Галина Сергеевна устало отложила последнюю тетрадь ее ученика Гаврилова, двоечника и недотепы, которую она всегда оставляла напоследок. Красных чернил она для его сочинений не жалела, наперед зная, что ошибок будет море. Вот чего им не хватает? Все условия для учебы сейчас есть, одеты и обуты с иголочки, в супермаркетах еды завались. Телефоны и планшеты бы у них поотбирать, тогда на учебу бы время больше оставалось. Галина Сергеевна вспомнила свое детство. Пятьдесят лет назад ее единственным развлечением дома были книги, а на улице — мяч и скакалка.
«На пенсию мне пора, — вздохнула старая учительница, — Вот выпущу этот класс, и на отдых». Все же Галина Сергеевна любила детей. Своих у нее не было, как-то не сложилось с личной жизнью. Были увлечения, мужчины, любовь — все было… Как же так получилось, что не создала она своей семьи? Все чего-то ждала, чего-то искала… Она задумалась: вот если бы была возможность вернуть все назад, хотела бы она изменить что-то? Пожалуй, да. Сделать то, чего не сделала вовремя, или наоборот, не делать того, чего не следовало бы делать.
В молодости Галина часто задумывалась о том, что такое старость и стареет ли душа вместе с телом. С годами она поняла, что тело, к сожалению, стареет быстрее. Мыслями она часто возвращалась в прошлое, но вот странно, ей никогда не хотелось пережить заново какие-либо моменты ее жизни. Возможно, потому что было не так много радостных моментов, а грустные кто же захочет снова переживать? И в один прекрасный день Галина решила, что старость — это когда захочется вернуться назад. Так что же, значит, она пришла, старость? Очевидно, это так.
«Ну, ладно, хватит себя жалеть, спать пора, — Галина Сергеевна решительно собрала тетради и уложила их в портфель. — Завтра разбор сочинений и работа над ошибками у 6 Б». Учительница тщательно проверила, все ли она приготовила к завтрашним урокам и направилась в спальню. Времени была половина первого ночи. Она никогда не ложилась рано, зная, что не заснет. Однако, только Галина Сергеевна положила голову на подушку, ее веки отяжелели. «И верно, старая стала», — едва успела подумать она и начала проваливаться в теплую обволакивающую тьму.
Сон был какой-то странный. Часто во сне понимаешь, что это сон, и уж почти всегда отдаешь себе отчет в том, что происходит, каким бы невероятным не был этот сон. Сейчас же Галина Сергеевна вообще не понимала, что с ней происходит. Она даже не была уверена, что это сон. Во-первых, она не дышала. Нет, она не задыхалась, у нее не было такого жуткого чувства, когда открываешь рот, как рыба, силишься вздохнуть, но не можешь набрать воздуха в легкие. Ей казалось, что у нее вовсе нет легких, или что они есть, но не работают. И самое странное, воздух ей был не нужен, ее тело свободно обходилось без необходимости дышать.
Но пугало Галину Сергеевну другое: вся она была зажата, как тисками, чем-то мягким, теплым и скользким, таким плотным, что она не могла пошевелить ни единым мускулом. Однако, каким-то непостижимым образом, ее тело двигалось по этому темному туннелю, будто что-то выталкивало его наружу. В панике она попыталась оттолкнуться ногами, чтобы выбраться побыстрей, но ноги не нашли опору. Вдруг где-то над головой послышались звуки. Они были очень далекие и такие приглушенные, как будто ее уши были плотно заткнуты ватой. Постепенно звуки стали слышаться отчетливее, ей показалось, что она услышала даже крик, такой натужный, полный страдания. Неожиданно яркий свет так резанул глаза, что паника усилилась еще больше: в темноте было не понятно, что происходит, потому что не было ничего видно, а свет проник в самый мозг, который на некоторое время отключил все реакции. Зато Галина Сергеевна стала слышать более отчетливо голоса и звуки. Брякание металла, шаги, шуршание ткани, тяжелое дыхание. Вдруг женский голос сказал удовлетворенно: «Девочка у вас». И тут она полетела. Это было так страшно, как на карусели, которая крутиться слишком быстро. Но ее держали чьи-то руки, полет длился недолго, ее положили на что-то твердое и холодное, стали дергать за руки и за ноги, совать что-то в рот и нос, переворачивать и шлепать чуть ниже спины. Тут вдруг легкие стали отчаянно нуждаться в воздухе, рот сам собой открылся, шлепки слегка усилились. Она воспротивилась, набрала воздуху, чтобы закричать, но изо рта вырвался лишь противный писк. Ей надоел этот сон и бесцеремонное поведение его участников.
