- Ооооо… я помню это как сейчас!.. мир был такой большой… и очень яркий! Цвета в нем… как будто новые, только что покрасили. И все было… ну, какое-то концентрированное. Это с возрастом мир приедается и блекнет, а по-первости - сахар очень сладкий, море очень соленое, мама очень добрая, ночь очень темная... А прабабка Агафья… Она другая была. Всегда. Не то, чтобы прям страшная…. Хотя, я боялся ее до усрачки. Нет, она была какая-то жутко таинственная и не из нашего мира. Нас буквально притягивало к ней, всю детвору в округе. А взрослые не могли пройти мимо ее дома, не перекрестившись и не плюнув через левое плечо. У нее не было атрибутов ведьминского ремесла, как это в глупых фильмах показывают. Никаких костей, черепов, высушенных тыкв, магических бус и прочей ерунды. Она всегда одевалась очень строго, носила на голове черный платок, из-под которого редко выбивались абсолютно белые от седины пряди. Прямо как у меня теперь!
Старик провел морщинистой, почти иссохшей рукой по своей белой как лунь голове.
- Мама уже тогда говорила, что ей почти сто лет, но никто не знал наверняка какого она года, потому что прабабку подкинули младенцем моим пра-пра родственникам на крыльцо еще задолго до начала кровавого ХХ века. Она была завернута в черную простыню.
По аудитории юных слушателей, внимающих старику с широко открытыми ртами, прокатился тихий стон. Девочки прикрыли распахнутые ротики руками, округлив глаза до невероятных размеров. Семейный вечер встречи с дедушкой напоминал сцену из мультфильма «Моана», в которой милая старушка довела подрастающее поколение своими историями до обморочного состояния.
- По правде, мы все боялись ее. Хотя она ничего плохого не делала, никогда не ругалась на нас, детей, у ее дома всегда была куча животных, которых она подкармливала, и, обязательно, черные коты и собаки. Вот как наш Мурзик.
Дед погладил свернувшегося клубочком у него на коленях черного бесхвостого кота.
- Дедушка, откуда ты знаешь, что это Мурзик? Ты же слепой! У нас же три кота, может это Вася!
- Я всегда его узнаю. Мы слишком много с ним вместе пережили.
- Это когда ты потерял зрение?
- А почему у Мурзика нет хвоста?
Вопросы сыпались со всех сторон как дождевые капли на иссохшую землю после засухи.
- Погодите-погодите, я все расскажу! Все по порядку! Всему свое время! Имейте терпение, дети!
Шум постепенно стих, уступая место размеренной стариковской речи.
- Так вот, прабабка. Она никогда никому не гадала, не занималась приворотами и прочими колдовскими делами, но все знали, что она ведьма. И один раз мы с пацанами убедились в этом воочию! В тот год лето было изнуряюще жарким, сухим, огненно-опасным. То и дело горели леса, выгоняя на нашу деревню толпы диких обездомленных животных. Да, дети, тогда это была деревня, и у нас было в ней два больших дома, по эту сторону жили мы с родителями, по ту - прабабка. В тот год весь урожай погорел, даже яблоки и сливы посохли, ничего не уродилось. Дон обнажил свое днище, мы могли ходить вброд с нашего берега на тот и обратно! Да-да, было дело… Как-то ночью мы с братом Витькой пошли ловить рыбу на мели - сбежали из дома, а родители и не заметили. Все дети норовят сбежать из отчего дома, хоть на время - что-греха-то таить!
Старик погрозил костлявым пальцем своим слушателям, заставив их поежиться.
- И мы были такие же - глупые и безответственные, все приключения на свою задницу искали. Так вот, с рыбалки мы возвращались уже на рассвете, ничего так и не поймав - рыба ушла на дно, она ведь не дура, чтоб лезть на мель при засухе… Мы сразу увидели прабабку. Она стояла на перекрестке, том что на въезде в село. Вся в черном, голова низко опущена. Казалось, она просто стоит. Но на нее даже смотреть было страшно, не то что приблизиться. Мы замерли на полпути и укрылись в кустах, полагая их какой-никакой защитой. Ее рот шевелился, она говорила что-то. Поначалу не было ничего слышно, но постепенно мы стали различать странные, совершенно непонятные слова, которые прабабка выкрикивала все громче и громче. От них мороз шел по коже, хотя было жарко уже на рассвете - земля не успевала остыть за ночь. В руках ее была палка - обычная ветвь старой яблони, с которой она всегда выходила из дома, хотя и не хромала. Так вот, той палкой она постукивала оземь и поворачивалась к каждой дороге, сходящейся в перекрестке.
