Девушка медленно шла по дорожке московского парка, усыпанной желтыми сентябрьскими листьями. Она улыбалась, глядя на них, на гладь пруда, освещенную все еще теплым солнцем, на скользящих по пруду еще не улетевших уток и на белые облака, плывущие по небу. Она то и дело оглядывалась по сторонам, как бы желая одним взглядом охватить сразу весь мир. Все еще улыбаясь, девушка поднесла руку к груди, замедлила шаг. «Вот опять, — ей стало немного трудно дышать, — ну ничего, сейчас отпустит». На мгновение у нее потемнело было в глазах, но очень скоро дышать стало легче. «Ну вот и хорошо. Надо посидеть и отдохнуть». Девушка отыскала глазами ближайшую лавочку на аллее парка и уже направилась к ней, как вдруг остановилась, постояла немного, потом покачнулась и упала на усыпанную листьями клена дорожку. Пожилая женщина с хозяйственной сумкой, наполненной нехитрыми покупками, подбежала к упавшей, наклонилась над ней и закричала:
— Позвоните в скорую! Девушке плохо! Позвоните в скорую!
Стал собираться народ, вытаскивали мобильные телефоны, набирая в спешке «103», кто-то перевернул девушку на спину, подложив ей под голову куртку и пытаясь пощупать пульс. Ей расстегнули молнию дешевой бледно-розовой ветровки, чтобы ей было легче дышать, но никто не понял, поднимается ли ее грудь, бьется ли ее сердце. Девушка лежала безмолвно и неподвижно. Мужчина средних лет в сером плаще вызвал заодно и полицию, сам не зная, зачем. Эмоции толпы всегда сильнее, чем эмоции отдельного человека, а крики старушки, лежавшая на дорожке парка девушка, еще слишком молодая для какого-либо серьезного несчастья, сильно взволновали собравшийся вокруг народ. Приехала скорая, сразу же за ней и полиция, девушку осмотрели и констатировали остановку сердца. Неподвижное тело положили на носилки, погрузили в машину, полицейский поговорил о чем-то с врачом скорой помощи, черкнул пару строк в своем блокноте, врач сел в машину и она умчалась. До притихшей толпы донеслись слова офицера, обращавшегося к сидящему в полицейской «Шкоде» напарнику:
— В Первую Центральную, в кардиологическое… Документов у нее нет, давай сначала туда, потом будем выяснять…
***
В Бюро регистрации несчастных случаев Центрального округа Москвы вошёл офицер полиции лет сорока, поднялся на второй этаж, прошел по коридору и постучался в один из кабинетов. На ответ «Войдите!» он открыл дверь и вошел внутрь.
— Капитан Рубцов, — он козырнул и закрыл за собой дверь. — Разрешите, товарищ майор?
Сидевший за столом майор Пивоваров поднялся ему навстречу, протянул руку и сказал добродушно:
— Присаживайтесь, капитан.
Рубцов пожал руку майора и уселся в кресло напротив стола.
— Вам направили дело погибшей девушки. Я привез протокол, составленный на месте происшествия, и результаты расследования, а медицинское заключение вам должны были направить из больницы.
— Да, да, мы все получили. Докладывайте, капитан.
— Звонарева Кристина Геннадьевна, 2002-го года рождения, — начал Рубцов, изредка сверяясь с бумагами, которые он привез майору Пивоварову, — воспитывалась в детдоме, куда она попала в пятилетнем возрасте после гибели своих родителей в автокатастрофе. В детдоме у нее обнаружили порок сердца. Заведующая, с которой я разговаривал, сказала, что неизвестно, был ли этот недуг врожденным, так как особых страданий он девочке не приносил, они ограничивались лишь ежегодным обследованием и легкой поддерживающей терапией.
— Но умерла Звонарева от остановки сердца, как стало известно из заключения вскрытия, — заметил майор.
— Совершенно верно, с возрастом девочка чувствовала себя все хуже, а, достигнув совершеннолетия и получив комнату в общежитии швейной фабрики, куда она устроилась работать, она стала подвергаться частым сердечным приступам. Пройдя обследование в заводской поликлинике, Кристина узнала свой приговор: ей срочно нужна была дорогостоящая операция, без нее врачи не гарантировали, что она проживет больше года. Денег у девушки, понятно, не было, никого из близких родственников у нее не осталось, а к дальним обращаться смысла не было: семья у них всегда была небогатая, а Кристину никто никогда не навещал в детдоме, и она никого ни в Москве, ни за ее пределами не помнила.