Галина Сергеевна стала пытаться отстранить их всех, стала размахивать руками, но они ее не слушались, а разлетались в разные стороны, будто принадлежали другому человеку. Наконец, невероятным усилием воли она заставила свой мозг посылать сигналы в нужном направлении, а именно, в те ватные онемевшие плети, которые хотела считать своими руками, но обнаружила, что ее уже успели туго связать, и руки и ноги больше не шевелятся. В это время глаза стали уже различать расплывчатые очертания предметов, мелькали какие-то лица, но так быстро, что ничего не удавалось разобрать. Вокруг все опять закружилось, вверху замелькали вспышки света, похожие на лампочки, потом вернулась полутьма и относительная тишина.
С трудом оглядевшись, насколько позволяло туго связанное тело, Галина Сергеевна поняла, что находится в какой-то комнате. Уже кое-что. Уже нечто земное и естественное, без диких сцен из фильма ужасов. Самое главное, ее оставили в покое эти надоедливые руки, которые ее дергали, поднимали и опускали и совали ей в нос ватные тампоны. Здесь было относительно тихо, если не считать редкого попискивания и покрякивания из разных углов комнаты. Она слегка повернула голову и скосила глаза. Вправо и влево. С обеих сторон стояли тележки, похожие на те, что дают в супермаркетах для продуктов, только шире и с низкими бортами. В каждой тележке лежал… младенец. Живой, настоящий, шевелящийся или спящий, молчаливый или пищащий, но младенец! Их было много!
Галина Сергеевна от неожиданности не сразу заметила, что и сама лежит в супермаркетовской тележке, а когда поняла это, от удивления забыла об окружающих ее младенцах. Как она поместилась в эту тележку? Она попыталась приподняться, и ей это, разумеется, не удалось. Спокойно, без паники. Это сон, хоть вначале и выходящий за все рамки реальности, но сейчас достаточно объяснимый. Ей снятся младенцы, что в этом особенного? Такое ли иногда еще приснится! Надо просто проснуться, тогда не придется объяснять, как она оказалась… Боже праведный! Где она оказалась? В родильном отделении!
Тут сон Галины Сергеевны как будто стали прокручивать назад, как кинопленку. Ее привезли в эту комнату на тележке, а до этого ее спеленали, а еще раньше вымыли, заставили кричать, хлопая по попке. А перед этим она… родилась!!! От этого ужасного заключения между ног Галины Сергеевны заструилось что-то горячее, и она почувствовала, что лежит в мокрых пеленках. Этого только не хватало! Какой стыд! Как хорошо, что это всего лишь сон. А если она сейчас проснется и обнаружит, что наделала в постель по-настоящему? От страха она стала изо всех сил ворочаться, пытаясь либо проснуться, либо вырваться из стягивающих руки и ноги пут. От отчаяния она закричала, зная, что собственный крик, как ничто другое, помогает вырваться из кошмара.
Изо рта Галины Сергеевны снова испустилось противное пищание, только на этот раз громче и испуганней. Сразу же дверь в комнату открылась, и вошла девушка в халате медсестры. Подойдя к ней, девушка сказала: «Ну, не кричи, не кричи, сейчас перепеленаю. Скоро и к мамкам вас всех отнесем, на кормежку». Девушка ловко подхватила кулек, который представляла из себя Галина Сергеевна, положила его на столик в углу комнаты, развернула, промокнула ей между ног приятной сухой салфеткой и стала снова заворачивать ее в другие пеленки. Сон не кончался, и проснуться не удавалось.
Не зная, что еще можно предпринять, Галина Сергеевна попыталась сказать девушке, кто она такая и что она не должна здесь находиться, чтобы та помогла ей, все-таки это как-никак больница, должны же они оказать помощь человеку, который не может проснуться. Но у нее ничего не получилось. Язык не слушался, от отчаяния горло сдавливали спазмы, и тут Галина Сергеевна расплакалась по-настоящему. Ей случалось плакать во сне, иногда она действительно просыпалась в слезах, но просыпалась! Сейчас же она рыдала и рыдала, горько и надрывно, от бессилия и безысходности. От ее крика проснулись другие новорожденные, и дружный рев, писк и вой наполнил детское отделение.— Ну, поняла, поняла! — сказала девушка. — Есть хотите! Сейчас к мамкам пойдем. Валя! — крикнула она, выглянув в коридор. — На кормление!
