Любимые существенно отличаются от нелюбимых. Любимость – неотъемлемая черта личности – знак повышенного спроса. Магнитик, притягивающий внимание, зависть и ревность обоих полов. Соглядатаям приятно выставлять эту породу в невыгодном свете, тем они коротают будни. Особенно ярко проявляется сие в женских коллективах.
- Ты скоро, студент?
- А что?
- Террариум собрался, чай заварен, кобры пирожков напекли. Ждут, – сказал главврач своему практиканту, поступившему в клинику. – Тебя еще Черный кот не трахнула?
- А кто это?
- Неважно, сразу узнаешь, коготки у нее острые.
Благополучие, отсутствие быта, эффектная подача себя окружающим не влияет на суть женщины. Тайна состояния души, как свобода, которая может быть абсолютной только для духа, для внутренней эмиграции – ухода в себя. Можно годами не смотреться в зеркало, не обращать внимания на мнение окружающих, ибо счастливцы несут себя по жизни именно так, а другие – иначе, но только потому, что другими им быть – просто не дано. Да и всякая тварь, однако, неповторима. Можно учиться быть неотразимой, если вдруг решить, что счастье заключается именно в этом. Можно подражать кинозвездам, но только избранные действительно счастливы, ибо чувствуют себя таковыми, не задумываясь, воспринимают жизнь радостной – всегда. Когорта обиженных несчастливцев неоправданно преувеличена. Пока человек не лишается стабильности здоровых и скучных будней, он не сможет понять, как он был счастлив и одновременно – крайне недоволен собой и существующим порядком вещей. Обычная история, с которой начинаются заблуждения или испытания на прочность заурядных взглядов. Так повелось, что если женщина красива и любима, то это верх счастья на взгляд незамужних барышень.
- У красивых дамочек не бывает проблем, – заметил седой адвокат, – а только эксцессы. Не ждите пощады от мира, он далек от действительности, от ваших идеалов. Человек живет собственными иллюзиями, не принципами, заметьте, мадам.
- Мне следовало догадаться об этом раньше, – ответила Маруся Улетайкина.
- Не надейтесь, что это открытие вам поможет. Даже ясновидцы не могут помочь себе, предугадав происходящее.
- Как же быть?
- Приходите чаще, консультируйтесь, прежде чем вы что-то подпишите. Я вам даже не советую одеваться менее экстравагантно. Вы из тех…
- Вы о чем?
- Философствую. Я об особой метке на челе, мадам. Перестаньте ждать легкой жизни, она для невзрачных серых мышек. Они-то всегда спокойны. Вы только не сокрушайтесь. Завистников это только порадует. Удачи вам и мужества.
- Я слишком слаба, чтобы быть мужественной.
- Придется, мадам, поверьте мне. Я пятьдесят лет развожу пары, а сейчас могу только развести руками. Увы, вам крепко достанется. Лучше забрать заявление. Вы редкой красоты, забытой. Вам этого никто не простит. Ни женщины, ни мужчины, ни ближние. Поддерживайте мирные отношения, ради сохранения нервов.
Маруся вернулась на работу к вечернему чаю, сообщила подругам о клейме сверхлюбимости, поставленном юристом, что осложнит до крайности развод. Она – как и все юные мамочки – полагала, что муж бывает единственным, любовь – вечной, дети – желанными, что постоянство бывает в чувствах, а не в поисках. Проблема возникла нежданно. Кончилась прописка в студенческом общежитии, свекровь прописала временно раз, другой, а ныне отказала. Благоверный сказал какую-то гадость, она разгневалась. Было лето, сын находился у родителей. Она едва оправилась от шока, отдохнув по горящей путевке в Болгарии в первый свой рабочий отпуск. Сокурсницы отрабатывали свое распределение терапевтами. Милли проучилась с ней до пятого курса и ушла в академку, Зося Черный кот, наоборот, вернулась из длительной поездки: уж в Париж замуж невтерпеж. Блондинка Цапель была постарше всех, будучи заведующей отделением, знала подноготную каждого и, опекая молодых специалистов, предостерегала от лишних откровений за чаями. Зосины увлечения, переходившие на стадию романа, обнаруживала по стрелкам на колготках.
- Ага, – говорила Белая Цапля, – Черный кот выходит на охоту.
