Последний воин детства

Шла война.

Нет, снова шла война.

Мы уже сбились со счёта, какая это была мировая. Не такого будущего от нас ожидали наши прадеды.

Последних оставшихся в городе теснили к воде. То были женщины и старики с детьми на руках, они в страхе и ужасе бежали по холодной бетонной буне на самом краю города. Дальше лишь серый бетонный домик с одной дверью, простой деревянной лавкой внутри и окошком, выходящим на водную гладь, кажущуюся бескрайней.

Среди них был одинокий мальчишка, казалось, ему было не больше тринадцати лет, он был худощавого, но заметно спортивного телосложения, небольшого роста, с неровными, ещё отрастающими зубами, с детской лучезарной улыбкой, которая в военное время совсем изредка освещала его загорелое от постоянного нахождения под ярким солнцем нашего региона лицо. Крупные рыжие веснушки, щедро одарившие его аккуратный нос и ещё детские щёки, до ужаса неуместно подчёркивали ребячество этой натуры, рано утраченное или, лучше сказать, отложенное на лучшие времена. Его растрёпанные тёмно – русые волосы в сочетании с остальной фигурой создавали образ простого добродушного юноши, но в пронзительных небесно – голубых на свету и лазурно – синих в сумерках глазах виднелась вся сила духа маленького человека, в свои годы уже перенесшего множество испытаний, пережившего утраты близких и горести многочисленных потерь, научившегося не жить, а выживать в тяжёлых условиях бесконечно военного времени без поддержки, любви и заботы, так необходимых маленьким мальчикам и девочкам в этом возрасте.

Supremus – так называлась партия захватнического ордена. Её представители, прозванные supremi (супремами) преследовали именно его. Долгие годы этот загорелый мальчуган тщательно хранит секреты, переданные ему от семьи в виде носителя информации, вживлённого под кожу. Уже около трёх лет он умело скрывается, убегает, прячется и убивает, когда это становится единственным выходом, во имя сохранения секретной информации, ведь он являлся уже последним наследником рода, оставшимся в живых.

Но сейчас он совершил большую ошибку, позволив себе слишком долго оставаться в этом месте, среди так душевно принявших его беззащитных людей, на время ставших ему самыми родными на Земле. Этот просчёт стоит жизни и свободы не только ему, но и всем идущим за ним детям, матерям и старикам. Находясь так близко к цели, супремы стали особенно беспощадны.

Итак, вернёмся на бетонный выступ. Отступление ни в чём не повинных горожан шло так же стремительно, как и вооружённое наступление на них. В конце концов они были окончательно прижаты и им ничего не оставалось, кроме того, чтобы зайти в маленький серый бетонный домик, стоящий на краю сооружения. От небольшого, но хорошо вооружённого вражеского полка их отделяло расстояние не больше, чем сорок метров.

Паника, страх, ужас в тесном сочетании с принятием неизбежной участи охватили людей, всех, кроме совсем маленьких, ещё не совсем смыслящих ребятишек, и нашего героя. Он резко отдал команду всем зайти в дом, а затем потянул за тяжёлую бетонную дверь,      *supremus (перевод с лат.) – высший, высочайший, верховный, последний

пытаясь притянуть её на себя силой всего небольшого тела, пока оставшийся, скованный от тревоги народ наблюдал за его действиями не в силах пошевелиться. С трудом захлопнув дверь, он заметил, что замок крайне необычен и сложен в защёлкивании: в стене было отверстие, в которое должен был вкручиваться спиральный механизм замка, находящийся в двери, а затем защёлкиваться тугой поперечной перетяжкой. Попытка самостоятельно запереть дверь не увенчалась успехом, и тогда он уверенно, почти с криком отдал приказ своим спутникам тотчас же подойти держать дверь. Первыми на призыв откликнулись дети лет трех – семи, за ними последовали и взрослые.  Пока он закручивал крепление в отведённый для защёлки участок стены, все уже собрались по правую сторону от него и старательно удерживали тяжелую бетонную дверь, проявляя самоотверженное участие в общем деле. В это время уже совсем близко раздались хлопки орудий: с каждой потраченной минутой положение становилось всё более безнадёжным. Тогда, почти закончив с замком, наш герой обернулся и заметил окно. Мгновенно пролетевшая мысль в его голове в ту же минуту показалась ему невообразимой нелепицей и так же быстро была оставлена. После этого он ощутил, что его поглощает отчаяние.