Через минуту в палату вкатилась такая же тележка, на каких лежали младенцы, только раз в пять длиннее. Валя тут же выскочила обратно в коридор и вкатила еще одну длинную тележку. Обе девушки стали грузить на них орущих младенцев, подхватили и Галину Сергеевну, положив ее рядом с чьим-то теплым тельцем. Она застеснялась своей несдержанности, взяла себя в руки и перестала плакать. Тележки покатились по коридору, и мало-помалу все новорожденные успокоились. Девушки останавливались у каждой палаты, брали по два младенца, вносили их внутрь, выходили с пустыми руками и путешествие по коридору продолжалось. Наконец, Валя подняла Галину Сергеевну и внесла ее в очередную палату, опустив на что-то мягкое и теплое. Та подняла глаза и увидела свою маму.
Галина Сергеевна родилась в 1963 году, когда ее маме было двадцать два года. Как правило, ребенок не может помнить ничего из того, что происходило в первые годы его жизни. Первые воспоминания Галины Сергеевны о маме восходили примерно к концу шестидесятых, когда маме было лет 26-27. Эта девушка была намного моложе, но это была ее мама, в этом не было сомнения. Это была ее мама, годившаяся ей сейчас чуть ли не во внучки. Это было так странно и пугающе, что у Галины Сергеевны снова подступил комок к горлу. Она заплакала бы, но ее остановили два обстоятельства. Во-первых, она стеснялась плакать перед этой юной девочкой, еще раскрасневшейся после родов, с немного опухшими глазами и плохо причесанными волосами. А во-вторых…
Мама смотрела на Галину Сергеевну такими восхищенными глазами, без конца то поправляя ей одеяльце, то поглаживая по голове, то целуя в лоб. «Маленькая ты моя, — шептала мама, — я тебя Галочкой назову. Галчонок ты мой». Галина Сергеевна забыла плакать и просто устало закрыла глаза. Вот бы проснуться именно сейчас, чтобы запомнить маму такой, девочкой с растрепанной челкой. Но когда она открыла глаза, увидела перед собой огромную раздувшуюся мамину грудь, сосок которой она пыталась приложить к губам новорожденной дочки. Нет, только не это! Еще одно ужасное испытание! Галина Сергеевна отчаянно закрутила головой, крепко сжав губы. Тут в палату заглянула Валя.
— Не берет грудь! — грустно сказала ей мама.
— Брызни ей немного молока на губы, — Валя вошла в палату и склонилась над Галиной Сергеевной, которая почувствовала, как ей в рот попала теплая, чуть сладковатая жидкость. Она облизнулась и только теперь поняла, как проголодалась. Мама, воспользовавшись тем, что дочка приоткрыла губы, быстро сунула туда сосок, и в рот Галины Сергеевны полилось теплое молоко. Она стала глотать его, не видя другого выхода, а удовлетворенная мама радостно посмотрела на Валю, которая ободряюще кивнула. Это была окончательная капитуляция Галины Сергеевны, и от безысходности и приторного вкуса молока ее затошнило. Из желудка поднялась теплая волна и выплеснулась наружу.
— Ой, она срыгнула! — испуганно закричала мама.
— Ничего страшного, это нормально, — сказала Валя. — Приподними ее немного. Ну, вот, хорошо. Теперь давай я ее заберу, отдыхай.
Галину Сергеевну снова положили на тележку, и спустя несколько минут она уже лежала в тишине, рядом с сопящими, сытыми и довольными младенцами. Наконец, она спокойно может подумать. В желудке все еще неприятно урчало, а на губах остался сладковатый привкус молока. Что происходит? Этот кошмар становится все меньше и меньше похожим на сон. Всего несколько часов назад учительница литературы средней школы проверила сочинения своих охламонов и легла спать в свою постель, в своей двухкомнатной квартире, в маленьком городке, в котором родилась, выросла и прожила всю жизнь. Нет, перед тем, как лечь спать, она сделала еще что-то… Пожелала вернуть свою жизнь, чтобы исправить ошибки.
