Ночью поздней я окончил последнюю, пятнадцатую главу романа. Это была тяжелейшая работа, гонка абсолютно опустошённого человека с самим собой. В седьмой главе, наверное, где-то посередине, я почувствовал, что теряю её глазами, а в восьмой понял, что совсем пустой. Однако я обязан был дальше писать. Контракт с редакцией, полученный аванс. Мы с женой уже распределили сам гонорар до рубля.
Я немного тогда прибавил и, кажется, опять увидел его. У дороги, он лежал там, на боку и смотрел с молитвой на меня.
- Подымайся, мне надо догонять тебя, - сказал я.
- У меня сил нет. Больше я не могу.
Под руки его подхватил, и он снова потащился вперёд.
Мне какое-то время писалось, сумел даже одолеть девятую, десятую и одиннадцатую главу. Но на двенадцатой свалился он снова. Я подбежал к нему и вижу, что он недвижим, значит, испустил дух. От досады пнул его ногой в лицо и потащился дальше сам.
Такое чувство было, что я пропитан этими гадкими фразами. Но я окончил всё же четырнадцатую главу.
Завершилась этой ночью неделя, которую предоставила мне на роман жена. Утром она покинет дачу и приедет сюда, в эту пропахшую мозговым потом квартиру.
Последний остался раздел. Каждое слово нашего языка казалось мне банальным и недостойным того, чтобы его писать. И я стал механически переписывать что-то с газеты, надеясь, что потом всё как-то уляжется. И на самом деле, неживые трафареты разбудили какую-то скрытую вялую злость. Я продолжил писать, хотя голова раскалывалась и от переутомления перед глазами всё плыло.
Моя онемевшая рука поздней ночью нацарапала последнее слово. Капала на бумагу слюна изо рта, а в теле и голове - агония. От этого переутомления я умирал...
Жена открыла дверь, корзину с зеленью поставила на пол и позвала меня. Но не услышала ответа. Заглянув в комнату, увидела, что я с дикими глазами растянулся возле кресла, а с моего открытого рта выпал язык.
Она на минуту присела возле меня, и я смог почувствовать тонкий запах духов, а также заметить, что она сразу же изменилась в лице, стала обеспокоенной. Потрогала мой пульс и тихо сказала: “Не слабо!” Потом затолкала мне язык в рот, сомкнула мои губы, закрыла глаза. А затем перетащила на диван.
В раздумьях какое-то время она ходила по квартире. Взяла с книжной полки томики Платона и Кьеркегора и положила их на моём письменном столе. Платона даже раскрыла. Потом вытащила с бумажного мусора телефон, набрала номер, приставила трубку к уху и, поглядывая на меня, сказала:
- Зайчик, ничего. Как-то будем... Алло? Юлий Семёнович? – она прикрыла микрофон рукой, и разок кашлянула, прочищая горло, - Юлий Семёнович, а нашего Ивана больше нет... Ага. Хорошо.
Она, наконец, засунула телефон назад, под бумаги, провела рукой у себя под мышкой и, сморщено понюхав пальцы, пошла мыться.