- Мечтаю, чтобы это все сразу кончилось или уж длилось вечность, – театрально закатывала глаза к потолку Зося.
Испанской красоты Зося выросла в интернатах, ее мальчики проходили уроки нищеты там же. Черной ее прозвали за цвет волос иссиня-черный, без сединочки. Милли спокойно наблюдала за коллегами, не осуждая и не принимая этих игр. Старые чулки означали свидание. Зося раскручивала мужиков тем, что крайне прибеднялась, ибо сбежала от француза с двойней в пузе, чтобы родить под красным флагом, ибо в случае развода она – нищенка, не принятая семьей аристократа, могла лишиться прав на собственных детей. Москва ее не ждала. На семнадцати квадратных метрах жили: мать – инженер с зарплатой в 120 рублей, брат – женатый студент, сумасшедшая лежачая бабка, и Зося родила двойню. Страх голода не позволял ей влюбиться без материальной компенсации за эмоциональные затраты. Она физически не могла получить удовольствие без ощутимой в руках добычи. Изысканная, как котенок, Маруся Улетайкина ей отдавала деньги на хранение, зная свою несдержанность в тратах. У Белой Цапли дети были почти взрослыми и она просто фарцевала, дня не могла спокойно прожить, если левый червонец не захрустел в халатике белом.
Проблемы Мусеньки казались странными для всех. Например, первая свекровь Милли сама вызвалась прописать, не опасаясь снохи-студентки, которая скоро развелась – еще на третьем курсе. Только потом – на практике в операционной вспыхнул роман с разведенным аспирантом. Они нарожали детей и жили в коммуналке при госпитале мужа. Она определяла себя феей-экономкой, так как у нее было трое малышей. Все радости Милли были дома, да вот только нехватка денег стала более чем постоянной. Малыши явно недоедали, талантливому мужу всегда недоплачивали. Милли не было нужды изучать женские премудрости, Вадим реагировал на полоску голой кожи мгновенно и страстно. Было обидно, Вадимом пользовались, приобретали должности и звания, а он стеснялся уличить в обмане. Милли яростно пересчитывала бухгалтеру клиники все часы и подработки, проценты и сумма выходила иной. Ее не жаловала администрация, но коллеги уважали. Будь они на Западе, давно бы имели собственную процветающую клинику, так как оба были из семей потомственных докторов. Но после рождения третьего ребенка ее мама грустно сказала:
- У кого-то мужья – пьют, у кого-то гуляют, как у Белой, а зятек вечно будет писать диссертацию, и семью-то придется кормить тебе. Можешь забыть о том, что ты помнишь сердечные ритмы всех своих больных…
Практического опыта уже скопилось немало у каждой подруги. Вадим недоверчиво отметил, что женской дружбы не бывает, а они встречаются часто, словно студентки. Милли вздохнула.
- Разве мы женщины? Мы основа прогресса, катализаторы мужского вдохновения, мы вечные двигатели. Нам некуда отступать, нам детей вырастить надо. У нас мужская дружба, милый, как и заботы.
Милый не ответил, невозмутимо уткнувшись в микроскоп. Он не слышал, что рядом кряхтел малыш, и Анька дергала его за край банного полотенца. Он никого уже не видел, а она разоткровенничалась заключениями подруг об отношениях полов.
Отработав распределение, девочки кинулись повышать свой уровень – во всех отношениях. Незаметно разбежались по новым местам. Жизнь пестрила переменами, как лоскутное одеяло в крестьянской избе. Марусенька развелась, уезжала, приезжала, Улетайкин судился с предками, делил лицевые счета, прописал жену и сына, повторив брак или ошибку (по мнению предков обеих сторон), наконец-то Муся обрела постоянную прописку и стала хозяйкой в собственном жилье. Зося удачно вышла замуж и в тридцать вновь родила двойняшек – пацанов, получила еще одну квартиру и весело расправлялась со своими пятью мужиками! Она стала домашним генералом. Ее теория захвата мужских сердец сделала ее не только любимой, но и счастливой во втором браке. Милли после грандиозных скандалов с руководством в мужнином госпитале вытребовала огромную квартиру в хорошем районе. Зосин адвокат всем помог. Белая Цапля пристроилась в заместителях главного врача в престижной клинике, рядом с домом Милли, куда и ее переманила. Жизнь текла в хлопотах. Они любили мужей, детей, работу – как самое себя. Были счастливы, не разглашая сей тайны, чтобы не сглазить. Когда они начинали практиковать все вместе, в цирк ходить не было нужды. Соперничество двух красоток веселило все отделение, но обе заблуждались, превознося не те ценности. Маруся после развода превратилась в азартного игрока.