«Чушь какая-то, — подумала Галина Сергеевна, — уж чего-чего, а такого я себе ни за что бы не пожелала. Реинкарнация какая-то. С той разницей, что при реинкарнации не помнят свою прошлую жизнь, а я, шестидесятилетняя женщина, заслуженный учитель, оказалась заперта в теле младенца! Без возможности заявить о своем присутствии, позвать на помощь, сбежать из этой больницы, вернуться домой! И что самое интересное: долго ли это будет продолжаться?». Ей снова захотелось плакать, но от усталости, отчаяния и пережитых волнений незаметно для себя Галина Сергеевна заснула.***
Дни потянулись за днями. Их выписали из роддома, родители привезли дочку домой. Перед глазами то и дело мелькали лица бабушек, дедушек, тетей и дядей, таких молодых, улыбающихся и сюсюкающих. Заходили подружки мамы и друзья отца, многих из них Галина Сергеевна даже не помнила. Ее разворачивали, меняли ей пеленки, ее купали и кормили этим ужасным молоком. Когда она впервые увидела свои ручки, такие непослушные, порхающие вверх и вниз без всякой системы, крохотные и дергающиеся, как у паралитика, испустила такой отчаянный вопль, полный боли и безысходности, что мама взяла ее на руки и долго качала и прижимала к себе. Галине Сергеевне стало жаль эту хрупкую девочку и она пообещала себе больше не плакать.
Собрав всю волю в кулак, пожилая женщина, каким-то непостижимым образом вернувшаяся в свое новорожденное тельце, начала свою жизнь заново. Она не знала, придется ли ей прожить все шестьдесят лет снова или когда-нибудь она вернётся (или проснется?). Она совершенно не представляла себе, как станет жить, превращаясь из младенца в девочку, затем в подростка, в девушку и в женщину. Но жить как-то было надо. Надо было решить для себя — принимать это новое состояние как наказание или попытаться воспользоваться возможностью прожить жизнь по-другому, лучше.
А потом, если разобраться, чем же так плоха была ее жизнь? Галина Сергеевна отдала всю себя школе, где сама же и училась, детям, выпустила много классов, у которых была классной руководительницей. Она никогда никому не сделала ничего плохого, никогда никого не обидела. В этом ли был смысл жизни? Она не была уверена даже сейчас, прожив столько лет. Что ж, у нее появилось много времени, чтобы разобраться. А пока она открывала для себя тот мир, который не помнила, как настоящий новорожденный.
Через пару месяцев Галина Сергеевна попыталась перевернуться на живот. Господи, как же это тяжело! Мышцы совершенно не слушались, конечности болтались по кроватке, как резиновые. Ей казалось, что проходила вечность, прежде чем удавалось уговорить руку принять сигнал из мозга и послужить опорой, потом надо было сконцентрировать силу ее непослушного тельца и опереться на руку. Так, оттолкнуться ногой, которая елозила по простынке, не находя, за что зацепиться. Толчок, рывок, удар лбом о стенку кроватки, и вот она на животе. До чего же трудно держать голову! Казалось, она весила в десять раз больше всего тела! Но обратно уже не повернуться, что же делать? Галина Сергеевна испустила натужный вопль и в изнеможении уткнулась носом в подушку, рискуя задохнуться.
— Галчонок! — на ее крик в комнату вбежала мама и, смеясь, взяла дочку на руки. — Ты перевернулась сама! Да ты у меня совсем большая!
Галина Сергеевна решила, что должна тренировать мускулы, как это делают бывшие паралитики, каким-то чудом вставшие на ноги, иначе она рискует еще долго валяться в этой идиотской кроватке. От нечего делать она стала каждые десять минут переворачиваться на живот, вгоняя в панику маму, которая даже убрала подушку, чтобы дочка не задохнулась. Но Галина Сергеевна очень скоро научилась поворачивать голову набок, чтобы не тыкаться носом в простыню, а вскоре и вовсе держать навесу голову, потряхивая ею, как больная Паркинсоном. Постепенно мышцы окрепли настолько, что еще через пару месяцев она встала на четвереньки, а спустя несколько недель — на ноги, ухватившись руками за спинку кроватки.— Сережа, для полугодовалого ребенка Галя развивается слишком быстро, — услышала однажды Галина Сергеевна разговор родителей.
— Брось, Светик, она всего лишь крупная и сильная девочка. Ты гордиться должна, а не пугаться.
Ее стали высаживать на пол, набросав на ковер игрушек, чтобы она могла ползать. Вот это да! Наконец-то можно свободно перемещаться по дому! Галина Сергеевна стала исследовать мебель, которую она очень хорошо помнила, так как все в родительской квартире много лет оставалось неизменным. То, что ее интересовало, это был папин рабочий стол, всегда заваленный листами бумаги, блокнотами, ручками и линейками. Далеко же до него добираться через всю квартиру, но вот, наконец, и заветные выдвижные ящички, куда мама складывала папины чертежные принадлежности, когда вытирала пыль с его стола.
