У нас, в поселке Красная Долина не жалуют чужаков. Это все глупое сказание, что если ступит на эту землю «неприятельская» нога, быть беде, запудрило нескольким поколениям мозги.
Самое неприятное, пожалуй, то, что даже животным «со стороны» сюда был вход заказан. Забредших в поисках дома или еды, собак и кошек ожидала незавидная участь.
Я всегда смеялся над этой нелепой легендой, и мое пренебрежение вызывало у сторожил приступы неконтролируемого возмущения. Деревушка у нас небольшая, и чуть ли не каждый третий малолетний оборванец знал, что «дядя не любит свою родину».
А родину я любил, несмотря на ее недостатки. В долине сам редко бываю, приезжаю, когда выдается свободное время или же дают отпуск. Здесь похоронена матушка, да и отец старенький здесь проживает. Я всё уговариваю его перебраться к себе в большой город, да то лишь ухмыляется и бормочет что — то по типу: «Что я в вашем мегаполисе то не видал?»
Весной удалось мне выбраться из шумной, суетной повседневности в размеренную сельскую жизнь. Приехал, обосновался в нашем доме, обрадовав родителя, что поживу тут какое-то время.
Сидя на заборе, как в детстве, я крепко держался за деревянные зубья. От моего веса заборчик жалобно скрипнул и прогнулся, грозясь упасть, давая мне шанс пропахать недавно посаженую зеленую травку носом. Из воспоминаний о давних шалостях меня вырвал громкий визг и дружный смех.
Повернув голову в сторону источника звука, я чертыхнулся и неудачно спрыгнул, царапая ладони. Спотыкнувшись, я ринулся к окружившим что- то, или кого- то, ребятне.
Рука ребенка занесена над головой, пальцы крепко сжимают камень.
— А ну прочь, шпана! — Я словно коршун влетаю в толпу, сбивая кого - то с ног. Ребятня отступила, открывая обзор на отвратительную для меня «сцену». На земле, свернувшись калачиком, лежала собака. Завидев меня, она еще больше заскулила, подогнув под себя все четыре лапы. Опаленная черная шерсть была местами вырвана, нос весь в царапинах.
Я подошел ближе, игнорируя зло перешептывающихся людей.
Стоило мне присесть на корточки, как животное тут же перевернулось на спину, открывая впалый живот.
— За что вы ее так? — Скинул с себя ветровку, заворачивая пса в нее, как в одеяло. Животинка большая, но весит куда меньше, чем надо.
— Она у деда Михайло кур пожрала, и кошку соседнюю загрызла, тварь поганая. Давно тут околачивается, из лесу прибежала, — Произнес рыжий мальчишка, скрестив руки на груди.
Я скептически глянул на зверя, пытающегося лизнуть мою щеку. Она свой хвост бы не догнала, не то чтобы резвую птицу. Дети не расходились, осуждающе глядя прямо мне в глаза.
— Чтобы я последний раз такое видел. Не то всем уши надеру, — Я состроил рожу пострашнее, и заметил, как на поднятый нами шум стали собираться взрослые.
Крутанулся на каблуках, и двинулся к дому. В спину что -то больно врезалось, с глухим стуком падая на песчаную землю. Я даже не обернулся. Мне скандалы не нужны.
шы ершДома папа осмотрел нас двоих с ног (и с лап) до головы. На удивление, собака не испугалась незнакомого мужчина, а наоборот, прикрыла слезящиеся карие глаза, отдаваясь ласке.
— Это Инка, — произнес отец, в мягких тапочках пошаркав на кухню.
— Инка? — кличка была странная. Резкая, для такого милого существа.
— Иная, если уж совсем официально. Прибрела незнамо откуда, уже как три месяца тут. Ее и били, и других псов спускали, а она нет, пакость такая, возвращается, да к дверям жмется. Угадай, к каким чаще всего? — Старик подмигнул, ставя миску с тушеным мясом у холодильника. Я потрепал животину по холке, от чего та выгнула шею, наслаждаясь столь долгожданными приятными ощущениями.
Все твердят, что я внешностью немного похож на мать. Цветом глаз и чуть вздернутым подбородком. Зато характер у меня отцовский, чем последний очень гордится.
— И куда ее теперь? Выкинешь? — Чёрт меня дернул подобное сказануть. Спохватился поздно.
Папаша мой обиженно засопел, нарочно громко ставя передо мной стакан с домашним морсом.
— Не ожидал от тебя такого, сынок. Поди-ка ты дрова наколи, — Я выгнул одну бровь, насмешливо глядя на отца, — Брысь с глаз моих! Рассержен я на тебя! — И я вышел, прекрасно зная, что скоро меня все равно позовут на ужин.
Когда пришло время, уезжал с тревожным чувством. Папаня уже не в той форме, чтобы ухаживать и защищать собаку. Но меня заверили, что ничего с дворнягой не случится. И я поверил. О чём не пожалел в следующий свой приезд.
— Слушай, забери ее, спасу больше нет! — Только я ступил на порог, как меня встретил причитаниями папа. Из приоткрытой двери высунулся длинный нос. На меня запрыгнуло что-то большое, мохнатое и очень радостное. С трудом удерживая порядком повзрослевшую и окрепшую псину, неумышленно подставил лицо под мокрый шершавый язык.
Приехал вновь в Долину я в начале лета. Еще не было так жарко, как обычно, бывает в этих краях, но по дворам уже разгуливали в одних купальниках да в плавках.