Старательно вкручивая замочный механизм, он мельком взглянул на своих беззащитных товарищей, а там все, от мала до велика, несмотря на страх, панику, охватывающий ужас, собрали всю волю, и даже самые маленькие кулачки белокурой кудрявой девчонки были изо всех сил сжаты, а светлые её глаза были наполнены непоколебимой серьёзностью и безусловным участием в процессе. В эту же минуту сжалось сердце нашего героя. Он ощутил себя безусловно ответственным за их жизни и, резким движением окончательно задвинув замок двери, устремился к окну. Встав на лавку, он начал что есть мочи выбивать стёкла и деревянную рамку. Казалось, что для его небольших ручек это была невыполнимая задача. Все в изумлении, непонимании смотрели на эту маленькую мужественную фигуру, но не могли оторвать взгляд. Всё ближе взрывались снаряды, никто уже всерьёз не надеялся на спасение. А наш герой, уже почти навзрыд рыдая, казалось, совсем не от боли его разбитых фаланг пальцев, а от нарастающего чувства тревоги и страха допустить гибель этих ни в чём не повинных людей. И несмотря ни на что он продолжал и продолжал раз за разом отчаянно колотить в это ненавистное окно. И, о чудо! Наконец оно было ровно выбито и упало, скоро утонув в воде. Он отряхнул руку, резво слез с лавочки, и начал командовать тотчас же перелезать через выбитое им отверстие. В ответ на него смотрели тринадцать пар недоумевающих глаз, для которых этот яростный призыв прозвучал лишь как альтернативный способ неизбежно погибнуть. К этому моменту уже никто не сомневался в невозможности удержать оборону и всего – то ждали своей участи. Но рассуждать было некогда, к тому же, всем хотелось попытаться умереть, не будучи захваченными врагами.

Сначала прыгать должны были матери, а за ними их дети, потом – старики. Алексий, так звали нашего героя, помогал каждому перебраться, а дальше люди стремительно падали в воду и начинали плыть так быстро, как им позволяли оставшиеся силы. Супремовское войско уже занималось вскрытием двери, когда в воду спрыгнул последний оставшийся – то, конечно, был Алексий. Хорошо закрученный замок тяжёлой двери позволял им выиграть в лучшем случае 15 – 20 минут, за которые они должны были отплыть как можно дальше и стараться быть сколько возможно незаметными, сначала проплывая большую часть дистанции преимущественно под водой.

И они плыли. Вся тревога, суета, страх сегодняшней ночи теперь уже не были такими значимыми, и уже совсем не казалось им, что они находятся на грани смерти. Тёплая вода заботливо обнимала плывущих, оранжево – красный рассвет рассыпался по водной глади нежным розовым оттенком, а звуки снарядов разозлённых партийцев становились всё глуше и глуше. Сердцебиение постепенно становилось спокойнее, и по мере отдаления от мыса тревожные мысли покидали сознание.

В преследовавшем их взводе главной была женщина лет сорока со строгим взглядом, одетая в синюю форму с обозначениями их партии. У неё были тёмно – рыжие кучерявые волосы, немного выдававшиеся из-под квадратной фуражки с округлым козырьком. С ней была её подчинённая: молодая русоволосая девушка по взгляду которой казалось, что она всё ещё может быть нежной, были ещё в ней жизнь и способность к сочувствию, но по мере службы партийным войскам и приближённости к начальнице, с каждым днём этой нескончаемой войны, её душа неизбежно очерствлялась. Обычаи и законы супремовского движения предполагали главенство лиц именно женского пола, всегда занимавшего посты более высокие и стратегически важные, нежели мужчины. Безусловно, основной военной силой были мужчины: сильные, знающие военное дело, но и не более того, а от этого глупые и несмышлёные до ужаса. С детства они отбирают самых крепких, растят в строгости и знании лишь оружия, базовой грамоты, небольшого количества арифметики. Таким образом, создаются прекрасные и почти универсальные бойцы: крепкие, не много думающие, уверенные в правоте политики, а значит и самые преданные своим вышестоящим руководительницам. Такие солдаты в сочетании с новейшими образцами вооружения уже около пятнадцати лет создавали непобедимую волну, стремительно захватывающую все территории на пути к мировому господству.

«Он снова посмел убежать», - скрепя зубами, почти в бешенстве произнесла главная. Все страшились её в гневе. Нужно было срочно менять стратегию захвата. Предсказать его следующий шаг.

А наши герои плыли. Дети плыли на спинах матерей, в конце всё так же был Алексий. До ближайшего прибрежного городка, к сожалению, уже находившегося под оккупацией, однако при этом слывшего относительно безопасным для ненужных партии людей, плыть было не так далеко. Плывущие начали дружно заворачивать в левую сторону, и вода по мере продвижения и приближения к городскому очертанию постепенно сужалась, превращаясь в оформленный канал.

