувствия попавшим сюда. Ольга испытующе наблюдала за мной, а я за происходящим. Славик резко одернул подругу и, справившись сам, подпустил, подшучивая над ее манерой прижимать коленом сиденье стула, отпуская жгут. Она вытянула струйку темной крови в шприц (по вискам струился пот), нервно переводя дух и очень медленно нажимая на поршень, требовала определенного ритма дыхания от моей (?). Она так и не назвала себя.
Через лазейку я проникал в клинику в тихий час - час, когда мы, сдерживая душераздирающий смех, обычно пили чай. Наконец-то ей надоело притворствовать. Я сидел у ея пустующей постели. Сейчас она войдет, пойдет мне навстречу и глаз не отвести. Я повертел раскрытую книгу, заглянул в кофейник - вода налита, включил в розетку. На дне чашки с перламутром помады (ее губ), в остывшем чае лепестки розы. Косметичка рассыпана по тумбочке, из ящика видны сигареты (ушла курить). Я поднял упавшие спички, заметив вышивку в китайском стиле на бархатных тапках, крохотных рядом с моей ногой. Дверь распахнулась. Ольга подскочила так, что у меня сердце екнуло, рванулась навстречу. Ясные глаза затуманились, но мальчишка импозантен, весьма импозантен.
- Как! Не может быть!
Он остолбенел, не понимая таких же недоумевающих слов Ольги.
- Не знаю, почти под утро. Спросите, просили вас зайти. Вы… Вы зайдете?
Ольга мяла подхваченный букет, пока скрипящую дверь не прихлопнуло сквозняком. Дремавшие девочки словно очнулись.
- Ушел?
- Да.
- Я не понял, что он сказал? Что такое? Где она? Выписалась? Сбежала? Она оставила телефон?! - Пытал я всех до хрипоты.
Ольга с глубокой обидой, не желая устраивать сцен, произнесла тихо и четко.
- А тебе, она просила передать… тебе просила ничего не говорить. Да, это все.
Койка пустовала три дня, затем я забрал Ольгу домой, но беспечная прежняя близость не вернулась. Мы расстались, не выясняя отношений.