Галина Сергеевна с трудом выдвинула средний ящик, в котором, как она знала, лежали чистые листы бумаги. Взять один лист непослушными крошечными пальчиками никак не удавалось, поэтому она подцепила их сразу штук двадцать, выудила из ящика и положила на пол. Затем выдвинула верхний ящик, встала на колени и взяла шариковую ручку. Устав от такой физической нагрузки, Галина Сергеевна шлепнулась на попку и собралась написать на бумаге сообщение родителям о том, что с ней случилось. Какая наивность!
Пальцы совершенно отказывались держать ручку так, как она это делала каких-то семь месяцев назад. Промучившись минут пять, Галина Сергеевна, наконец, зажала ручку в кулак и принялась выводить на листе бумаги такие каракули, за которые она любого из своих учеников сразу бы отправила в интернат для умственно отсталых. Хотя, возможно, на выставке экспрессионистов ее слова «Дорогие мама и папа!» и имели бы успех, но только в том случае, если бы никто не понял, что именно было написано. На ее взгляд, не разобрался бы даже эксперт по древнеегипетским иероглифам. От занятий по чистописанию Галину Сергеевну отвлек испуганный крик мамы, вошедшей в комнату:
— Сережа! Ты должен немедленно убрать из письменного стола все острые предметы! Галя взяла ручку! Ты представляешь, что будет, если она найдёт циркуль!
— Ох, Галчонок! — отец взял ее на руки и отнес в кроватку, а затем вернулся к своему письменному столу, взял картонную коробку и принялся собирать в нее все опасные для семимесячного ребенка предметы, намереваясь поставить ее повыше на шкаф.
— Сережа, посмотри, — Галина Сергеевна слышала, как мама сказала это удивленным голосом, — это Галя нарисовала? Что это?
— А ты что, не видишь? Детские каракули! — ответил отец насмешливо. — Ты что ожидала от нее, «Сосны, освещенные солнцем»?
— Но все равно, для нее еще слишком рано рисовать, пусть даже и каракули.
— Светик, ты преувеличиваешь. Ребенок взял в руки ручку, рассыпал по полу листы бумаги и стал играть. Знаешь, что если обезьяну посадить за пишущую машинку, то через миллион лет она напишет «Войну и мир»?
— Сережа, Галя не обезьяна. Это маленькая девочка, которая в семь месяцев нарисовала рисунок!
— Ну, что же, у нас вундеркинд. Тебе легче? — после этих слов Галина Сергеевна увидела из своей кроватки, как отец, обняв маму за плечи, уводил ее на кухню. — Покорми-ка Галчонка и давай обедать. Галина Сергеевна решила, что она должна быть более осторожна. Это была плохая идея — написать родителям письмо. Пожалуй, чего доброго начнут водить ее по детским психологам. А если она даже «вырастет» и будет продолжать в том же духе, как бы ей и вовсе в психушку не загреметь. Не для этого она начала жизнь сначала, чтобы провести ее в дурдоме. Какую историю она там рассказала бы? Ее шестидесятилетняя душа перенеслась в свое же собственное тело, родившись заново? В дурдоме снесло бы крышу у всех Наполеонов. Бывшая учительница усмехнулась: ну и словечек она нахваталась у своих охламонов в школе!
***
Галина Сергеевна отметила первый год, проведенный в своем маленьком теле, а затем и второй. С одной стороны, она немного привыкла к своей новой жизни, вернее, к старой. То есть к прошлой. В общем, неважно, она привыкла. Выбора у нее все равно не было. Но с другой стороны, ей ужасно не хватало уже таких привычных вещей, которые каждый имел в двадцать первом веке: цветного телевизора, компьютера, ее любимых книг. В присутствии родителей она притворялась маленькой девочкой, расположившись с тощенькими куклами с синтетическими волосами на ковре перед телевизором. Делая вид, что причесывает куклам волосы, украдкой смотрела пузатый телевизор с крошечным экраном, показывающий всего две программы. Иногда ей везло и удавалось посмотреть неплохую театральную постановку спектакля Островского или концерт, посвященный Дню радио, где молодой Кобзон соревновался с такой же молодой Зыкиной кто больше выпятит вперёд грудь. Но в основном, по телевизору рассказывали, сколько страна собрала зерна или в какой деревне местный ансамбль победил в конкурсе сельской песни и пляски.
