Великая стратегия классической Спарты

В древнем Лакедемоне, как и во всех устойчивых политических сообществах, существовала симбиотическая связь между выбранной формой правления, образом жизни, который эта форма правления поддерживала, и великой стратегией, которую сообщество постепенно сформулировало для защиты своего правящего порядка и образа жизни.

В случае Спартанцев этот симбиоз становится ярко очевидным, если проследить возникновение сообщества, его политических институтов и специфических практик, а затем рассмотреть проблемы, с которыми оно столкнулось, и то, как оно справлялось с этими проблемами. Как и следовало ожидать, когда в отчаянии лакедемоняне отказались от великой стратегии, которую они сформулировали на ранней стадии, они нанесли смертельный удар по своему режиму и образу жизни.

Чуть менее ста лет назад Дж. К. Ф. Фуллер провёл чёткое различие между "стратегией", которая "в большей степени была связана с движением вооружённых масс", и тем, что он назвал "великой стратегией", которая, как он писал, "включая эти движения, охватывает движущие силы, лежащие за ними" будь то "материальные" или "психологические", как он выразился.

Во-вторых, он должен понимать моральные характеристики своих соотечественников, их историю, особенности, социальные обычаи и систему правления, поскольку все эти количества и качества образуют столпы военной арки, которую он обязан построить.

С этой целью он добавил, что великий стратег должен быть "изучающим постоянные характеристики и медленно меняющиеся институты нации, к которой он принадлежит, и которую он призван защитить от войны и поражение. Он должен быть учёным историком и дальновидным философом, а также искусным стратегом и тактиком ". Он также подразумевал, что великий стратег нуждается в подобном понимании ресурсов, обязательств, истории, режима и образа жизни союзников и соперников своей страны. Следовательно, настаивал Фуллер, "великий стратег" не может ограничивать свою компетенцию исключительно военными вопросами. Он не может добиться успеха, если он не является также "политиком и дипломатом".

Хотя великих стратегов, полностью оснащённых всей необходимой эрудицией и качествами, может быть немного и далеко друг от друга, можно утверждать, что практически каждое политическое сообщество, обладающее стойкостью, со временем – обычно путём проб и ошибок – не только формулирует великую стратегию, подходящую для обороны режима, при котором он управляется, и образе жизни, который этот режим порождает, но также и о разработке стратегической культуры и операционного кода, совместимого с этой стратегией. Классический Лакедемон является примером.

Происхождение спартанского режима и сопутствующий ему образ жизни окутаны легендами, и учёные, интересующиеся этим предметом, должны в значительной степени полагаться на обоснованные догадки. Тем не менее, многое можно сказать наверняка – или почти наверняка.

Ранний Лакедемон был завоевательным сообществом, зависящим от труда рабского класса, называемого илотами, которые принадлежали городу, были связаны с землёй и функционировали как издольщики.

В последующие десятилетия они расширили свой контроль над всем регионом; и к концу VII века до нашей эры они завоевали, отвоевали и добавили к илотам, которые эксплуатировали население, проживающее в долине Памиса на юго-западе Пелопоннеса. Эти две речные долины разделял огромный горный хребет, называемый Тайгет; мессеняне, жившие вдоль Памиса, считали себя народом в рабстве; и даже больше, чем “старые илоты”, расположенные вдоль Эвротаса, они были обижены и склонны к восстанию. Вместе, во время персидских войн в V веке до нашей эры, эти два беспокойных рабских населения превосходили граждан Спарты с перевесом в четыре или пять, если не семь, к одному.

Хотя охрана илотов была значительным бременем, их подчинение также было для спартиатов большим благом. Как правящий порядок, спартанцы составляли аристократический класс пэров, благословлённых досугом и преданных общему образу жизни, сосредоточенному на воспитании определенных мужских добродетелей. Они мало что делали в одиночку. Вместе они создавали музыку, они пели и танцевали. Вместе они тренировались, соревновались в спорте, боксировали и боролись. И вместе они охотились, обедали, обменивались шутками и отдыхали. Их мир был грубым и беспорядочным, но он не был лишён утончённости и не отличался духом мрачной строгости, как некоторые предполагают. На самом деле их жизнь была полна больших привилегий и удовольствий, оживлённых духом соперничества, столь же жестоким, сколь и дружественным.

