Один из моих знакомых, проживающих в Москве, как-то сказал, что в подземке пассажиров разглядывают только приезжие. Мол, местного от неместного жителя отличить можно по любопытным глазам, детально осматривающим и само лицо с фигурой, и одежду, и даже то, что другие люди читают, покачиваясь и утрамбоваваясь в такт движению и остановкам поезда метро.
Может, конечно, так и есть, но моё любопытство основано исключительно на изучении человеческих душ.
Вот, например, женщина лет за шестьдесят напротив сидит. Лицо вроде бы беззаботное, в чем-то приятное, однако при включении динамика для объявления следующей станции, маска на миг слетает, нос морщится, во взгляде лёд появляется, и вдруг становится видно, что на работу - а в это время больше и некуда - едет без удовольствия, с напряжением и ожиданием, что уволят в любую секунду, ведь уже пенсионерка и никому она там по большому счёту не нужна. Вот и придумала себе эту самую маску любезности и лебезения, которую на выходе из дома надевает - мол, буду ходить по кабинетам коллег и улыбаться, хвалить, юлить и так далее. И ничего, что в этом-то возрасте, скорее всего, продолжают Любашей звать - авось не выгонят...
А вот эта женщина средних лет в столицу, видать, недавно переехала - исходя из негласного правила на окружающих старается не смотреть, в своё отражение в тёмном окне напротив глазами упёрлась. И взгляд серьёзный такой, начальственный. Ну да, возможно, недавно должность получила - скорее всего, там, где особо много не платят, где-нибудь, например, в газете, потому что денег пока только на новую шубку накопить удалось. И то - на искусственную. Маникюр тоже так себе, возможно, без помощи мастера сделанный. Все её подчиненные, разумеется, в опасной "зоне вылета" находятся. Потому что руководить эта женщина пока по-настоящему, профессионально, не способна, исходит из принципа: "чей язык длиньше". Поэтому и мысли не рабочим процессом заняты, а тем, как впечатление произвести. Или, может, ещё чем. Вот и получается, что вместо слова "Евросоюз" какой-то "еврососюз" в статье выходит. Но это ничего, читатели авось не заметят...
И так далее, и так далее...
Иногда даже жалко, что до работы мне так мало ехать, всего четыре станции. Моя бы воля, я бы целый день в метро катался, людей рассматривал.
Конечно, не только там я характеры изучаю, но и на работе. Тем более, что тружусь учителем в средней школе. Географию преподаю. Так сказать, глобус человеческой души изучаю. И детям наглядно на этом примере о мироустройстве рассказываю. Ну а что, ведь так и есть - каждая страна, каждый материк или океан, свой, человеческий или звериный аналог имеют. Чего далеко ходить, вот хотя бы Россию взять. У неё душа умного, но простого мужика. Того самого, который, если что, богатырём в любую секунду готов стать. Ум-то, по большому счёту, от хитрости и смекалки происходит. Ещё у мужика этого какая-то медвежья лень есть - долго дразнить не желательно, задерёт на хрен.
Англия на змею похожа: всё чего-то шипит, извивается в своем болотном тумане, жалит изподтишка. Америка - койот самый настоящий. За чужой счёт, на чужом горбе рая ищет. Но всё никак не найдёт. Потому что души в ней нет - потерялась на пути в Содом из Гоморры.
В общем-то, каждый человек при желании такие аналогии провести может. Больше всех, как мне кажется, в этой своеобразной игре наш школьный дворник дядя Матвей преуспел - с хода образы приклеивает. При чем всё равно - человек это, его одежда или облако на небе. Наши педагоги, да и сама директриса - чего уж греха таить! - его за это побаиваются и уважают. Потому что всё у дяди Матвея в точку получается, в самое яблочко.
- Доброго утречка, Игорь! - ещё издалека увидев меня, сказал дворник, оперевшись локтем на черенок метлы, собранной из березовых веточек. - Соловушкой хохлатым ты сегодня - глаза поют и расчесаться с утра забыл, наверное.