— Значит, девушке просто позволили умереть?
— Заведующая детдомом показалась мне душевной женщиной, — продолжал Рубцов, — она поддерживала контакт со многими своими выпускниками. Кристине она часто предлагала попробовать обратиться в разные службы, благотворительные учреждения, собесы и т. д., но та всегда отказывалась. И вот чем это закончилось. Но самое интересное, товарищ майор, я узнал, осмотрев ее комнату в общежитии. Я нашел там завещание Кристины.
— Завещание?! Что же ей было завещать, если жила она небогато?
— Я еще раз поговорил с заведующей детдома, и она мне рассказала историю гибели родителей Кристины. Они ехали в детский сад, чтобы забрать дочку, когда на перекрестке на их машину наехал грузовик. Отец девочки умер на месте, а мать с тяжелейшими травмами доставили в больницу. Ей требовалась срочная пересадка печени, и орган уже нашли, но не успели доставить: женщина скончалась, не приходя в сознание. Повзрослев, Кристина попросила заведующую детдома помочь ей завещать свои органы в донорский банк, за исключением сердца, разумеется. В медицинском заключении, приложенном к завещанию, было указано, что ее недуг не должен быть большим препятствием для донорства. Вот ее завещание, — Рубцов положил перед майором последний лист бумаги.
— Бедная девочка, — проговорил задумчиво Пивоваров, — зная, что умрет, и потеряв мать из-за отсутствия нужного органа в ближайшей доступности, она решила пожертвовать единственное, чем обладала и что принадлежало ей по праву.
Они помолчали немного, потом майор сказал:
— Спасибо, капитан. Дело мы закроем за отсутствием доказательств насильственной смерти. О теле Кристины Звонаревой позаботится клиника, где свяжутся с банком донорских органов и проведут все необходимые процедуры. Можете быть свободны и спасибо за проделанную работу.
Рубцов оставил папку с документами Пивоварову, встал, козырнул и вышел из кабинета майора.
***
Из института Наташа Соловьева возвращалась поздно. После солнечного дня к вечеру заморосил противный дождь, уже стемнело. «Чтоб ей провалиться, этой физичке» — в отчаянии думала девушка. Она знала, за что та ее невзлюбила. Физичка была молодая, сама недавно закончила институт и осталась работать на кафедре. Они были чем-то похожи: обе высокие стройные блондинки, но Наташа слыла на факультете самой красивой девушкой, а у физички был кривоватый нос и слишком тонкие губы. На каждом зачете она гоняла Наташу по всем вопросам так, что девушка возвращалась домой, как выжатый лимон. А сегодня еще и зонт потеряла в институте. Она возвращалась по темной набережной уставшая, голодная и промокшая.
— Эй, девушка! — услышала Наташа за спиной голос, подвыпивший и разгульный. — Куда это вы так спешите?
«Только этого мне сейчас не хватало!» — подумала она и прибавила шаг. Возможно, этого делать не стоило, потому что ее сразу же обогнали трое парней и нарисовались перед ней, обмениваясь пошлыми шуточками. Когда Наташа попятилась, один из них схватил ее за руку. Девушка попыталась вырваться, но ей это не удалось. Двое других за спиной своего товарища подначивали и подзадоривали его, смеясь и кривляясь. Наташа сделала еще одну отчаянную попытку вырвать руку, для чего, размахнувшись сумочкой, обрушила всю силу удара на плечо державшего ее парня. Тот от неожиданности ослабил хватку, и девушка совсем было высвободилась, но его товарищ толкнул девушку со словами:
— Ты, коза, оборзела совсем!