То, как они смешивали музыку с гимнастикой и общение с соревнованием, заставило их приписать euda?monia – счастье и успех, которого все жаждали, и это сделало их завистью Эллады. Этот джентльменский modus vivendi имел, конечно, одно предварительное условие – продолжение господства Лакедемона над двумя речными долинами в южном Пелопоннесе и его жестокое подчинение илотов по обе стороны Тайгета – и этого спартанцы не могли достичь без формулирования великой стратегии и развития стратегической культуры и оперативного кодекса.

Великая стратегия, которую в течение архаического периода (около 800-479 гг. до н.э.) лакедемоняне постепенно разрабатывали для защиты этого образа жизни, была всеобъемлющей, как и успешные великие стратегии. По необходимости, она имела внутренние последствия в значительных масштабах. Его предписания во многом объясняют отвращение спартанцев к торговле, их практику детоубийства, предоставление каждому гражданину равного участка земли и слуг для её обработки, роскошные законы города, их совместное использование рабов, лошадей и собак, их глубокое благочестие; подчинение их мужского потомства сложной системе образования и идеологической обработки; их использование музыки и поэзии для привития гражданского духа; строгость и дисциплина, которым они обычно подвергали себя; и, конечно же, их постоянная подготовка к войне.

Эта великая стратегия также объясняет артикуляцию со временем в Лакедемоне смешанного режима, украшенного сложными балансами и сдержками. Чтобы поддерживать своё господство в двух речных долинах и держать илотов в рабстве, спартанцы должны были избегать фракций, поддерживать между собой одни и те же мнения, страсти и интересы и использовать – прежде всего, во времена напряжения – процедуры, признанные справедливыми, с помощью которых можно было достичь соглашения. Устойчивый политический консенсус, согласующийся с предписаниями благоразумия. Если Лакедемон стал известен как евномий или "хороший порядок и законность", это было в значительной степени следствием их реакции на проблемы, с которыми столкнулось это сообщество.

Характер боя, к которому готовились спартанцы, также был уместен – ибо греческий способ ведения войны был своеобразен, и он вознаграждал выносливость, тесную координацию, гражданскую солидарность и численное превосходство. В конце VIII и VII веков до нашей эры произошла военная революция, которая установила первенство пехоты гоплитов. Ключом к этому было введение асписа – вогнутого щита, оснащённого не только бронзовой повязкой в центре, называемой porpax, через которую воин просовывал левую руку, но и кожаным шнуром или ручкой на правом краю щита или рядом с ним, называемым an ant?lab?, чтобы он схватил левой рукой. Этот щит оставлял правую половину тела своего носителя незащищённой и открытой.

Когда пехотинцы, экипированные таким образом, действовали самостоятельно – кавалерия, легковооружённые войска и вражеские тяжёлые пехотинцы в строю могли легко сделать из них фарш; и то же самое могло произойти, когда проворные легковооружённые войска, оснащённые дротиками, ловили таких воинов на местности, непригодной для поиска решения путём плотного строя.

Фукидид (ок. 460/455 - 399/398 до н.э.) замечает, что он покрывал правую сторону этого человека. Именно этот факт объясняет логику, лежащую в основе утверждения, приписываемого спартанскому царю Демарату, о том, что "люди надевают шлемы и нагрудники ради себя самих, но аспиды они берут ради образования, которое они и их товарищи разделяют".