Дети непроизвольно повернули головы к дверям: в углу стояла высокая узловатая, почерневшая от старости палка, без которой дед давно уже не выходил на улицу.
- И тут я понял, что на небе собираются тучи. Они летели со всех сторон, стремительно, как будто их позвал хозяин. Вокруг прабабки воздух превратился в вихри, казалось, она меняет пространство на перекрестке, и уже не стоит на нем, а зависла в воздухе, удерживаемая потоками звенящего воздуха. Она достала из-под черной бесформенной накидки свою костлявую, сморщенную как у мумии руку, и повернула ее ладонью вверх. И с неба, прямо ей в ладонь, упали дождевые капли. Я буквально почувствовал как они звонко рассыпались каскадом мелких брызг. И вдруг… ее рука перестала быть сморщенной и костлявой. Она как будто напиталась этими каплями, обрела тонкую белую кожу и изящные формы. Дождинки опускались на перекресток все чаще и чаще, но вокруг дождя не было, мы замерли в своем укрытии, и рядом с нами не опустилось ни капли. Порыв ветра сорвал с прабабки черный платок и накидку, разметал по ее плечам совершенно не седые, а огненно-рыжие волосы - у меня, кстати, точно такие же были по молодости… и вроде не бабка она уже вовсе, а молодая и до чертиков красивая женщина… Мы заорали от ужаса, а Агафья подняла на нас зеленые как у Мурзика глаза и указала в нашу сторону своей палкой. В ту же минуту на нас обрушились потоки дождевой воды. Мы выскочили из своего укрытия и припустили в сторону дома что есть мочи, с дикими криками, а дождь не отставал от нас ни на шаг.
- Дееееда! Страшно было?
Рыжеволосая, похожая на одуванчик малышка, участливо погладила старика по руке.
- Страшно, Настасья, не то слово! Я думал, по пути мы все свое достоинство растеряем. А, как день наступил, страхи вроде и рассеялись. В тот день прошла долгожданная гроза, природа вздохнула с облегчением, растения подняли свои обезвоженные листики, дома и улицы умылись и заблестели. Животные ожили. Дети танцевали под дождем, прыгали по лужам. Мир стал лучше, добрее. Разве ж это плохо? Это прекрасно. Выходит, бояться-то и нечего!.. мда…
Дед недоверчиво покачал головой – то ли сам не поверил своим словам, то ли усомнился в том, что видел.
- Дедуль, а ты маме своей рассказывал?
- Пытался… и я, и Виктор. Но она нас и слышать не хотела. Она сама своей бабки ух как боялась! Мы начнем ей что-то говорить, а ее аж трясет. Ну, мы и молчали. Это уже много позже, когда мы выросли, мама стала многое вспоминать из своего детства, и про бабушку свою особенно. Погодите, говорит, я вам и не такое расскажу! Рассказывает, а я понимаю, что все это и со мной было, и страшно так становится, как в детстве, кажется Агафья сейчас зайдет и посмотрит на нас пристально-пристально…
- А почему она одна жила? Где был ее муж? И ее дети?
- Муж был у нее… в молодости. Красавец, из семьи хорошей, порядочной. Как увидел он Агафью - влюбился без памяти, никого не стал слушать - женился, дом построил, детишек они завели… троих… как в сказке - два сыночка и лапочка дочка. Он, - муж-то ее, - против войн всяких выступал, говорил, что нормальным людям некогда воевать, им жить надо, детей растить, поля возделывать… так что и не понятно даже кто его убил – то ли белые, то ли красные… и те, и другие наведывались периодически, все врагов искали…
- А дети? Куда дети делись?