- Доброго, дядя Матвей! - ответил я, ладонью волосы приглаживая. - Да вот в парикмахерскую не соберусь никак, времени всё нет. Погода-то сегодня какая, а? Настоящая весна пришла! Душа и впрямь поёт!
Дворник, прежде чем ответить, внимательно на небо посмотрел. И действительно, утреннее майское солнышко ярко улыбалось на невероятно синем фоне. Да и вообще сам воздух был пропитан чем-то душистым, свежим.
- Я тебе, Игорь, так скажу, - дядя Матвей жёлтую маковку одуванчика с газона сдёрнул, понюхал вдумчиво, - весна - это суть самой жизни. Поэтому и настроение в это время года, можно сказать, всегда на верхнем изгибе гиперболы находится. Однако здесь есть секрет особый.
Тут мне уже интересно стало.
- Какой здесь секрет-то, дядь Матвей? Ясно же всё - за зиму организм устал от черно-белого двуцветия, вот люди и радуются запахам и цветочкам. Потому как соскучились по ним...
Дворник вздохнул. Потом метлу черенком в землю воткнул.
- Не так всё просто... Ну да ладно, так и быть - расскажу тайну, - затем папироску достал, спичкой чиркнул. - Дело в том, что я сегодня с Весной разговаривал...
- Как так - разговаривал? - не понял я.
- Запросто, вот как с тобой сейчас. Одно плохо: открылась она мне при условии, что я никому тот разговор не передам, мол, нельзя этого делать, заберёт она меня к себе за это.
Я улыбнулся.
- Тогда, может, лучше не надо рисковать, а, дядя Матвей? Тайной-то делиться?
- Нет, не смогу я её в себе удержать. Тем более, думается, что неспроста Весна со мной секретом поделилась - знает ведь, что я в школе работаю. И ничего, что не учителем! Вот, тебе расскажу всё, а ты уж деткам передашь, так они знание и получат. А я-то что? Пускай забирает, я старый уже, меня не жалко. Тем более, что навсегда с Весной остаться, среди цветения этого, счастье, считай, сплошное...
Из-за угла школы появилась ученица в белых бантах и белого же цвета фартуке. Поровнявшись с нами, поздоровалась:
-Здрасьте, Игорь Владимирович, здрасьте, дядя Матвей!
Дворник в ответ приветливо улыбнулся.
- Здравствуй, Анечка! А ты опять сегодня самая первая из всех пришла. Что, дома нелады снова?
Девочка глаза опустила.
- Мамка с папкой весь вечер и с самого утра ругаются, вот уроки и не выучила. Думала, пораньше приду, хоть учебники посмотрю, а то ведь под конец учебного года двоек нахватать ох как не охота.
- Иди-иди, доченька, иди, учи чего задали, - дворник на часы на руке посмотрел, - ещё час до уроков, успеешь, не переживай, всё хорошо будет.
Затем снова вздохнул, вслед школьнице глядя.
- Вот, Игорь, вроде весна, но не у всех она безоблачная и радостная. А ведь это как раз её та самая оборотная сторона, о которой я тебе рассказать хочу. Так вот, ещё со вчерашнего вечера я знал, что ночью что-то удивительное произойдёт, самое настоящее предчувствие у меня было. Вроде всё как всегда - поужинал немного, телевизор включил - там кино какое-то шло, я не всматривался, так что-то, о своём думалось. Сидя в кресле, видать, и задремал. И чудится мне море, от берега которого в самую даль, к горизонту, одинокий пирс ведёт. А я на берегу ещё - не решусь никак: идти или здесь остаться. Но вдруг показалось, что оттуда, со стороны моря, будто зовёт меня кто-то. А мне почему-то боязно стало - я ведь на море-то последний раз, считай, лет тридцать назад был. Ещё супруга моя была жива... А, думаю, один хрен, всё равно помирать скоро, чего бояться-то! В общем, решился, пошагал по тому пирсу. Иду, в воду гляжу. А там! Рыбы всякой! И полосатые как зебры какие-то проплывают, и зубастые, как в мультфильмах рисуют, рядом с ними, и дельфинов с двух сторон пирса - не счесть. Ты меня сейчас, наверное, спросишь: при чём здесь весна-то? Отвечу: потом поймёшь. Думается, что всё нам непонятное где-то в тех местах живёт, где земля с небом сливается, на горизонте, на полосочке этой, которую сблизи увидеть совсем невозможно. Наверное, потому люди всегда в небеса или в море стремятся, на горы лезут - чтобы грань эту достичь. А, может, даже и перейти её.