Наташа упала. Сначала она не поняла, что произошло. Почувствовав сильный удар сзади, подумала, что третий парень стукнул ее чем-то по затылку. Спустя мгновение девушка обнаружила, что лежит в очень неудобной и неестественной позе, как сломанная кукла, и не может пошевелиться. Ей не было больно, но все тело как будто парализовало, сковав железными тисками. Это ощущение тоже длилось недолго, после чего Наташа почувствовала, как что-то очень горячее стекает у нее по шее, потом тепло разлилось по всему телу, и оно обмякло, железные тиски отпустили, и стало как-то все безразлично. Некоторое время она еще ощущала на лице холодные капли дождя, потом и этот холод отступил, глаза ее перестали видеть мельтешение бледных и расплывчатых испуганных лиц, и наступила полная темнота.
— Тикаем, пацаны! — этих слов Наташа уже не слышала. — Кажется коза того… померла…
***
В пустынном больничном коридоре находились двое. Женщина лет пятидесяти тихо плакала, сидя на одном из длинного ряда стульев. Рядом с ней стоял мужчина ненамного старше ее и поглаживал ее по плечу. В глазах мужчины была такая боль, что дежурная медсестра, сидевшая в дальнем конце коридора, едва взглянув на молчаливую пару, смущенно и сочувственно отвела взгляд. Эти двое прибежали полчаса назад, около полуночи, испуганные и дрожащие, не сразу нашедшие слова, чтобы спросить, можно ли им подождать у операционной, где находилась их дочь, которую привезли в критическом состоянии поздно вечером. Девушку нашла на набережной молодая пара в луже крови и вызвала скорую помощь. На ее счастье, в ту ночь дежурил сам Ершов, а поговаривали, что лучшего нейрохирурга, чем он, трудно было найти не только в Москве, но и во всей России.
— Лена, Лена, — мужчина потряс плечо жены, и она поспешно подняла голову. Из операционной вышел невысокий седой человек в зеленом комбинезоне, устало снимая с лица хирургическую маску. После четырех с половиной часов ожидания и из-за пережитого волнения и горя ноги поднявшейся женщины не слушались. Она покачнулась, но муж поддержал ее, и они вместе устремились навстречу вышедшему хирургу. Профессиональным жестом врача, привыкшего разговаривать с убитыми горем родственниками своих пациентов, он пожал родителям девушки руки чуть ниже локтя и, не дожидаясь их бессвязных расспросов, заговорил первым:
— Вашу дочь доставили в тяжелейшем состоянии с серьезной черепно-мозговой травмой, полученной при ударе о каменный парапет набережной, где ее нашли. Боюсь, мои прогнозы насчет ее состояния весьма неутешительные. Все мои попытки спасти ее мозг не увенчались успехом. Во время операции она впала в кому, и только это спасло ее от смерти. У нее сильное сердце, на системе «искусственные легкие» она может прожить еще какое-то время, но… ее мозг мертв… мне очень жаль…
С каждым словом хирурга из глаз отца Наташи будто уходили остатки жизни, а ее мать больше обмякала в объятиях мужа, пока, наконец, рыдая, не опустилась снова на стул, окончательно обессилев.
— Что нам теперь делать, доктор? — это было все, что мог прошептать несчастный отец.
Ершов как будто медлил, подбирая слова, потом медленно произнёс, делая большие перерывы между фразами:
— Нигде и никогда не производились операции по пересадке мозга. Но я лично много изучал все тонкости, предполагаемые результаты и ожидаемые осложнения подобного вмешательства. Если бы такие операции были возможны, их стоимость была бы по карману, пожалуй, единицам из живущих на Земле людей. Мои эксперименты хорошо финансируются, но на людях я еще не провел ни одной операции. Я могу добиться разрешения на такой эксперимент. Естественно, это будет бесплатно для вас, я оформлю операцию, как часть испытательного проекта.
Женщина, плачущая на стуле, подняла голову и спросила мужа слабым голосом:
— Боря, что он говорит?
— Он сказал, что нужна еще одна операция, — ответил он жене, а, обращаясь к хирургу, спросил, тоже плохо соображая, о чем идет речь: — Что для этого нужно, доктор?
— Нужен донорский мозг.
— А где нам его взять?
— Вы не можете его взять. Это вопрос лишь счастливой случайности. Поскольку подобные операции не проводятся, в базе донорских органов не числятся листы ожидания для пересадки мозга. Эти органы, если они там и хранятся, используются исключительно для экспериментов. Нам нужно ждать совершенно свежий мозг, только-только поступивший в базу и по всем параметрам подходящий вашей дочери. И могу вам сказать, шансы у нас ничтожно малы.