Иная уже практически выздоровела и осмелела. К ней уже тоже попривыкли: папа часто выпускал ее погулять под личным надсмотром. Детвора и молодежь постарше уже сами хотели погладить собачку: подходили кто бочком, кто на корточках, пока четвероногое чудо, виляя хвостом и заливисто лая, прыгало вокруг.
Как бы ни была хороша собака, взять ее не мог. Жил на съемной квартире, а хозяйка до нервной икоты ненавидит животных.
Отец все понимал и отшучивался, что даже мне его «подругу дней суровых» никому не отдаст. А я с горестью замечал, как с каждым днем труднее ему делать даже элементарные вещи.
— Единственная она помощница у меня. Палки да бревна в сарай таскает. Умная, понятливая. — расхваливал папа свою любимицу, пока я скармливал ей кусок котлеты под столом.
Обычно я встаю рано. Переделываю всю работу по дому, чтобы не утомлять родного человека, а остальное время посвящал себе. Сегодня же я лег поздно, и проснулся от непрестанного стука в дверь.
Тарабанили так, что приходила в голову мысль, что в деревне пожар. Я поднялся, сонно потягиваясь и неспешно идя к двери, добрым словом поминая тех, кого принесла нелегкая.
Отворил защелку, и дверь распахнулась настежь. В дом ввалились две женщины, наперебой что - то говоря между вытиранием соплей и плачем.
— Теть Маша, теть Арина, что случилось? Ничего не понял. – Я провел знакомых в дом, усаживая за стол. — Ну?
— На озере...— Мария, видимо, опомнилась первая. — На Святом то, Господи прости... Пацаненок из круга спасательного выбрался, а заплыл далеко. Водица еще холодная, а этим сорванцам хоть бы хны. Сезон они купальный открыть захотели! — Она всплеснула руками, высмаркиваясь в носовой платочек.
Сердце неприятно заныло. В голове появились мрачные мысли.
— Сашка то плавать не умеет, а всё туда же! Круг то волной отнесло в сторону. Илья то кричит, барахтается. А водица холодная еще... На берегу дружки остались, куда им спасать то. Один к домам побежал, а тут она объявилась…
— Кто «она»? — Не вытерпел, занервничал. Не слышно было собачьего лая за окном.
— Инка хромая твоя! Разбежалась, как могла, прыгнула в озеро. Илюшку вытянула, да за кругом поплыла. Силенок то не хватило-о-у-у — Я не дослушал, подорвался и выскочил во двор в чем был.
Не помню, как добрался до пирса и нырнул в омут с головой.
Долго плавал, звал Иную. До того момента, пока меня обессиленного и продрогшего не вытащили из ледяной воды соседские мужики.
Мне было плохо и страшно. Прежде, чем отключиться, я увидел такой родной, полюбившийся силуэт собаки, сидящей подле холма.
Я шел по лесной тропе, впереди — свет. Просто шел, зная, что где — то там впереди тепло и сухо. Где меня ждут.
За штанину что-то дернуло. С трудом посмотрев вниз, вздрогнул. Иная, яростно теребя брючину, с нечеловеческой силой тянула меня в чащу леса. Дальше от такого нужного мне уюта.
Собака рычала, брызжа слюной. Треснула ткань, и я, после секунд сопротивления, все же сдался.
— Да отстань, паршивка! Чего ты хочешь? — Дернул ногой, сворачивая к кустам.
И все исчезло. Исчез свет, на смену ему пришел невыносимый холод. И тьма... Будто ночь опустилась в неположенное ей время.
— Инка? — позвал я свою спутницу. Тишина. Невыносимо заболела голова.
— Иная! — заорал во весь голос. И в ответ раздался вой из глубины трущоб.
— Паш. Паша! — Кто-то аккуратно похлопал меня по щеке. Заворочался, застонал, и с трудом открыл глаза.
Лазарет. Небольшой деревенский госпиталь, где трудились от силы три - четыре врача на всю деревню. Мало, зато добротно.
Рядом с постелью сидел престарелый доктор, обеспокоено глядя на меня.
— Как он? В порядке? — Голос отца. Нет сил откликнуться.
— Жить будет. Парень крепкий, весь в тебя, Сергей Василич. — Евгеньевич ободряюще похлопал меня по колену. — Ну, подводник - искатель. На грани ты был. Бредил, дергался. Горел, словно пламя. Два дня так провалялся. Сейчас вроде температуры нет, слава Господу.
Мужчина приложил тыльную сторону ладони к моему лбу. Я лишь пытался сфокусироваться на чём-либо, кроме боли.
— Что я говорил? — Тембр сиплый, измученный. Не мой.
— На свет ты шел какой — то, все боялся оступиться. И...— Врач осекся, прочистил горло.
— И?
— Звал Иную...— Он опустил взгляд, стараясь не смотреть мне в глаза, — Сразу отвечаю на мучащий тебя вопрос. Ее так и не нашли. Сожалею.
Мне только и оставалось, как вновь закрыть подрагивающие веки.
Что скрывать, исход произошедшего события я знал и так.
У свежевскопанного пригорка я положил ее любимую игрушку. В безымянной могиле была захоронена замотанная в ту самую ветровку баранья кость.
— Я буду навещать тебя. — Наклонился, коснулся губами земли и вытер рукавом непрошеные слезы. — Спасибо. За всё спасибо. Знай, что я в неоплатном долгу перед тобой. — Ветер унес мой шепот дальше в лес.
Хрустнула ветка, встрепенулась испуганная птица. И я, оставив у бугорка букет цветов, побрел прочь, не зная, что за мной наблюдает пара остекленевших карих глаз.