- Сыновья в отечественную погибли, в самом начале войны, еще в 41-м. А дочь еще до войны при родах умерла. Очень она ребеночка хотела… вот так появилась на свет моя мать, ваша прапрабабушка. А Агафья осталась с малышкой на руках, потому что отец от новорожденной отказался.
- Ууужас!
- Это, дети, не ужас! Это - жизнь! - строго сказал дед, и задумчиво замолчал, увязнув в своих воспоминаниях.
- Дееедаааа! Ну что дальше то было?
- Что с Агафьей? А почему вы с ней не в одном доме жили?
Вопросы сыпались со всех сторон как горох из разорвавшегося пакета. Дед поднял руку ладонью вперед и сказал:
- Ну так слушайте, я ничего не утаю. Мать моя, Галина, боялась Агафьи, потому что та все про нее знала. Никогда ни за что не ругала, только наставляла… но от этого было еще горше. Бывало, подумает девчонка что-то по малолетству, а бабка уже в курсе, и говорит ей: не смей! Вот так один раз пошла Галина на Дон за водой, а там детишки ее возраста на ведрах плавают - переворачивают днищем кверху, и вперед, через реку. И наша родственница туда же - перевернула свое ведро и поплыла. До середины реки доплыла играючи - все было хорошо, а ровно посередине в ведро вода набралась, оно и потонуло. Конечно же, мама плавать не умела - обычная история для деревенского ребенка. Да и кто б ее научил? Но, каким-то чудом, она поняла как плыть. Видать, помогла тренировка на перевернутом ведре. До берега добралась измотанная и еле живая, но ее терзал страх не за свою едва не оборвавшуюся жизнь - больше всего она переживала о том, что утопила ведро. И воды не принесет. Ну, успокоилась она чуток, отдышалась, и пошла домой – куда деваться-то. Приходит, а на пороге ее Агафья встречает. И говорит ей: «Вода тебя не забрала, приняла жертву, жизнь твою сохранила, но смотри, Галина, осторожнее! Не всегда жертва подойдет, не всегда примется! Не иди за толпой, толпа хорошему не научит. А потерю в голову не бери, она тебе жизнь спасла - завтра поедем за новым ведром в город, и платье тебе купим – у тебя теперь еще один день рождения есть». Мама говорит, что она поседела в тот день. И непонятно от чего – от урока плавания или от слов Агафьи… Вот как только исполнилось ей 18, так и вышла она поскорее замуж за соседа напротив, отца моего. Славный был мужик, работящий, нас с Витькой всему научил, только, жаль, помер рано – трактором его задавило…
Слушатели печально отозвались тихим стоном и уканьем. А дед продолжал.
- Город подходил все ближе и ближе к нашей деревне. Как спрут он обвивал своими жадными щупальцами каждую улочку, каждый дворик. Добрался и до наших мест. На месте вчерашних деревенских домишек с большими дворами и яблоневым садом выросли однотипные серые многоэтажки. Мы согласились наш дом обменять на квартиру со всеми удобствами, а Агафья насмерть стояла – нет и все. Пока жива, говорит, не выселите вы меня. Ну, так оно и вышло. Умерла она в 2007 году. По моим подсчетам, ей было не менее 120 лет. Так вот дом ее единственный из всей деревни остался нетронутым. А с ним и сад, где дикие груши и яблони росли. Мы с Витькой на похороны приехали… встали перед домом, а зайти боимся. Чувствуем, что ждет нас Агафья – она, хоть и ведьма была, а любила нас… только от этого еще страшнее. И что характерно… ему уже почти 70 было, а мне 62… так и стояли, пока мама не подошла и не завела нас внутрь.
Дед остановился и замер. А дети сидели с открытыми ртами и боялись его торопить, потому что очень уж было страшно слушать про смерть и похороны…
- Агафью похоронили на старом кладбище за деревней. Там давно никого не хоронили… но она выкупила себе место на кладбище еще когда оно было открыто… уж не знаю зачем. В деревне всегда говорили, что это гнилое место. Все обходили его стороной, даже самые отъявленные хвастуны, любители гулять по ночным кладбищам, чтобы показать насколько они бесстрашные – лично я считаю, что это глупо и некрасиво по отношению к покойникам. Когда мы шли с гробом на кладбище, старая ржавая калитка отворилась при нашем появлении сама – я еще подумал, что мы раскачали петли своей процессией, и сказал об этом Виктору. Он угрюмо кивнул. Были поминки, на которые собрались родственники и последние жители деревни, которые знали Агафью. А после этого остаться ночевать мы могли только в ее доме.