— А сколько нужно ждать этого мозга, доктор?
Ершов, поняв, что от горя и отчаяния родители девушки сейчас плохо соображают, просто сказал:
— Давайте сделаем так. Вы подпишете необходимые документы, подтверждающие ваше согласие на пересадку, а я вам сообщу, когда найдется донорский мозг.
— Что он сказал, Боря? — снова подняла на мужа заплаканные глаза мать пострадавшей девушки.
— Доктор позвонит нам и скажет, когда надо будет делать вторую операцию Наташеньке.
***
Звонок в квартире Соловьевых прозвенел поздним утром. К телефону подошел усталый от бессонной ночи отец Наташи.
— Слушаю.
— Борис Михайлович, здравствуйте, это доктор Ершов. У меня для вас хорошие новости. Нашелся донорский мозг для вашей дочери. Вчера умерла молодая девушка, ровесница Наташи, которая завещала свои органы для донорства. Мы должны торопиться, счет идет на часы. Вы сможете срочно приехать в клинику, чтобы подписать необходимые документы?
— Да, да, конечно, — сказал растерянный Борис Михайлович, беспорядочно забегав по комнате с телефоном в руке. Потом взял себя в руки и закричал жене: — Лена, собирайся, мы должны ехать в клинику! Наташеньке нужна еще одна срочная операция!
Двое взволнованных, но уже полных надежды родителей сидели на тех же стульях, что и накануне ночью. Больничный коридор не был уже пуст и тих, его наполняли звуки проезжающих мимо тележек, каталок и шагов медсестер и врачей. Родители Наташи молчали, ни один из них не осмеливался разговаривать, погруженный в свои мысли, страхи и надежды. Они просидели так весь день, изредка вставая, чтобы выпить кофе из автомата. Есть они не могли. Только к вечеру из операционной вышел еле державшийся на ногах Ершов и направился к тому месту, где сидели двое взволнованных людей, немедленно вскочивших на ноги при его появлении.
— Операция прошла успешно, — только и смог проговорить хирург.
— Доктор, — обрадовался Борис Михайлович, — мы можем ее увидеть?
Ершов понял, что долгожданный отдых придется отложить еще на пару минут.
— Борис Михайлович, — принялся объяснять он, — я сделал вашей дочери операцию, которую до этого никто никогда никому не делал. Она все еще в коме, и выводить ее из этого состояния сейчас крайне опасно. Когда это можно будет сделать — через день, через неделю или через месяц — я сейчас сказать вам не могу. Сегодня вы можете посмотреть на нее только издалека, вон в то окошечко, когда ее перевезут из операционной в палату. — Хирург снова пожал обоим родителям Наташи руки чуть ниже локтя: — Наберитесь, пожалуйста, терпения. — И несколько неровной от усталости походкой зашагал прочь по коридору.
***
Мир был каким-то неестественно белым. Ну, ладно дверь, стены, потолок — это не очень удивляло лежащую на кровати девушку — но белым был свет, льющийся в окно, кусочек неба, выглядывающий из-за белой занавески, и даже лица, изредка мелькавшие у нее перед глазами. Она не знала, сколько длилось это мелькание, минуту или вечность, но постепенно небо поголубело, а предметы вокруг приобрели расплывчатые краски. Однажды, открыв глаза, девушка обнаружила, что лиц перед ней всего два, и они больше не мелькают, а улыбаются ей.
— Доченька, — тихо произнесла приятная женщина со светлыми волосами, — милая моя доченька, наконец-то ты проснулась.
— Ты меня слышишь, девочка моя? — сказал сидящий рядом с женщиной мужчина средних лет в сером свитере. — Как ты себя чувствуешь?
Девушка попыталась было разлепить губы, чтобы спросить у них, кто они такие, но у нее ничего не получилось. Вдруг ей отчаянно захотелось, чтобы это были ее мама и папа, потому что она их не помнила, но эти люди выглядели такими добрыми и в их взглядах было столько любви, а ей много-много лет так не хватало их любви! Поэтому она собрала все свои силы, с трудом сглотнула и прошептала:
— Мама…
Женщина расплакалась, взяла ее руку и стала целовать ее, у мужчины тоже затрясся подбородок, но он сдержался, и, изо всех сил стараясь улыбаться, начал осторожно гладить одеяло, которым была прикрыта грудь девушки.