Через время водная гладь, кажущаяся бескрайней, сузилась до размера маленького перешейка. Силы плывущих были на исходе и, как только показался город и наступило мелководье, старики и женщины с детьми на плечах вышли на край берега суши. Все быстро попрощались с Алексием, и только та белокуренькая девочка тянула к ему с берега свои ручки и до последнего не могла понять, почему все так стремительно покидают мальчика, за это время ставшего ей старшим братом. Но дальше ему с ними было нельзя, ему сочувствовали, но поделать ничего не могли. Женщины благословили на дальнейший путь, на этом они и попрощались окончательно. Собрав все силы, он ускорился и продолжил движение по воде.

В самом городе водяная тропа совсем сузилась: глубина стала не больше 1.5 метров, а ширина на некоторых участках едва вмещала в себя взрослого человека. Теперь он плыл неспеша, полностью погружённый в свои мысли, как вдруг столкнулся с человеком, так же погружённым в воду канала. Тот вздрогнул и поспешно развернулся; за ним Алексий увидел далеко тянущуюся «водную очередь», состоящую из людей совсем разных. Заметив недоумевающее лицо мальчика в ярко – красной футболке и военных штанах, его ближайший сосед принялся как только мог доходчиво разъяснять причину нахождения всех людей в этом канале: дело было в патрулирующих сверху супремах. Давно излюбленным их занятием была слежка за передвигающимися по таким мутным каналам. Сколько удовольствия приносила им одна только мысль о том, что сейчас под ними на небольшой глубине, как только можно изогнувшись, задержав дыхание, на дне лежат живые люди, пока они своевольно разгуливают по твёрдой земле, чванно вдыхая воздух в раздутые ноздри. Но Алексий этого всего, конечно, не знал. Из жестового рассказа его глубинного товарища он сумел дать маханиям рук и работе мимики следующую трактовку: «Наверх, увидят, смерть». Этого было более чем достаточно, чтобы сообразить: попадаться верхним патрульным было нельзя. Он кивнул в знак того, что понял, и впереди стоящий парень обратно развернулся. Вдруг вся подводная очередь совсем обездвижилась, люди примкнули ко дну как только могли низки и крепко: сверху по этому участку, усмехаясь, проходили надзиратели. Последовав примеру остальных, мальчик приблизился ко дну и даже нащупал корягу – корень какого – то дерева – ухватился за неё и, не двигаясь, смотрел в землю. Он уже едва ли мог задерживать дыхание, когда решил взглянуть наверх, чтобы проверить местонахождение верхнего человека. К сожалению, в момент его, пускай и осторожного, поворота, супрем стоял прямо над ним, и даже несмотря на всю муть воды и насколько можно глубокое расположение, ярко – красная футболка заметно просматривалась в воде злосчастного канала. Заметив сквозь воду расплывчатую фигуру пристально глядящего на него мужчины, Алекс быстро развернулся обратно к илистому дну перешейка и резко укрепил хват за торчащую корягу. То было ошибкой: неудивительно, что тонкий корень давно погибшего дерева, державшийся, по – видимому, только из – за большого слоя ила и прироста к глиняному дну, не выдержал такого давления и оторвался. Заметив это, мальчик начал второпях пытаться ухватить руками почву, грязеподобные сгустки которой лишь раз за разом выскальзывали из его рук, а судорожные отмашки привели лишь к тому, что он начал неизбежно приближать своё тело к водной поверхности. В долю секунды он сообразил: «Как только всплыву, нужно будет вылезать из воды на берег и бежать. Бежать настолько быстро, насколько может человек, истощённый от бессонной ночи, проведённой в бегах и постоянной тревоге, находящийся столько времени в воде, вступивший почти в открытое противостояние с целым взводом, своим смелым поступком защитивший женщин и детей и уже не видящий конца бегам от всё время наступающей опасности.

