Тишина.
Хижина на краюшке Земли.
Томная лучина догорает.
Пустота.
Лишь дерзким хрустом слышится в ночи,
Как карандаш со скрипом женский образ завершает.
Разносит классика его по разным уголкам.
По ниточкам питает воздух, землю.
Не доверяет хижина неопытным глазам,
Не доверяет и фигурам с белой тенью!
Сухие пальцы,
Силой по холсту,
Мольберт умело сдерживает слезы.
На небе танцы,
Волк красиво воет на луну,
А на холсте виднеется букет из дикой розы…
Немного красного,
Чтоб губы ожили,
И чтоб румянцем напитались вдоволь щеки.
Немного мягкого,
И карандаш ломается в пути,
На пол летят его измученные крохи…
Совсем чуть-чуть, портрет готов.
И хижина сияет прежней жизнью.
Глаза глядят из бесконечных берегов,
А он встречает её на пороге маслянистой кистью.
- Мой милый друг!
- Я так ждала.
- Чтобы обнять тебя, как прежде, сильно, крепко.
- Чтобы сказать те самые заветные слова.
- Что я при жизни повторяла откровенно редко…
Вода на пол, осколки, разлилось.
И краски перепутались слоями.
Немая встреча, наконец-то-таки, сбылось.
Сухими пальцами по контуру холста мазками.
Её портрет, её глаза.
Улыбка, яркие морщинки.
Его любовь, его слеза.
И бесконечной жизни трепетные паутинки.
Родная хижина на краюшке Земли,
Где так спокойно проникают в небо горы.
Там снова встретились две любящих души.
И спали тяжкие сердечные оковы.
Красивый свет, река поет.
И птицы пробуждают ранним утром!
Портрет живой, и жизнь течет.
Ну, разве не зовется это чудом…?