— Она тебя узнала, Лена! — радостно повторял он. — Она узнала тебя! А я твой папа! Ты меня узнаешь? Я твой папа.
Девушка облегченно вздохнула. Ну вот и хорошо, именно этого она и желала. Пусть это сон, но все же она видит их. Она счастливо прошептала: «Папа…» и уснула. Когда она проснулась, мама и папа снова были здесь, рядом с ней. «Так не бывает, — подумала девушка, — после того, как проснешься, сон должен кончиться». Тут она увидела еще одного мужчину, который показался ей знакомым. Он был в зеленом комбинезоне и тоже улыбался. Ах, да, она же видела его лицо не раз в том белом мелькании. Теперь это лицо тоже приобрело краски. Мужчина присел на краешек ее кровати и ласково произнёс:
— Ну, как дела у моей любимой пациентки? Давайте-ка побеседуем немного, прекрасная незнакомка. Как вас зовут?
Девушка не знала, как ее зовут, но почему-то ответила, почти не задумываясь:
— Кристина.
У четверых людей, находящихся в этот момент в больничной палате, отразились на лицах совершенно разные чувства. Женщина со светлыми волосами испуганно расширила глаза и посмотрела на мужа. Тот немного смутился, перестал гладить одеяло дочери и вопросительно взглянул на мужчину в зеленом комбинезоне. Доктор покусал немного губы, задумчиво разглядывая свою пациентку, потом успокаивающе похлопал по плечу мужчину в сером свитере. Девушка, лежащая на кровати, удивлённо переводила глаза с одного лица на другое. Откуда это имя? Она его не помнила, тем не менее ее губы сами произнесли его. Почему мама и папа испугались? Она захотела проснуться, но боялась: ведь тогда мама и папа исчезнут, и она никогда больше их не увидит. Наташа снова уснула.
В кабинете доктора Ершова родители девушки с беспокойством слушали объяснения хирурга:
— Борис Михайлович, Елена Николаевна, возможности человеческого мозга до сих пор изучены всего лишь на 1%. Я хочу сказать, что мы умеем его использовать только на такую малость. Операция, которую я сделал вашей дочери, была экспериментальной, я поставил вас об этом в известность, и вы подписали свое согласие. Но без этой операции ваша дочь умерла бы. Я до сих пор не могу гарантировать вам на 100%, что то, что мы наблюдаем сейчас, — это полный успех. Я хочу, чтобы вы были готовы к чему угодно, даже к отторжению.
— Мы понимаем доктор, — сказал Борис Михайлович, а Елена Николаевна только молча кивала головой, боясь расплакаться. — Но почему она называет себя Кристина?
— Прошу вас, наберитесь терпения. Больше разговаривайте с ней, рассказывайте о ее прошлом, вспоминайте вместе людей, которых она знала, места, где вы были вместе.
— Доктор, — справившись с собой, осторожно спросила мать девушки, — а чей у Наташи мозг?
— Этого я вам не могу сказать. Потому что сам не знаю. И никто вам этого не скажет, потому что это запрещено тайной донорства. Мне сказали лишь, что умершая девушка завещала свои органы.
***
Когда Наташа проснулась, в ее палате никого не было. «Ну вот, я же знала, что это был сон, — подумала она. — Но все же как я рада, что мне приснились мама и папа». В это время дверь открылась и они вошли.
— Наташенька, ты проснулась? — мама сразу же устремилась к ее кровати и ласково взяла ее за руку. — Как ты себя чувствуешь?
— Мама… — проговорила удивленная девушка. Ей было трудно говорить, но не потому, что у нее не слушался язык. Наташе казалось, что ей кто-то подсказывает слова, а она их произносит, следуя этим подсказкам. — Я думала вы мне снились…
— Нет, милая, мы тебе не снились, — Борис Михайлович хотел было погладить дочь по голове, но она была полностью покрыта бинтами, и он побоялся причинить ей боль, поэтому стал снова гладить одеяло, а потом взял Наташу за другую руку. — Мы всегда были здесь с тобой. И всегда будем рядом, мы никуда не уйдем.