Супремы вошли в оккупированный городок, ставшим ему временным пристанищем, около часу ночи. Они узнали, что Алексий находится здесь, в то же время он понимал, что бежать в одиночестве – опасно: недруги доберутся и до ставшими за три месяца совместного проживания родными людей. Тогда ни в чём не повинные дети, матери и два старика рискуют отправиться на каторгу или куда похуже за помощь в укрытие предателя. Всегда будучи на чеку, Алексий предвидел наступление врагов, так что он и его приёмные родные уже несколько дней были в готовности к небольшой обороне, при наилучшем раскладе позволяющей им снова скрыться. Но всё пошло не совсем так, как планировал герой. Наступление неприятелей он ожидал с восточной стороны. Там он за символическую плату обзавёлся информаторами, готовыми в случае чего своевременно доложить о приближающейся опасности. Но supremi были умнее, они решили заходить не с основной дороги, ведущей в город, а, пожертвовав время, обойти с западной стороны, по глухой давно заброшенной тропе. Итак, если бы не ужасная бессонница Алекса в ту ночь, бойцы бы застали их врасплох. Он уже не мог знать, а только чувствовал, что они близко. При этом не имел понятия о количестве и качестве вооружения вражеского войска. Сидя на тонком матрасе, уже полностью одетый, он взглянул на мирно спавших товарищей. Как он проклинал каждый радостный момент в их милом кругу! Как же ему было тошно от мысли, что не может он уже оставить их так, спокойно спящими, каждый день весело готовящими завтраками и забавляющимися с детьми днём, ложащимися ночью под небывалые сказы самых старших в своей милой общине.  

И он побежал. Как только красная ткань его футболки коснулась поверхности воды, он тут же резко оттолкнулся от дна, ногами вытолкнув себя настолько, чтобы смочь опереться руками за край суши и вылезти из этого полуводоёма на берег неожиданно быстро для мужчины – надзирателя. Обсыхать было некогда. Он приземлился на колени, и у него было не более чем полсекунды, пока ошеломлённый супрем ещё не начал предпринимать действия по захвату. В момент поднятия ему нужно было изо всех сил оттолкнуть партийца, чтобы выиграть время. Для этого он изначально переставил одну ногу так, чтобы она опиралась на стопу, вторую оставил в исходном положении. Теперь оставалось лишь в момент разгибания коленей развернуться, толкнуть мужчину и быстро побежать прочь. Удача была на стороне Алексия: он даже не ожидал, что удивлённый его акробатикой супрем не устоит и вовсе грохнется в воду. Что было дальше, мальчик уже, конечно, не знал. Но и не трудно догадаться, что некогда поражённый надзиратель теперь находится в бешенстве и, махая от злости руками, делает всё, чтобы поймать ненавистного мальчонку.

Алексий в это время уже бежал, и по мере столь быстрого отдаления от канала, всё яснее его посещала мысль о том, что его тело уже действительно сильно истощено, и что ни хорошая физическая подготовка, ни адреналин не смогут долго помогать ему поддерживать быстрый темп передвижения. Итак, нужно было срочно найти укромное место и скрыться. За ним уже было преследование, он это точно знал и чувствовал всеми клетками своего небольшого тела. Чтобы отбиться от конвоя недоброжелательных к нему партийцев, нужно было действовать резко, непредсказуемо, так, чтобы просчитать следующий его шаг казалось невозможным даже самым опытными преследователям.

И он бежал. Теперь его путь пролегал через небогатые и всё ещё немного уютные райончики, некогда славного города Олена. Вокруг были только серые или серо – бежевые низкорослые домики, невысотность которых легко объяснялась нахождением на постоянно омываемой почве, в связи с этим периодически уходящей из-под ног. Были они всегда не больше 2 – 3 этажей, и около четырёх подъездов в ширину. Подле них росли так же низкорослые, кривоватые деревца, немногочисленная листва которых часто имела тёмно – зелёную окраску. Были на этих улочках и малочисленные люди: то были люди или совсем не нужные партии, или предатели, теперь работающие во благо процветания партии, забравшей у них свободу и независимость, любимую работу и семью. Остальным выходить на улицы во время деятельности дозора было страшно.

Уже задыхаясь, Алекс заметил странную очередь в подъезд одного из таких жилых домиков. Убедившись в том, что прямого преследования не видно и ему удалось на время отбиться от партийцев, он подошёл поближе и стал крайним. Странной она была по нескольким причинам: во – первых, кто в такое небезопасное время, когда город патрулируют, будет устраивать сборища, во – вторых, сама очередь состояла только из мальчиков похожей внешности, примерно его телосложения и возраста. Увидев вопросительное лицо Алекса, стоящий перед ним в очереди мальчик ткнул ему пальцем на объявление о поиске пропавшего, о том, что бабушка искала потерянного внука. Наш герой довольно быстро смекнул, что это было на тот момент уже распространённое явление и в других оккупированных городах, когда ради утешения родственники устраивают что – то наподобие «кастинга» по поиску исчезнувшего или погибшего родного человека в надежде найти похожего, так же одинокого человека и принять его в семью. Но тут Алекс заметил, что из угла другого дома выбежало несколько озирающихся по сторонам человек в супремовской надзирательной форме. Так он оттолкнул от двери первого стоящего мальчика и под недовольные возгласы резво забежал в подъезд. Первый пролёт он пролетел, едва его заметив, и, оказавшись на втором этаже живо шмыгнул в первую попавшуюся дверь, располагавшуюся справа от него.