Так вот, иду дальше и дальше, назад посмотрел, а берега уже совсем не видно. Но на полпути поворачивать - себя не уважать. И тут вдруг бац! Неожиданно для себя край пирса увидел! А на нём девушка с распущенными волосами сидит и ногами в море шебуршит. И голубое платьице-то на ней такое лёгкое, словно из воздуха сотканное, и сама она вся будто облачко. Повернулась ко мне, через плечо улыбается. Присаживайся, говорит, рядом, поговорим, мол, о том о сём. А я ей - я и без предложения сесть готов, ноги то ли от усталости, то ли от страха подкашиваются. Что же, спрашивает, неужели я такая ужасная, что ты меня боишься так? Нет, отвечаю, ты-то, мол, красивая даже. Только вот непривычно мне за горизонтом-то прогуливаться. Да и ты, может, вовсе не простая девушка. А она как прыснет смехом! Совсем, дядя Матвей, говорит, я не простая! Ох, говорит, совсем! И так внимательно в самые глаза посмотрела. Весной меня все зовут, говорит, вот вроде бы идти к вам надо, но неохота что-то, устала я совсем. Как же так, возмущаюсь, мы тебя там ждём, значится, в окошки на небо смотрим, тебя высматриваем, а ты здесь, получается, прохлаждаешься! Устала она! Девка-то вон, погляди, молодая совсем.
Эх, вздыхает, дедушка Матвей, это я так выгляжу молодо. На самом-то деле я из всех времён года самая что ни на есть старая. Как же так, спрашиваю, врёшь поди? А вот так - лето, осень и зима - они ведь все увяданием заканчиваются, точечкой а не многоточием в предложении. Одна я только расцвет несу, новую жизнь другим временам года даю. Поэтому, мол, в отличии от них мне умирать совсем нельзя, живу поэтому вечно. Вот и устала от этого - вроде весна, вроде молодость и рождение жизни подразумеваю, но старей самой старой бабушки внутри выгляжу. Вот только любовь человеческая мне, говорит, сил даёт. Без неё совсем приходить к вам не хочется, так уж, как-нибудь без меня обойдётесь!
Тут я на ноги вскочил. А ну, за руку её тяну, вставай! Пойдём-ка, дорогуша, к берегу, посидели маленько, хватит! Ладно, отвечает поднявшись и платье отряхнув, пойдём, дядя Матвей, только условие одно: если кому вдруг расскажешь о том, что я тебе поведала, с собой заберу, будешь всё время со мной здесь вот сидеть, на рыбок любоваться. Не самая, в общем, плохая перспектива, думаю. Так что обратно, в сторону суши тронулись. Идём не торопясь - она впереди, волосы по ветру стелятся, свежестью пахнут - я следом, и всё вспомнить никак не могу: где же видел её, Весну эту. Ведь точно встречал! Давно, наверное, только, не помню ничего. Может, в детстве, а, Игорь?
- Не знаю, дядя Матвей, - я на секунду задумался, - может, и в детстве. Мы же все, наверное, с годами спешить жить начинаем, не только времена года, но и само время проглатываем. Так что... Ну а дальше-то что было, когда до берега дошли?