— Но разве вы не умерли?
Елена Николаевна побледнела и опять чуть не заплакала. Она взглянула на мужа расширенными от ужаса глазами. Борис Михайлович тоже побледнел, но совладал с собой и легонько кивнул жене: мол, помнишь, что сказал доктор? Дочери он не показал виду, что напуган и растерян, поэтому произнёс:
— Нет, Наташенька, ну как же… Мы же всегда были твоими папой и мамой. Помнишь? Мы жили все вместе. И очень скоро ты выздоровеешь, мы вернемся домой и снова будем жить все вместе.
— В общежитии?
Родители снова переглянулись, но, похоже, стали уже понемногу привыкать к непонятным вопросам дочери, да и предостережения доктора сделали свое дело, поэтому испуг в их взглядах был заметно меньше.
— Нет, Наташенька, мы живем на проспекте Вернадского, очень скоро ты вернешься в нашу квартиру, снова увидишь твою комнату, — изо всех сил старался говорить ровным и успокаивающим голосом Борис Михайлович. Тут ему вдруг пришла в голову идея, и он спросил у дочери: — Наташа, а ты что помнишь из того, что было раньше?
Теперь пришла очередь Наташи испугаться, потому что воспоминания очень волновали ее. У нее было такое чувство, что это была не ее память, она помнила то, чего никогда не знала, а то, что знала, не могла вспомнить. Елена Николаевна посмотрела было на мужа укоризненным взглядом, мол, дернули тебя за язык, но тут Наташа медленно и неуверенно заговорила:
— Я помню девушку… Кристину. Она жила одна. Однажды она гуляла в парке и вдруг упала. Я видела ее откуда-то сверху, потому что я… взлетела над деревьями. Кристина лежала на дорожке парка, на желтых листьях, а вокруг стал собираться народ. Потом я полетела все выше и выше, а потом… я ничего не помню. Помню лишь белый свет. — Наташа посмотрела на родителей: — А вас я помню молодыми. Я тогда была еще совсем маленькая. — Тут девушка расплакалась. — Потом вы умерли… мама… папа…
— Ну, ну, Наташенька, — Елена Николаевна стала утешать дочь, — успокойся, милая, всё хорошо. Ты просто потеряла память, но скоро ты выздоровеешь — так доктор говорит, — соврала Наташе мать.
— Мама, — осторожно спросила девушка, — а что со мной случилось? Почему я здесь? И кто такая Кристина?
В своем кабинете доктор Ершов, нахмурившись и кивая головой, очень внимательно выслушивал сбивчивый рассказ родителей Наташи. Едва сдерживая слезы, Елена Николаевна спросила:
— Доктор, должны ли мы рассказать ей правду? Должна ли она знать, что ей пересадили мозг другой девушки? И… и…
— И могут ли быть эти воспоминания как-то связаны с жизнью той девушки? — пришел на помощь жене Борис Михайлович.
— Вы много от меня хотите, — ответил хирург. — Для операции, проведенной впервые в истории человечества, ответы на эти вопросы слишком преждевременны. Я хотел бы попросить вашего разрешения продолжать наблюдать Наташу и после ее выписки. Только так мы сможем хоть что-то понять. Одним я могу вас обрадовать уже сейчас: на мой взгляд, кризис миновал, и ваша дочь пошла на поправку. Как только меня удовлетворят результаты всех ее анализов, я смогу говорить о том, чтобы отпустить ее домой. Естественно, под строжайшим наблюдением с вашей стороны и регулярными посещениями клиники для постоянного контроля ее состояния. А правду… конечно, она имеет право ее знать… но только после полнейшего выздоровления.
***
Наташа вошла в комнату, поначалу показавшуюся ей совершенно незнакомой. Она боялась притронуться к вещам, которые не считала своими. Более того, они казались ей слишком дорогими по сравнению с теми, которыми она привыкла (привыкла?.. какое странное слово) владеть. У нее никогда не было такого мобильного телефона, такой красивой одежды и таких изысканных сумочек и украшений. Тем не менее, к ее удивлению, руки Наташи привычным жестом взяли телефон, ее пальцы заскользили по дисплею, открывая непрочитанные сообщения, непринятые вызовы, соцсети и приложения. Кто все эти люди, которые пишут ей, интересуясь ее здоровьем, желая ей скорей поправиться и прося о встрече? А Кристина? Наташа пробежала глазами по именам и телефонным номерам. Здесь нет Кристины. Кто она? Где Кристина? Она должна во всем разобраться, иначе сойдет с ума.