Тяжёлая дверь за ним глухо захлопнулась. Он осторожно заглянул на кухню: то была первая дверь прямо по коридору, также справа. Он увидел такую сцену: на белой пошарпанной табуретке сидела мать, одетая в строгую форму, издали напоминающую супремовскую, у неё были светлые волосы и крупные, хорошо уложенные локоны, едва достающие плечи. Возле неё стоял крупный сын – подросток лет 15 - 16 и маленькая девочка – дочка лет 3 – 5, на которой было надето маленькое аккуратненькое красное платьице в частый белый горошек, ещё не очень густые волосы её были старательно завязаны двумя большими жёлтыми бантами на затылке, казалось, сильно стягивающими кожу маленькой головы. Они стояли и, не отводя взгляд, точно заворожённые, наблюдали за тем, как мать монотонно, абсолютно механически, без усилий, держа тарелку на своих коленях, режет на троих круглый, вытянутый, похожий на рулет кусок сильно переваренного, жирового и сального свиного мяса. Алексий тут же смекнул: он у предателей. Простые граждане не могли позволить себе мясные изделия даже такого вида, а тут семейство, по – видимому, было награждено за содействие в деле, обличающим действия лиц, неугодных партии.  Поглощённые этим занятием, жильцы квартиры всё ещё не замечали стоящего в дверях Алексия. Но вдруг он был замечен: маленькая девочка в платьице подняла на него свои как пуговки изящные глаза и, несмотря на его жесты, просящие его не раскрывать, неуверенно своей фарфоровой ручкой коснулась маминой, переведя её внимание на фигуру нежданного гостя. Некогда красивая женщина – мать с безжизненным и безучастным видом заметила нашего героя. Тут же она бросила своё увлечение мясом, небрежно откинула поднос на стол, встала сама и, толкнув Алексия в сторону, выпрыгнула из той же двери, порог которой только что перешёл ищущий убежища мальчик. Она пошла его сдавать. Алексий поднялся и снова взглянул на кухню: теперь он заметил мертвецкую бледность предательских детей, их впалые, казалось, от бесконечного горя глаза. Итак, в проклятой квартире остались два странных растерянных ребёнка и мальчик в красной футболке. Тут Алекс рефлекторно ринулся вглубь кухни и, жадно оторвав лакомый кусочек остывшего, неаппетитного, разваренного салового мяса, показавшегося при других обстоятельствах отвратным, направился дальше по коридору, шмыгнул в последнюю правую дверь в надежде найти там хотя бы временное укрытие. Он понимал, что бежать за пределы квартиры сейчас как никогда опасно: патрули могут быть в любой части дома и улицы.

Квартира, в которой так неожиданно оказался Алексий была довольно просторной. Там было много различной, в основном уже старящийся мебели, какие – то ажурный занавески на шкафах, ковры с вычурными узорами, но ничего из этого не придавало этому жилищу тепло и уют, о которых Алекс так смутно помнил из родного дома.

Его раннее детство приходилось на последнее перемирие на военных фронтах, сопровождавшееся выводом войск с незанятых территорий и мирным перевооружением оставшихся войск. Да, его родители действительно были ценными государственными служащими, посвятившие свои жизни борьбе за мир и для него, увы, погибшими. Но несмотря на всю служебную занятость, два дисциплинированных человека, до костей живущие по уставу, при любой малейшей возможности дарили своему рождённому в непростое время ребёнку всю любовь и посильную заботу, ещё не убитую тяжёлыми военными обстоятельствами. Именно они привили ему непоколебимое чувство правды. Он был воином, рождённым другими, искренне любящими друг друга воинами, и уже только от осознания этого он должен был при любых обстоятельствах оставаться сильным и достойным своих героических родителей человеком.

Но вернёмся в квартиру предателей. По всей видимости, наш мальчуган оказался в комнате старшего сынишки. То было небольшое помещение, отделанное в тёмно – синих оттенках, на стенах которого небрежно висели плакаты, на полках которого стояли глупые фигурки, до ужаса шаблонно соответствующие игровым интересам мальчиков того времени. Рассматривать обстановку было некогда: срочно нужно было скрыться. Алексий быстро шмыгнул под кровать и, забивший в самый угол, начал ждать, судорожно обдумывая нынешнее своё положение и дальнейшие свои действия. Но теперь в его голове не было чётких планов действий и стратегии, уставший разум был способен лишь на осознание его абсолютно безнадёжного положения.