- Милочка, мы разные по сути. Ты из породы счастливых, а я из породы возлюбленных.
- Избыток поклонников лишь усложняет выбор, – соглашалась Черная.
- Я бы хотела просто жить, наслаждаться кастрюлями, а не быть роковой леди. Иметь в доме ненаглядного, воплотившего все твои мечты, приятней.
- И полезней! – Уточнила Зося.
- Да! Полезней, чем довольствоваться собирательным образом мужского идеала.
- Вадим – не идеал, просто я люблю его.
- Вы с ума сошли, девки. Идеальных не бывает! Сегодня так, завтра – эдак! – Возмутилась Белая. – Какие вы еще дети!
- Вероятно, я не умею любить. По своей теории – я не хочу оказаться в зависимом положении, как те, чью жизнь я осчастливила благосклонностью.
- Муся! Марусенька! Я знала, что ты избалованная зазнайка, но это уже мания величия. Опомнитесь, ваше львовство!
- Не скрою, по молодости я отравила существование некоторым, но уже расплатилась за это. Я сделала выводы и с тех пор всегда вину спихиваю на других, ухожу просто великолепно, оставляя только благодарственные отзывы о себе.
При всей откровенно легкомысленной болтовне, Маруся не раскрывала своих карт на посиделках. В коллективе она считалась обеспеченной аферисткой, не имеющей проблем. Куда и на что поехать, куда отправить ребенка на лето, голова не болела. Родители прикрывали тыл. Они вместе учились и ничего толком не могли понять. Росла залюбленной дочечкой, искренне удивившейся тому, что у других детство было иным. Здоровые возрастные капризы. Не более. Запретов не существовало, что выучило ее самой принимать своевольные решения, довольно резкие.
Школьная любовь разочаровала ее – как пятачок на ладони. Она просто переросла одноклассника. Мальчик рыдал, но ей жалость не свойственна. Вундеркинд Ванюша полечился полгода в психушке, его не забрали в армию, он восстановился в институте. Она исчезла, растворилась в московских переулках. А почему? Никто не понял, почему она выбрала неказистого мужа, старше себя и так рано вышла замуж, не размышляя. Кто эти люди, пришедшие ей на помощь в чужом городе? Она поступила на второй курс и училась просто отлично. Откуда у львицы аллергия на красавцев – героев-любовников? Она отшучивалась, рассказывая небылицы о юноше, ожидающем ее согласия на брак до тридцати трех лет. Пять лет идеального брака кончились в один день. Как так? Тайна. Благоверный был крайне внимателен, зарабатывал прилично. Он и по сей день утешает бывшую и спивается незаметно. Тень свекрови проскальзывает иногда, но ни слова упрека. После затяжного развода Муся стала несколько отрешенной, начались творческие поиски, изыски и философствования о бытии. Люди искусства имели похотливые лапы, ее флирт, коллекционировал наиболее интересных собеседников. Список именитых персон любопытен для чужого глаза, но она, смеясь, называла только свои титулы: единственная, ненаглядная, непостижимая, странная, роковая, безумная, желанная, колдунья, фея ночи.
Милли припомнила ей давнюю забаву. Она улыбнулась очень грустно.
- Все глупости, но так и продолжается. Я помню – как меня называли, но кто уже не вспомню. Да и неважно. Благоверный мечтал, чтобы я повзрослела. А я заматерела. Он алкоголик, а я стерва. Мужичонки измельчали. Год, второй, третий – и выдохся быть идеальным. Пока новизна знакомства скрадывает их скучность еще можно терпеть, а дальше просто делать нечего. Ну хоть бы один новенький упрек! А то заладили: плохая хозяйка, неэкономная, не готовишь, не хочешь, не умеешь, и даже не замечают, что я их не слышу. А я сразу честно предупреждаю, что растранжирю любые деньги, готовить не собираюсь. Так нет… лишь бы хомут накинуть. Как можно терпеть набор одних и тех же фраз, несколько историй и анекдотов, несколько ухищрений в постели? Биороботы. Я для них – калейдоскоп иллюзий, меняющийся до бесконечности. Я теряю вкус к жизни, к увлечениям.