— Мама, можно задать тебе вопрос? — Накрывавшая на стол Елена Николаевна с готовностью оставила свою посуду и с улыбкой пошла навстречу вошедшей в кухню дочери.
— Ну конечно, Наташенька. — Доктор велел им больше вспоминать о прежней жизни и рассказывать ей все, что она пыталась вспомнить. — Что ты хотела спросить, дорогая?
— Вы с папой знали всех моих друзей?
— В общем, да. Твои подружки часто забегали к тебе поболтать, иногда оставались у нас на обед.
— А Кристина была моей подругой? — с надеждой спросила Наташа. — Мама, кто такая Кристина? Где она?
Елена Николаевна растерялась. Ее муж вышел купить хлеба, а без него ей не хотелось начинать этот непростой разговор, который они так долго откладывали. Но дочь смотрела на нее таким умоляющим взглядом, что она решилась.
— Присядь-ка, милая. — Наташа опустилась на стул рядом с матерью за кухонным столом. — Ты помнишь, что случилось с тобой до того, как ты попала в больницу?
— Нет, мама. Вы с папой сказали мне, что я серьезно заболела. Чем заболела?
Елена Николаевна ласково взяла дочь за руку.
— Наташенька, на тебя напали хулиганы, — начала она тщательно подбирая слова, — и ты… сильно пострадала. Ты упала и ударилась головой. У тебя был поврежден мозг, и тебе пришлось… делать операцию. Тебе… пересадили другой мозг.
Ужас в глазах девушки напугал мать, она еще раз пожалела, что мужа нет рядом. Что, если Наташе станет плохо? Доктор строго-настрого наказал им привозить ее в клинику при первых подозрениях на ухудшение состояния, и Елена Николаевна уже протянула было руку к телефону, чтобы набрать номер Ершова, но тут девушка, казалось, справилась с собой и спросила:
— Мама, это случилось в парке? Я помню, как упала на желтые листья… или это была Кристина?
— Нет, Наташенька, это случилось на набережной.
Наташа задумалась.
— А что же тогда случилось в парке, мама?
— Но я не знаю ни про какой парк, дорогая. Может, ты помнишь, как ты гуляла там с подружками? Доктор сказал, что воспоминания могут постепенно вернуться. Ты наберись терпения, доченька, вот увидишь, ты все вспомнишь.
Наташа поняла, что мать ей вряд ли чем-то поможет, и решила больше ни о чем не расспрашивать. Она должна разобраться во всем сама. Она чувствовала, что именно то, что она помнит, являлось ее настоящей жизнью. Нет, Наташа была очень рада, что у нее снова появились родители, которых ей так не хватало. Она их очень любила… или их любила Кристина? Или кто-то другой, кем была она сейчас? Наташа совсем запуталась.
— Мама, а можно я погуляю после обеда? — спросила она мать.
Елена Николаевна взволнованно посмотрела на дочь.
— Наташенька, давай вместе пойдем. Вот папа вернётся, пообедаем и пойдем.
— Мам, ну не волнуйся, со мной ничего не случится, я буду очень осторожна. — И она быстро нашла, как уговорить мать: — Ведь доктор сказал, что я должна больше вспоминать! Я просто поброжу по знакомым мне местам!
***
Девушка медленно шла по дорожке московского парка, усыпанной уже пожухлыми октябрьскими листьями. Она улыбалась, глядя на них, на гладь пруда, освещенную все еще теплым солнцем, на скользящих по пруду еще не улетевших уток и на белые облака, плывущие по небу. Когда она все это видела? Вот эта лавочка, она такая знакомая! На лавочке сидела пожилая женщина с хозяйственной сумкой, наполненной покупками. Она узнала эту женщину! Она видела ее сверху, когда Кристина упала! Девушка несмелым шагом подошла к лавочке и поприветствовала женщину:
— Здравствуйте!
— Здравствуйте! Мы знакомы? — спросила женщина.