И то ли от этого осознания, то ли от физической измотанности, то ли от предчувствия неблагополучного исхода нынешнего побега Алексий дрожал. Каждая мышцинка в теле ребёнка была напряжена, зубы стучали, мальчик всем небольшим телом свернулся в совсем крохотных размеров комок. Он чувствовал, что в этот раз никак не может преодолеть накатывающую тревогу и страх, осознание безнадёжности положения и непонимание, как дальше быть, окутывали его, не давая пробиться голосу рационализма. Ему казалось, что всё совсем бесполезно. Напрасна была борьба, зря были прожиты все годы непрерывного преодоления препятствий. Неужели всё это было ради того, чтобы теперь умереть вот так, в 13 лет, свернувшись в убогий калачик, имея в желудке лишь кусок противного мяса, с чувством нереализованных целей и неоправданных надежд. Ему очень хотелось, чтобы все эти мысли были лишь вздором. Но сейчас они слишком точно отражали отвратительную несправедливость реальной картины происходящего. И весь этот мнимый протест только и мог, что проявляться в стихийной дрожи, совсем захватившей тело мальчика.

Внезапно в его голове вспыхнуло воспоминание, давно забытое, из детства. То было воспоминание из тех, что очень старательно пытаешься забыть, и на время это, быть может, тебе это и удаётся. Но оно исчезает не бесследно. Оно покидает сознание лишь для того, чтобы в ответ на триггерное событие снова появиться, причём в самый неподходящий для него момент. То было воспоминание о последнем дне, когда он видел родителей.

Алексию было около 10 лет, когда супремы ворвались к ним в дом с целью беспощадного истребления его родителей, последующего после применения физических пыток с целью добычи нужной враждующей партии информации. Но два преданных своему делу военных сотрудника предугадали этот приход и заблаговременно уничтожили все сведения и документы, за которыми шла такая страстная охота. Естественно, ни при одном мучительном истязании ни одно положение дел не было раскрыто. Учли они и ещё кое – что: почти никто не знал об их сыне. Осознавая все риски, ещё при рождении мальчик не был зарегистрирован ни в этой квартире, ни даже в этой семье. Все эти предосторожности были нужны для того, чтобы сделать из него бойца - невидимку, и за то время, которое им ещё будет отведено, суметь научить его всем важнейшим тонкостям их дела и передать всю важнейшую информацию. Большой удачей было, что Алекс всегда был смышлёным и уже к своим 10 годам действительно отлично приобрёл нужные для побегов навыки и овладел всей необходимой информацией. Наработки и открытия, сделанные его родителями, но так и не переданные в штаб, могли в корне изменить ход военных действий. Незадолго до вторжения супремовских войск в их город родители перенесли все сведения на электронный носитель, похожий на чип, и вживили его сыну. Алексу оставалось лишь найти секретные укрепления своих и передать, но с каждым проверенным им городом уверенности в том, что они ещё остались, становилось всё меньше. В тот страшный день родители подарили ему красную футболку, в символ мира, которого необходимо добиться путём войны, и завещали всегда быть достойным человеком. Когда пришли истребители, наш тогда ещё едва 10 летний мальчуган в большеватой ему футболке, еле сдерживая слёзы, вызванные огромным страхом и не перебиваемой хорошими мыслями тревогой, с усилием свернувшись калачиком, так же сильно дрожал, слыша и видя через маленькие щёлки своего укрытия, что происходит с его единственными близкими на этом свете людьми.

За несколько лет ежедневного переживания непредсказуемо страшных и каждый раз по – новому пугающих событий это воспоминание утратило силу. Быть может, в этом нашло проявление милосердия неокрепшего сознания, позволившее просто забыть детали чудовищного момента, разделившего жизнь мальчика с размеренной на вечно избегающую. Это воспоминание почти исчезло для того, чтобы напомнить о себе в момент, своим травматизмом который сможет возродить давно похороненные воспоминания, даже из самых глубоких недр подсознания.

От внезапно вспыхнувшего воспоминания стало ещё хуже. Алексий продолжал трястись, с каждым неглубоким выдохом стараясь сжаться всё сильнее, стать ещё незаметнее. Время в его убежище тянулось бесконечно. После внезапно возникшего яркого и трагичного детского воспоминания, сознание перекинуло Алекса в события последних дней. Теперь он как наяву заново видел волнорез, серый бетонный домик, неспокойное, с каждым разом всё сильнее разбивающееся о буну море, лица в страхе бегущих матерей, стариков, детей, по своей доброте приютивших его. Его снова охватило неискупимое чувство вины за опасность, которой он их подверг. Но сейчас ему казалось, что всё это уже совсем утратило смысл, не имело ровным счётом никакого значения.