- А ничего! - дворник на солнышко снова посмотрел. - Не дошёл я, проснулся. Однако главное, что секрет Весны запомнил: грустная и старая душой она, уставшая. От отсутствия любви страдает. Одинокая она...
Дядя Матвей молча развернулся и в сторону пристроя, где свой инструмент хранил, пошёл. И я несколько секунд постоял, услышанное переваривая, и только затем меня поглотило здание школы.
На перемене после первого же урока около учительской ко мне подошла та девочка Аня, которая в школу сегодня раньше всех пришла.
- Игорь Владимирович, извините меня, пожалуйста...
- Случилось чего?
- Не знаю, вернее, вполне может быть, что и случилось, - Аня волновалась когда говорила. - Дело в том, что окна нашего класса как раз напротив двери в каморку дяди Матвея смотрят. Так вот, во время урока я всё туда посматривала...
- Ну разве можно отвлекаться от занятий?
- Простите, я всё понимаю, но ведь на двери замочка нет, значит, наш дворник там внутри должен бы находиться.
- Ну и что из этого?
- Так не выходил он ни разу! Вот я и подумала - может, случилось чего?
У меня тут же утренний разговор с дядей Матвеем в голове возник. Что Весна его к себе заберёт... Глупость, конечно, но на душе почему-то возникло беспокойство.
- Ладно, Аня, - говорю, - пойдём посмотрим.
Вместе спустились по ступенькам школьного парадного крыльца, к каморке подошли. Тихо там, ни звука изнутри не доносится. Я за ручку двери потянул, открыто.
- Аня, ты здесь постой, - говорю, а сам внутрь заглянул...
Дядя Матвей лежал на полу лицом к верху, его глаза были открыты и, не мигая, пристально смотрели в какую-то точку на потолке.
- Так, Анна, беги в медкабинет - там сегодня как раз врач из больницы, скажи ей, чтобы срочно сюда шла! - девочка в момент развернулась и в школу бросилась.
Я в это время в каморку дяди Матвея зашёл.
На списанной парте находились кружка с чаем, кулёк с кренделюшками и открытая пачка сахара кубиками. В противоположном инструментам углу на тумбочке стоял старый приёмник, из динамика которого женский голос бормотал новости.
И тут я услышал вздох.
- Дядя Матвей, живой! - я опустился перед дворником на колени. - Ух, и напугал ты меня! Что случилось-то?
- Сердце, наверное, зашлось, Игорь. Вот здесь болит, - дворник ладонь к центру груди прижал. - И голова кружится...
- Вы лежите, не вставайте, сейчас врач придёт.
- Кружится, Игорь, кружится всё, как в танце. Я же вспомнил, где видел её, Весну-то. Она ведь одним лицом с моей супругой покойной, которую я до сих пор больше жизни люблю. Точь в точь как в молодости. Мы с ней ведь как раз в мае и познакомились. На море. Помню, как танцевали. Вальс это был. Кружились до упаду, Игорь, может, поэтому и жизнь так быстро пролетела, а? Счастье ведь всегда незаметное, как облачко, как платьице голубое, воздушное...
Дядя Матвей глаза закрыл и замолчал на секунду. Затем вновь заговорил:
- Люблю я тебя, Весна моя, люблю больше жизни... Куда же ты меня кружишь-то так быстро, мелькает всё, ох, упаду я сейчас...
На улице в это время быстрые шаги послышались - это врач из медкабинета с небольшим чемоданчиком прибежала. Меня легонько в сторону отодвинула, над дядей Матвеем склонилась, пульс слушать начала, ещё что-то делать.
А я уже знал, что наш дворник из своего вальса не вернётся больше, где-то там, на пирсе, далеко уходящем в море, со своей любимой Весной останется...
А утром следующего дня на березовых веточках метлы дяди Матвея, которую он так и оставил воткнутой черенком в газон, появились зелёные почки...