— Понимаете, — начала осторожно девушка, — я ищу свою подругу. В прошлом месяце с ней произошел несчастный случай. Она упала вот здесь, — девушка показала рукой на дорожку недалеко от лавочки. — Вы случайно ее не видели? Ее зовут Кристина.
Девушка заметила участливый взгляд женщины, та закивала головой.
— Ну как же! Конечно, конечно, я помню ее! Тогда собралось много народу, вызвали скорую, полицию.
— А куда ее увезли, вы не знаете?
— Так в морг, должно быть. Ведь она умерла, бедняжка.
— Умерла?! — ужаснулась девушка. — Как умерла?!
— А ты не знала? Ой, прости! Мне очень жаль твою подругу!
Почувствовав слабость, девушка опустилась на лавочку рядом с женщиной и какое-то время сидела молча, собираясь с мыслями. Потом ей, видимо, пришла в голову мысль, и она снова спросила:
— А полиция? Вы сказали, что приезжала полиция?
— Да, кто-то вызвал и полицию на всякий случай. Поди знай, может несчастный случай какой, а может и убийство… Ведь не знали, отчего она умерла. Ее увезли, а следователь ходил тут, расспрашивал свидетелей.
— А вы не знаете, из какого он участка?
— Так у нас вон там участок, — женщина махнула рукой в сторону перекрестка, — там за углом полицейское отделение. Ты пойди, там спроси.
— Спасибо, — поблагодарила ее девушка и зашагала к перекрестку.
В полицейском отделении она попросила у дежурного пропустить ее к следователю, который занимался гибелью девушки в парке в прошлом месяце, сказав, что знала ее. Дежурный указал ей, куда надо пройти, и она, свернув по коридору, вошла в маленькую комнатку, где сидел мужчина лет сорока в форме капитана.
— Здравствуйте, — сказала она и нерешительно потопталась у двери, не зная с чего начать.
— Присаживайтесь, — пришел ей на помощь капитан, — вы по какому вопросу?
— Я по поводу погибшей в парке девушки. Мне сказали, что она умерла. Это правда? Это случилось в сентябре.
Капитан удивлённо взглянул на вошедшую.
— А вы ей, простите, кем приходитесь?
— Я… я ее подруга.
Капитан повернулся к шкафу у себя за спиной, пробежался глазами по полкам, выудил с одной из них тощую папку и открыл ее.
— Так, Звонарева Кристина Геннадьевна. Но это дело давно закрыто. По сути, и открывать-то его было незачем: Звонарева умерла своей смертью. Но, поскольку нас вызвали, мы провели опрос свидетелей. — Он перевернул лист бумаги. — Ах вот, единственная причина, по которой пришлось продолжить расследование: завещание покойной. Но это уже тайна следствия. А у вас какой мотив интересоваться смертью Звонаревой? Если вы ее подруга, то вам должно быть известно, почему она умерла.
— Понимаете… — девушка, сидящая перед капитаном, совсем растерялась и чуть не плакала. — Со мной в тот день тоже произошел несчастный случай, в результате которого я потеряла память. Я подозреваю, что это как-то связано с тем, что случилось с Кристиной. Можно мне хотя бы узнать, что и кому она завещала?
— Ну что ж, — капитану стало жаль девушку, и он согласился: — Все равно дело давно закрыто, причина смерти естественная… Она завещала свои органы. Что с вами, вам плохо? — Он увидел, что девушка побледнела и схватилась рукой за край стола. — Принести вам воды?
— Нет-нет, спасибо, — прошептала его посетительница. Она встала и, пошатываясь, направилась к выходу, как будто ничего не видя перед собой. Потом повернулась и проговорила: — До свидания.
Капитан пожал плечами и убрал тощую папку обратно в шкаф.
Девушка вышла на улицу и снова перешла через перекресток. Она вошла в парк и пошла по дорожке, где на знакомой лавочке уже никого не было. Девушка постояла немного у пруда, глядя на уток, которые собрались в стаю, возбужденно покрякивая. Видимо, они готовились к перелету. Наташа мысленно пожелала им счастливого пути, улыбнулась и сказала:
— Пойдем домой, Кристина. Нас ждут к ужину наши мама и папа.