Дед провел рукой по лбу, который неожиданно покрылся испариной, и заговорил на тон громче.
- И это было самое страшное! В ЕЕ доме, представляете?! Да я туда входить боялся всю свою жизнь – какое-там – спать остаться! Но я же не скажу, что мне страшно – старый пень, который боится покойницы, потому что считает ее ведьмой, господи прости! И я лег! А ночью снится мне сон, будто пришла Агафья и будит нас с Виктором – а мы во сне моем снова дети, как тогда, когда еще деревня наша была. И говорит нам прабабка: вы, мальчики, пойдите, отыщите котика моего, затерялся он, не могу найти.
Дед резко оборвал свой рассказ, по лицу его как будто судорога прошла, он задышал тяжело, опустил голову. Никто из детей не торопил его – все замерли в ожидании продолжения. И он продолжил свой рассказ, с усилием подбирая слова.
- Я очнулся от того, что в лицо мне хлестала ледяная вода. Я стоял за старым кладбищем. Шел сильный дождь, была уже поздняя осень, а я стоял по колено в холодной, грязной воде, босиком, в домашних штанах и футболке, которые нашлись в наших старых вещах. Я не помнил, как сюда попал, последнее мое воспоминание было сном, в котором Агафья отправляла нас куда-то с братом... И тут со стороны кладбища раздался грохот и крик, настолько пронзительный, что у меня сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Я бросился на крик, но все звуки стихли. Мне пришлось идти фактически на ощупь, с трудом разбирая дорогу.
- Виктор! Виииктооор! – Я звал его, зная, что он где-то здесь, что это именно он кричал, мой старший старый брат, который повелся, как мальчишка, - да мы оба повелись! - на бабкины козни. И я не ошибся. Чем ближе я подходил к кладбищу, тем отчетливее слышал глухой стон. Меня била дрожь, ног я вообще не чувствовал, но шел на этот звук, пока не нашел Виктора. Он лежал у основания старого мавзолея. Одна нога полностью засыпана камнями, я не видел что с ней. Вторая нога вся в крови. Видимо, он очнулся, как и я, на кладбище, когда дождь начался, и решил спрятаться под крышу… а она возьми да и обрушься прямо на него! Виктор был без сознания. Я попытался освободить его ногу, начал убирать камни… и тут… очень яркая вспышка… какой-то удар… темнота… Я потерял сознание, а, когда очнулся, уже ничего не видел. Глаза горели огнем, как будто их выжгли. Позже мне сказали, что в меня попала молния, которая меня и ослепила, но на тот момент я вообще ничего не понимал. Я чувствовал только боль, страх и свою абсолютную беспомощность, потому что видел не больше чем слепой котенок. Мда… Котенок!.. И тут я услышал его – мяуканье. Протяжный, болезненный кошачий стон. Превозмогая боль и ужас, я пошел на него. Я шел медленно, падал несколько раз, боюсь даже представить себе куда, вставал и шел дальше. Не знаю сколько времени у меня занял этот переход… но понятно одно: если бы не Мурзик, которому придавило хвост оконной рамой в сторожке у самого кладбища, нас с Виктором дооолго бы искали… и вряд ли бы нашли. Я пришел на кошачье мяуканье и наощупь обнаружил маленького испуганного которебенка в его ловушке. Я не сразу разобрался что к чему, но, в конце концов, освободил его, и мы вцепились друг в друга – слепой старик и котенок с переломанным хвостом, да так и сидели у дома до самого прихода сторожа. Он сказал, что его не было минут 40, а мне показалось – вся жизнь моя прошла у этого окна…
И опять рассказчик смолк, увлеченный живостью своих воспоминаний, которые превратили уютный семейный вечер в жуткую кладбищенскую сцену, представленную каждым юным слушателем в малейших деталях.