Когда родители уходили на кухню или в дом приходили гости, Галина Сергеевна тайком пробиралась к отцовскому книжному шкафу и доставала с нижних полок старые романы. Беда была в том, что все самое интересное держали на верхних полках, а туда ей было не дотянуться. Она не хотела рисковать и вставать на стул, ведь чтение приходилось держать в тайне. Удалось перечитать только старого потрепанного «Дядю Ваню» Чехова и «Шинель» Гоголя. Все остальное относилось к древним отцовским подборкам по инженерному делу. Как только родители выходили из кухни, их дочь ставила книги на место и принималась усердно раскрашивать платья своих принцесс, лежа на полу на животе и задрав кверху ноги. Они привыкли, что любимым местом ее игр была отцовская комната, благо все опасные предметы были уже давно убраны с глаз долой.
Завтра Галину Сергеевну ждал ужасный день — она должна была идти первый раз в детский сад. Хоть она и не очень любила детский сад, но воспитательница, Екатерина Ивановна, Гале нравилась. Девочка она была застенчивая и немного замкнутая, и Екатерина Ивановна старалась не вовлекать ее в шумные общественные игры, а занять рисованием, вырезанием снежинок или лепкой. Воспитательницу она помнила хорошо, но как выдержит четыре года детского сада, не имела ни малейшего представления. Блестящая идея осенила Галину Сергеевну в первый же день.
— Ну, встречайте вашу новую подружку, Галечку Сизову, — объявила детям Екатерина Ивановна, взяв девочку за руку и отчаянно замахав стоящей у нее за спиной Галиной маме: уходите, мол, пока я ее отвлеку. Отвлекать Галину Сергеевну не пришлось. Первым делом она подошла к аквариуму с рыбками, чтобы проверить, есть ли у них корм. Затем сунула пальчик в один из цветочных горшков — как всегда, сухие. Она помнила, где нянечка хранила лейку и направилась к раковине в кухне. Удивленная Екатерина Ивановна следила за ней взглядом. Галя вытащила лейку из-под раковины, но тут же столкнулась с серьезной проблемой: ей было до нее не дотянуться, не говоря уж о том, чтобы наполнить лейку водой и дотащить ее до подоконника, на котором стояли горшки с комнатными растениями.
— Помогите мне, пожалуйста, полить цветы, Екатерина Ивановна, — обратилась девочка к воспитательнице.
— Ну что ж, давай польем их, — пробормотала пораженная Екатерина Ивановна.
«Я так долго не выдержу, — решила Галина Сергеевна, — надо что-то делать. Можно было бы попробовать скостить хотя бы год и пойти в школу раньше, но шестилеток начнут принимать лишь с 1984 года, а сейчас 1966-й!». Галина Сергеевна, как ни странно, хорошо помнила помещение ее группы детского сада. Вот уголок Екатерины Ивановны со старым письменным столом, похожим на деревянную школьную парту, которые использовали еще до ее рождения. Над ее столом развешаны расписания, графики работы нянечек и уборщиц и разные небольшие плакаты. Назначение всего этого маленькая Галя Сизова, та, из прошлого, никогда не понимала, но сейчас… «Вот что надо делать!», — ей пришла в голову идея и она направилась к столу воспитательницы.
— Екатерина Ивановна, какая это буква? — спросила Галина Сергеевна, ткнув пальчиком в прикрепленный кнопками к доске для объявлений небольшой плакат, на котором красовалось торжественное напоминание для персонала детского сада об участии в демонстрации, посвященной празднику Октябрьской революции 7 ноября.
Воспитательница, еще не отошедшая от удивления после ритуала поливки цветов, уставилась на девочку и, помедлив, ответила:
— «С».
— А эта?
— «Л», «А», «В»…
— Значит, получается «СЛАВА»?
«Одаренного ребенка привели, — ужаснулась про себя Екатерина Ивановна. — Только этого мне еще не хватало! Что же мне с ней делать?».
— А эта какая буква? — между тем не унималась Галина Сергеевна.
Таким образом, выжав из воспитательницы всю необходимую ей информацию и нарочно громко прочитав «Слава Октябрю!», она перешла к другому плакату и принялась снова водить пальчиком по буквам, изредка задавая вопросы изумленной воспитательнице. Цель была достигнута: Галина Сергеевна «научилась» читать. Следующим шагом по ее плану было добиться от родителей разрешения избежать этого смехотворного посещения детского дошкольного учреждения и спокойно проводить дни дома за чтением. Потом можно будет пойти в школу, потому что совсем не ходить будет нельзя, и экстерном переходить через класс или два, прогнав 8 классов года за три или четыре. А там видно будет.