Дверь открылась. Звук был такой, как будто её попытались сорвать с петель. Затем быстро захлопнули, да так, что, казалось, подпрыгнул весь дом. Послышались громкие и «злые» шаги по квартире. Идущие были похожи на рышущих в поисках кости голодных собак, с животной настойчивостью заглядывающих в каждую прощелину. Вот они своими ногами достигли радиус видимости из – под кровати Алекса. То были две женщины – надзирательницы в супремовской форме, и снова – одна постарше, другая значительно моложе. Они проверяли каждую комнату, чётко и слаженно проверяя все места возможного пребывания мальчишки. Так они быстро дошли и до комнаты старшего сына хозяйки. К этому моменту Алексий как никогда был готов и к разоблачению, и к смерти. Проверку они начали со штор, затем открыли небольшой шкаф и, агрессивно откинув одежду, обнаружили, что и там пусто. Затем вошёл сам мальчик. Он заранее предупредил их вопросы утвердительным ответом, с надменнейшим выражением лица сказал «никого не видел» и всем своим весом уселся на кровать. Женщины всё ещё пристально смотрели на подобного рода наглость сынишки, как вдруг им передали, что на улице такой – то был замечен мальчик с похожими ориентировками, и, простив мальчугану эту выходку, они направились к выходу.

Сердце Алекса стало недоверчиво расслабляться, как вдруг он заметил на себе чей – то взгляд. То был изумлённо смотрящий на него сын хозяйки, глаза которого с каждой секундой становились всё шире, а в них всё яснее читалось непоколебимое намерение тотчас же побежать докладывать о своей находке. Едва начинавшая отступать паника теперь нахлынула на Алекса с двойной силой. Он отчаянно не знал, что делать, отчего просто уставился на мальчика своими лазурными глазами, полными тревоги и ужаса, казалось, копившимися все эти долгие и самые страшные дни войны, затем медленно, не отводя пристального взгляда, подвёл указательный палец к бледным, застывшим губам, трясущейся рукой показывая жест «shush» *, всем своим видом призывая предательского сына к молчанию. Ещё мгновение назад, уверенный в необходимости доноса мальчик, совсем изменился в лице. Будто та неведомая ему часть ужасных тягот, выпавших на долю маленького Алексия, врезались в его сознание от одного пронзительного взгляда, отчего хозяйскому мальчику стало не по себе, и он медленно поднял свой корпус, теперь уже осторожно усевшись на кровать. Казалось, он теперь совсем другой..  Ему стало очень больно. То была боль за столько лет неведения и даже прямой слепоты по отношению к таким близким и чудовищным обстоятельствам, без какого – либо стремления познать участь других, то была боль и за Алексия, и за все угнетённые народы, давление на которые ежедневно усиливается. Он решил во что бы то ни стало сохранить тайну этого дрожащего под кроватью мальчугана. Ему показалось, что это была самая малая часть того, что он может сделать взамен всех лет нахождения в тепле, безучастия и равнодушия.

Тем временем в голове Алексия с ужасающей настойчивостью, раз за разом повторялась фраза, сказанная его отцом при их последнем разговоре: «Ever conceal, never reveal» *. С неутомимым упорством эти слова возникали в его сознании, становясь всё медленнее и медленнее, ближе, всё более размеренными и глубокими. А вместе с ними возникал и вопрос: станет ли тайна явной сейчас или Бог всё же окажется на стороне нашего маленького героя?

Его рассуждения прервала белая простыня, тихонько опускающаяся вниз, чтобы закрыть Алексия от возможных взглядов. То была вполне хорошая идея сына хозяйки, доказывающая, что этот мальчик не так уж и глуп и чёрств, как можно было подумать изначально. Но он не успел. Когда оставалось опустить совсем немного белой ткани, из – за двери со стороны коридора Алексий почувствовал пристальный взгляд, направленный прямо в сторону его незамысловатого убежища. То был случайный взор старшей надзирательницы, которая, разговорившись с хозяйкой, осталась в квартире, отправив молодую напарницу проверить уличного беглеца. Заподозрив неладное, она быстрыми шагами устремилась в сторону укрытия мальчика, попутно требуя вылезти и сдать оружие. В пистолете, доставшемся Алексу от родителей, оставалась одна пуля, к тому же, каков был шанс удачного выстрела после всего времени, проведённого в воде? Но терять уже действительно было нечего. Он стал медленно выбираться из своего укрытия, не отрывая своих больших голубых глаз от взгляда женщины, стоявшей перед ним. Теперь он её узнал – это была та кучерявая женщина, что преследовала их на волнорезе. Свои раскрытые и обращённые наверх руки он держал у неё на виду, затем, встав почти в полный рост, он стал медленно тянуть правую руку к кожаной кобуре, продолжая плавно приближаться к фигуре надзирательницы, которая всё ещё неподвижно стояла, обратив своё оружие в сторону 13 летнего мальчишки. Итак, он стал медленно доставать пистолет.