- Скорая приехала быстро, минут через 20, а пожарные и того раньше. Виктора достали из обвалившегося склепа, но ногу его спасти не удалось. Он три недели провел в реанимации на грани между жизнью и смертью. А я отделался пневмонией в результате переохлаждения и, вот, зрение потерял… но Мурзика нашел.
Старик наклонился близко к своим юным слушателям и заговорил горячим шепотом:
- Говорю вам, это все она, Агафья! Она ведьма была, и в рай ей дорога после смерти заказана, а в ад она не хочет… вот и застряла между мирами. Чтобы оттуда выбраться, ей нужно новое тело собрать, из своих родственников! Нет, она нас убивать не хочет, берет по-чуть-чуть, и отпускает. У меня глаза взяла, у Витьки ногу, а у Люды, дочки моей, в прошлом году почку отняла – та пошла на кладбище прибрать могилы, так ей плохо стадо, увезли по скорой, и домой она вернулась уже без почки.
Дети отшатнулись и ахнули, маленький рыжий мальчик горько заплакал, закрывая лицо руками.
- Дед, ну ты опять за свое! Сначала детей своих пугал, потом нас, внуков, теперь за правнуков взялся?
Молодая красивая женщина с копной густых ярко рыжих волос вошла в комнату и успокаивающе погладила рыжика по голове.
- Дети, дедушка вас просто пугает, а вы уши развесили!
- Ну маааамааа! Не мешай! Дедушка про Агафью нам рассказывает! Это очень интересно!
- И страшно!
- Страшно-интересно!
- Аленка, народ требует! Сама видишь! Сегодня ж мой день рождения, в конце концов, могу я позволить себе в воспоминания удариться!
- Дедуль, да ты свой рассказ за все эти годы до совершенства довел! С тобой можно снимать новый сезон баек из склепа! Мы, так же, разинув рот здесь сидели - как наслушались тебя по самое не балуйся, так и пошли искать где это старое кладбище. Уж очень хотелось на могилу бабки Агафьи посмотреть! А его уж нет давно, этого кладбища.
- Есть оно! Просто вы искать не умеете!
- Ну, будь по-твоему, может и есть, но мы не нашли. А в овраг угодили! Так что от твоих историй один вред! Растлеваешь сознание подрастающего поколения!
- Ты лучше расскажи почему ты из этого оврага без мизинца выбралась!
Дети ахнули и уставились на Аленкину левую руку, на которой вместо мизинца был гладкий обрубок.
- Да потому что я рукой в капкан угодила! Меньше твоих баек надо было слушать! У нас эти капканы понаставили еще со времен царя Гороха, и забыли про них, вот всякие впечатлительные глупцы и попадаются в ловушки периодически!
- Нееееет, это Агафья твой мизинец забрала! Ей нужны кровные родственники чтобы собрать новое тело!
Ребятня восторженно завизжала на все голоса.
- Дедуль, не зли меня! Вообще, детям уже спать пора! Ну-ка живо, все встали и в туалет отправились, будем укладываться! Еще надо понять, как вас всех уложить…
Дети уныло поднялись со своих мест.
- Спокойной ночи, дедуль!
- Спасибо за рассказ!
- Завтра еще что-нибудь вспомнишь?
- Спокойной ночи, дети! Завтра непременно что-нибудь еще расскажу вам! А сейчас уже поздно!
И началась вечерняя суета, все умывались, стелились, переодевались… наконец, дом угомонился и затих. Тихому детскому посапыванию вторил звонкий стариковский храп.
Дождавшись самого глухого и темного часа, маленькая Настасья встала со своей раскладушки и пробралась на балкон. В руке она держала баночку из-под детского питания. Соседние дома перекрывали кромку леса, но Настасья знала, что он там, он угадывался редкими темными проплешинами между домами. А где-то возле леса есть старое кладбище…
Настасья открыла баночку и высыпала ее содержимое с балкона.
- Вот, Агафья, это мои зубы. Они молочные, но хорошие, без дырочек, я их чистила каждый день. Я еще что-нибудь придумаю… Вот отрастет коса побольше, я ее обрежу, и тебе отдам. Соберем мы тебе новое тело, не переживай… Мы же семья!..