Когда за Галиной Сергеевной пришла мама, Екатерина Ивановна вышла ей навстречу и сказала:
— Светлана Николаевна, прежде чем вы заберете Галечку, могу я с вами поговорить?
— Да, конечно. А что случилось? — испугалась Света.— Ну что вы, не волнуйтесь, пройдемте сюда, — воспитательница провела ее в небольшой зал для музыкальных занятий. — Присаживайтесь.
Не зная, с чего начать, Екатерина Ивановна осторожно спросила Свету:
— Светлана Николаевна, скажите, Галя у вас растет чересчур развитой девочкой, правда?
— Да вроде ничего такого особенного мы за ней не замечали, - обеспокоенно заметила молодая женщина, - а что все-таки случилось?
Екатерина Ивановна помялась немного и продолжала:
— Сегодня Галя научилась читать. Она ведь у вас не умела читать? Она у меня спрашивала буквы.
— Читать? Ей еще не исполнилось три года! - снова испугалась Света. - Мне еще и в голову не приходило ее учить… Что она прочитала?
— Да все, что только могла найти.
Света поднялась со стула, крепко зажав в руках сумочку, сказав быстро и нервно:
— Я ее сейчас заберу, - она направилась к выходу из зала почти бегом, вспоминая некоторые случаи, когда дочь начинала рисовать в семь месяцев или когда она заставала ее у книжного шкафа с книгами в руках. «Ведь говорила я Сереже, что с нашей девочкой что-то не так, а он меня не слушал! Дети не рисуют в семь месяцев и не читают романы в два года! Что теперь делать?».
Екатерина Ивановна пыталась еще что-то сказать Свете, но та только нервно улыбалась, лихорадочно просовывая ручонки дочки в рукава курточки. Всю дорогу до дома они почти бежали, и Галина Сергеевна совсем запыхалась. Она уже поняла, из-за чего случился переполох и боялась, не перегнула ли она палку. Как только они прибежали домой, родители закрылись в спальне, и оттуда некоторое время доносились приглушенные голоса: обеспокоенный мамин, с нотками паники, и уравновешенный папин, старающийся успокоить жену. Галина Сергеевна решила, что она опять перестаралась и что впредь нужно быть очень осторожной и не торопиться вырваться из этого ужасного детского сада. Наконец, родители вышли из своей комнаты, отец взял ее на руки и посадил себе на колени, а мама опустилась перед ними, сидя на корточках, взяла руки дочки в свои и ласково спросила:
— Галчонок, тебе понравилось сегодня в садике?
— Ну… да, - осторожно ответила Галина Сергеевна.
— А воспитательница тебе понравилась?
— Да, - ответила она, уже поняв, к чему клонит мама. - Она показала мне буквы.
Родители переглянулись.
— А она сама тебе их показала или ты у нее попросила? - спросил отец.
Галина Сергеевна поняла, что попала в ловушку, и решила выкрутиться, хоть ей и неприятно было врать родителям:
— Я спросила, что здесь написано, и она мне сказала. Потом я спросила, какая это буква…
— А что там было написано?
— Я не помню…
Муж взглянул на Свету и спросил:
— Ты уверена, что у этой воспитательницы все дома? Дети постоянно задают вопросы, ответы на которые через минуту забывают. Перестань паниковать и скажи завтра воспитательнице, чтобы лучше следила за детьми и не позволяла им лезть в дела взрослых.
Галину Сергеевну накормили ужином и уложили спать. Мама долго стояла у ее кровати, гладила ее по голове, поправляла одеяло, как будто боялась оставить дочку одну. Наконец, она вышла и тихо закрыла дверь комнаты притворившейся спящей Галины Сергеевны. Как только мама вышла, та сразу же открыла глаза. На этот раз, кажется, пронесло. Надо подумать, как быть дальше, чтобы больше не привлекать слишком много внимания хотя бы посторонних людей, а с родителями она как-нибудь разберется. Галина Сергеевна задумалась, прокручивая в голове те три года, которые она прожила в своем же собственном маленьком теле, вернувшись на шестьдесят лет в прошлое. Вдруг она вспомнила, что завтра у нее день рождения. В суматохе сегодняшнего дня об этом никто не говорил, хотя несколько последних дней родители активно готовились к празднику, пригласив на ужин бабушек, дедушек и пару друзей с маленькими детьми. Ровно три года назад Галина Сергеевна легла спать в свою постель в квартире, в которой она прожила всю жизнь, каким-то непостижимым образом перенесясь в прошлое, в роддом, где ее мама всю ночь тужилась, производя ее на свет!