Что же чувствует юная, совсем ещё не раскрывшаяся душа, находясь под прямой угрозой страшной смерти?

В голове у Лекса была только одна мысль: он сделал ещё слишком мало, чтобы сдаваться и умирать.

Так, он держал обе руки над головой, а затем начал плавно опускать одну из них к кобуре, Алекс продолжал неутомимо и завораживающе смотреть на женщину, всё ещё грозно стоящую перед ним. Нужно было выждать правильный момент. Он полностью осознавал, что любая неудача сейчас будет непременно стоить ему жизни. И вот он так же, не отводя своих глубоких синих глаз, начал медленно опускать своё маленькое оружие. Тут он заметил, что покорность его действий смогла одномоментно усыпить бдительность наблюдательницы. Не упуская нужного мгновения, он резво перехватил только что опускаемый им за дуло пистолет, левой рукой живо выбил оружие из рук женщины, и, использовав это движение для разворота корпуса правым плечом вперёд, сразу же произвёл точный выстрел почти в упор в голову. Не успела она ещё упасть, как ошарашенный Алекс уже со всех ног нёсся по коридору, сильно отталкивая пытающуюся его перехватить женщину – хозяйку. Живо поднявшись, она достала ружьё из ближнего к ней шкафа и начала стрелять, но в этот момент Алекс уже умело прошмыгнул на обшарпанную лестницу парадной через на этот раз, к его счастью, открытую дверь.

*(с лат.) тайное никогда не станет явным.   

Выбежав из подъезда, в замешательстве посмотрев по сторонам, он сделал два быстрых поверхностных вдоха и на в втором коротком выдохе сорвался с места и ринулся в правую сторону. Плана не было. Единственным выходом из положения было бежать.

И он бежал. В одно мгновение он добрался до дороги. На другой стороне улицы он заметил небольшой надзирательный отряд, во главе которого оказалась вторая, более молодая, русоволосая надзирательница, которую он так же помнил с отступления на буне. Он тут же пригнулся, спрятавшись за передним колесом ярко – жёлтой машины, являющейся раритетным потомком некогда знаменитых «Жигули». Сидя спиной к корпусу машины, мальчик пытался мысленно, по доносившимся звукам топота грубых ботинок, проследить местоположение супрем. Убедившись в направлении их движения, он принял решение со всех ног сейчас бежать в противоположную сторону. Он быстро выглянул из своего укрытия и убедился в том, что злосчастный отряд дальше идёт, всё так же направо, всё по той же противоположной от него стороне дороги.

В связи с этим мальчик, уверенный в том, что не был замечен, набрался смелости продолжить свой побег. Для начала, ещё сидя на корточках, он двинулся в сторону багажника яркой машины. Оттуда он пристально вгляделся в перспективу городской улицы, по которой ему предстоит совершить дальнейшее передвижение до более безопасного укрытия и, убедившись в том, что там никого нет, он на секунду отвернулся, закрыл глаза, выдохнул и, разогнувшись, побежал.

Не успел он сделать и шага, как перед ним появилась женская фигура. Молодая надзирательница поджидала его с другой стороны машины.

Направив на мальчишку пистолет, она смотрела в упор на красивое и загорелое его лицо, показавшееся тогда совсем ребяческим, но, несмотря на это, ничуть не дрогнувшее и выражающее самую отчаянную степень решительности. В его маленьком пистолете больше не было пуль. Вокруг, да и на всём Свете, не было ни единой души, способной защитить уязвимую душу юного мальчугана.

Но на лице уже изрядно уставшего от вечной погони Алексия не появлялось и проблеска сомнения. Каждая его черта всё ещё выражала безграничную уверенность в правоте своего дела, совесть и мысли его были чисты, а значит, переживать было совсем не о чем.

И спокойным голосом, с непоколебимой уверенностью, он раскрыл руки и, закрыв глаза, произнёс: «Стреляй».