- Ты выйдешь замуж за своего любовника?
- Избави Боже. И потом. Любовник это только постель. Без дружбы, без планов на будущее, без общения, без быта, наконец. Демон страсти – не любовник. Первый раз мне рожки наставили, а уязвленное самолюбие – не любовь. Я знаю, в чем ошибка. Пока я играла с ним, я была неуязвима. Едва я открыла уши, сразу попала в зависимость, и мне навешали такой лапши. Думаю, пусть пройдут роковые три года, затем приму решение, я умею тянуть время: общие дела, друзья, дом. А мне вдруг – через день сцены ревности. В чем дело? Когда я была иной и не флиртовала?! Это моя константа и ничего кроме флирта не значит. Я так накапливаю запасные варианты. Страсть, ревность – все кипит, трепещет, все неповторимо. И вдруг! Дите родится!
- У кого? – Опешила Милли.
- У него! Говорю ему, - женись-ка ты, милый. Детьми не бросаются. Я-то всегда замуж выйду. Мне все легко дается.
- Неужели?
- Кроме элементарных вещей, – рассмеялась Маруся.
- Жалко дуреху.
- Конечно, жалко. Если честно, то я на людей, как на больных, обижаться не умею. Я сама строю отношения и предвижу результат. Я жестока, но не по мелочам. Дети нужны. А он и не собирается дочку признавать. «Поедем, - говорит, - я тебя представлю, чтобы глупышка не допекала отцовством, пусть убедится, что я тебя выбираю». Ну, это нормально?
- Маруся, а ты что хочешь? Соглашайся. Я вас не пойму, но вы оба – стоите друг друга.
- Я не об этом… Ты могла бы поехать на добивание матери-одиночки, которой и так не сладко?
- Ну, такое со мною и не могло бы случиться.
- Дорогая, такое со всеми может случиться по молодости. Он обязан признать дочку, помогать, если уж категорически отказывается расписаться. И на что мне соглашаться? Все замечательное уже было. Уязвленное самолюбие, повторяю, не более того. Мне надоело играть. Почему я не стала актрисой?!
Милли заставила актрису раздеться, прослушала сердце, сняла ЭКГ. Первый шок развода оставил ей аритмию. Усталость похождений, бесплодные романы пагубны. Мимолетные увлечения Зоси оставляли прибыль, приятные воспоминания и полезные дружеские связи.
- Два игрока скрестили шпаги, так стоит ли упоминать любовь, переживать? Глупо.
- Ладно. Пора замуж выходить, – согласилась подруга, словно речь шла о курсе витаминов: по кубику подкожно, через день, номером тридцать.
- Забавляешься?
- На меня дохнуло беззаботное времечко, когда мы только начинали практиковать. Все образуется. Все еще будет.
- Все уже есть. Тебя здесь очень не хватает. Есть место. Перебирайся к нам от своих психопатов. Я читала твой психоанализ.
- Я там посмеялась от души. Это все шутка, это не серьезная наука. Я не Вадим. Меня надолго не хватает.
Маруся обрисовала портрет будущего супруга, обосновав необходимость нового брака своим комплексом подступающего тридцатилетия.
- С такой легкостью восприятия житейских передряг, при твоей сверх самоуверенности, почти беспечности, как ты могла придумать себе комплекс тридцатилетней! Мне тридцать три, а я чувствую себя молодой мамочкой! Тебе это не свойственно, значит, это уже болезнь! Доктор, лечись.
- Я об этом же. Я излечусь в этом браке, не волнуйся, Милли, дорогая. В жизни случаются перемены. В моей слишком часто. Это утомляет.
- Жизнь вообще-то хлопотная штука, и все счастье, оказывается, в этих вот заботах.
Милли впервые пожаловалась, что стала уставать – всякий раз при выбивании доплаты за чужие участки. А дома всегда голодные, подросшие дети с волчьим аппетитом. Белая помогает – даже иногда приготовит обед, благо все в пяти минутах и вокруг дома. Милли еще успевала, как в институте перед экзаменом, делать одно-двух часовые прогонки на лыжах по бульвару, чтобы набраться сил.