Только сейчас Галина Сергеевна обратила внимание, что детская кроватка, на которой она лежит, стоит на том же месте, что и кровать той Галины Сергеевны из прошлого… то есть, из будущего… Она совсем запуталась, но ясно вспомнила, что за несколько дней до своего перемещения в прошлое сделала перестановку в спальне и переставила кровать к противоположной стене, совершенно не помня, у какой стены она спала в детстве. Что ж, теперь она оказалась на том же месте, что и в ту ночь перемещения. Маленькое тельце Галины Сергеевны устало от переживаний трудного дня, детские глазки закрылись, и она погрузилась в сон без сновидений. Хотя, сначала ей так показалось, что он был без сновидений. После провала в мягкую, успокаивающую темноту, какую ощущают только дети, засыпая, Галина Сергеевна почувствовала сначала какое-то напряжение в своем сне, будто он стал гуще и плотнее, почти вязкий. Затем что-то стало как будто вталкивать ее с силой в это вязкое пространство, она стала даже помогать себе руками, будто плывя в липком темно-сером киселе, как это бывает, когда стремишься вырваться из глубины и уже не хватает воздуха, чтобы всплыть на поверхность.
Галине Сергеевне уже стало казаться, что она находится в «киселе» целую вечность, когда вдруг неожиданно ее тело будто кто-то с силой вытолкнул в яркий свет и легкий свежий воздух. Ей потребовалось несколько минут, чтобы понять, где она находится. Это была ее комната, та, из которой три года назад «исчезла шестидесятилетняя женщина, чтобы стать новорожденной девочкой и прожить три года в ее теле. Так сколько же ей сейчас лет? Шестьдесят три? Галина Сергеевна с трудом поднялась, заново привыкая к своему старому телу, и попыталась пройтись по комнате. На стуле стоял ее портфель. Дрожащими руками женщина открыла его и достала оттуда стопку ученических тетрадей, которые она положила туда… Сколько? Три года назад или вчера? А может, ей все это приснилось? Чтобы не сойти с ума, она решила не думать об этом. Едва дотащившись до кухни, где еще «вчера» она ужинала с мамой и папой, Галина Сергеевна взглянула на часы, висевшие на стене. Половина седьмого. Утра? Судя по звукам, доносившимся с улицы, да. Именно в этот час она когда-то вставала, завтракала и начинала собираться в школу, чтобы успеть к восьми часам на первый урок. Как же она сможет предстать перед учениками в таком состоянии? Бедная женщина судорожно провела рукой по лицу. На губах осталось что-то липкое, и Галина Сергеевна вспомнила, что «вчера» на ужин мама приготовила ей оладьи со сгущенным молоком. «Так значит, мне это не приснилось», - с ужасом подумала учительница. Но как такое возможно? Уже тот факт, что ее сознание каким-то непостижимым образом переместилось на шестьдесят лет назад и провело три года в теле маленькой девочки, настолько невероятен, что тут недолго и умом тронуться. Но как умудрилось сгущенное молоко на ее губах вернуться вместе с ней из прошлого?
Галина Сергеевна просидела в кухне на стуле добрых полтора часа, прежде чем смогла привести свои мысли в порядок. О своих приключениях у нее еще будет время подумать на пенсии, до которой она планировала дожить в здравом рассудке. А чтобы это случилось, она должна сделать следующее: Галина Сергеевна взяла телефон, нашла номер директора школы, позвонила и сказала, что заболела. Потом она взяла кофеварку и потратила минуты две, чтобы вспомнить, как ею пользоваться. Когда ей, наконец, удалось сварить кофе, которого Галина Сергеевна не пила три года, часы на стене кухни показывали половину девятого. Она выпила горький напиток, даже забыв положить в него сахар, и начала разбирать тетради своих учеников, силясь вспомнить их имена и лица, плохо соображая, остались ли они все еще в 6-м «Б» или уже закончили школу. Но, судя по тому, что директор не удивилась, услышав ее голос, в мире, который Галина Сергеевна оставила три года назад, ничего не изменилось.