Неудивительно, что великая стратегия, принятая спартанцами, имела серьёзные последствия и для положения Лакедемона в межобщинной сфере. Учитывая трудности, с которыми они сталкивались, спартанцы никогда не были достаточно многочисленны; и даже в лучшие времена их положение было ненадёжным, поскольку им приходилось бороться не только с илотами. На северо-востоке, в густонаселенном городе Аргосе, они с самого начала имели грозного врага.

В ответ на опасности, связанные с их положением, спартанцы могли искать поддержки у периэков, подчинённого свободного населения, которое жило в периферийных деревнях на окраинах долин. Поначалу последних было не больше, чем самих спартанцев, и никогда не было полной уверенности, что на них можно положиться. Они тоже должны были внушать благоговейный страх. В конечном счёте, спартанцы не могли поддерживать свой образ жизни, если они не смогли завербовать союзников за пределами своей крепости в южном Пелопоннесе. Сравнение, проведённое коринфским лидером в 390-х годах до нашей эры, когда число спартиатов сократилось, было уместным даже в VI веке до нашей эры, когда они насчитывали 8000-10000. Реки действительно растут в силе по мере того, как в них впадают другие потоки, и то же самое можно сказать о лакедемонянах: "Там, где они появляются, они одиноки; но по мере того, как они продолжают и собирают города под своим контролем, они становятся более многочисленными и с ними труднее сражаться".

Спартанцам потребовались десятилетия, чтобы полностью разобраться в последствиях своего положения. По крайней мере, вначале они пробовали различные способы и находили их желательными. Однако к середине VI века до нашей эры эфор Хилон и другие пришли к пониманию, что, если их соотечественники не найдут какой-то способ использовать рабочую силу своих соседей, они сами когда-нибудь придут к работе на земле. И поэтому спартиаты неохотно отказались от мечты о дальнейшей экспансии и последовали совету Хилона принять как диктат необходимости добродетель умеренности и взять в качестве своего лозунга его лозунг "ничего лишнего".

Во-первых, они позиционировали себя как защитники аркадской автономии. Затем они предстали перед большим эллинским миром как бич тирании, защитники свободы, друзья олигархии и законные наследники гомеровского Агамемнона. Именно под этим знаменем они перестроили дела своих собратьев пелопоннесцев по своему вкусу, позаботились о строительстве системы транспортных дорог, соединяющих полуостров, и основали великий союз, призванный держать аргивян вне, илотов внизу и аркадян, прежде всего, внутри.

В целом великая стратегия, сформулированная архаичным Лакедемоном, была блестяще разработана для той цели, которой она должна была служить. Однако у неё был один потенциальный недостаток. Это потребовало от спартанцев политики изоляционизма, предполагающей, что для всех практических целей под гегемонией Лакедемона Пелопоннес был миром сам по себе.

Именно это лакедемоняне сделали с великолепным эффектом в 480 и 479 годах, когда империя Ахеменидов – более могущественная в своём управлении населением и ресурсами мира, чем любая другая империя в истории человечества – появилась на их пороге. И это то, что они храбро боролись за достижение снова и снова во время Пелопоннесской войны в период с 465 по 404 год до н.э., когда морская гегемония Афин стала угрожать их власти на Пелопоннесе.

Однако, несмотря на свои недостатки, их первоначальная великая стратегия лучше соответствовала их долгосрочным интересам и их глубинным устремлениям, чем строительство империи. Ибо, как признавали Хилон и те, кто следовал за ним, их соотечественникам не хватало рабочей силы, необходимой для такого начинания.

Они также были темпераментно непригодны для правительства свободных народов, и их отказ от умеренности и Пелопоннесского изоляционизма должен был подорвать их образ жизни и удивительную дисциплину, до сих пор привитую им режимом, при котором они жили и поддерживались взаимным наблюдением. В результате они оказались неспособными поддерживать имперское предприятие, на которое они пошли, и сопротивление, которое это предприятие вызвало у их давних союзников, привело к тому, что они были лишены господства в долине Памиса, которое было основой богатства и досуга, необходимых для поразительного военного успеха, который они имели.