Саиду было 17, когда началась война. Они, он и его друзья - одноклассники только закончили десятилетку в городе, и их всех оставили в колхозе, обязав в правлении никуда не уезжать, будете работать здесь до призывного возраста. А куда уедешь, здесь дом родной и родители, мама и отец, дед и бабушка. Хотя у некоторых отцов уже не было, забрали в первые дни и неизвестно – живы ли. А Саид так хотел в город, на ремонтный завод. А что, от его родного кишлака под названием «Птицефабрика» до Бухары было всего 3 километра, и там еще до завода – 2, а он это расстояние, как он говорил, съедал бы одним шагом. Тем более, что на входе в город с его стороны у той самой дороги жила Мастура, что было важнее всякого для него ремзавода. Девчонке было тоже 17, она тоже только – только закончила женскую десятилетку. С недавних пор они стали встречаться у ее дома, он и не помнил уже, как познакомились, но они нравились друг другу. Он стал приходить к их дому каждый вечер, она выходила на его свист, выносила ему лепешку, а он ей приносил два яблока. Он съедал ее лепешку, пока они болтали и смеялись, стоя под старой чинарой, а потом Саид, важно смотря на часы «Слава», что оставил ему отец, уходя на войну, намекал – ему пора, мать заждалась и будет беспокоиться. Крылья счастья несли его домой быстро, чтобы назавтра полететь обратно на встречу к ней.
Дядя Саида, Камол-ака был шофером на единственной в колхозе полуторке и на просьбы юноши стал учить его шоферскому делу. Камол-ака возил тогда председателя колхоза по всем бригадам и кишлакам, а также в город, откуда привозил необходимые товары и продукты по разнарядке, а также в сельповский магазин, единственный на весь колхоз и стоявший рядом с правлением колхоза. Но ему уже пришла повестка, а председатель, старый Нишон-ота выбил ему лишь полугодовую бронь, так что они были согласны на такую замену, как Саид: мальчик он шустрый, быстрый, главное воспитанный и работящий, хотя иногда балует и верховодит пацанскими драками кишлак на кишлак или один на один.
Так что утром Саид выходил на колхозное поле вместе с другими собирать хлопок для Родины и победы – обе были сейчас в опасности, собирал норму свою до обеда, а потом бежал к дяде в правление и крутился вокруг него, пока тот ждал председателя. У Саида была лишь одна лишь мольба в глазах: обучите ездить, стоите ведь пока. Камол-ака нехотя открывал ему капот и важно начинал объяснять пацану работу премудрых механизмов, учил снимать и ставить на место колеса, закрепляя их специальным гаечным ключом крепко – накрепко, постепенно сам загорался и сажал парнишку за руль и руководил ездой с соседнего сиденья в тесной кабинке. Саид быстро обучился вождению. Единственное, что пока у него четко на получалось, это вовремя нажимать левой ногой на муфту сцепления, когда правая рука переключала коробку передач. Когда удавалось – хорошо, и дядя довольно крякал, а когда нет и железки внутри коробки визгливо скрежетали друг о друга – ругань учителя стояла выше поднятой их машиной дорожной пыли.
Заболела как-то бабушка Саида аппендицитом, засорился, наверное, ее мусоропровод от вечного лузгания семечек тремя оставшимися зубами. Саид по просьбе мамы и с разрешения бригадира повез ее в город на арбе. Ишачок бодро вышагивал, а Саид клял в это время свою судьбу, что не может прокатить бабулю свою милую на колхозной машине, а главное – показаться за рулем перед Мастурой. Всё равно, проезжая мимо ее дома, свистнул пару раз, девушка вышла, вежливо и скромно, убрав глаза вниз, поздоровалась со старухой. Совсем застеснялась – застыдилась и укоризненно посмотрела на юношу, когда тот крикнул во весь голос, так что было слышно было аж в правлении их колхоза за 3 километра:
- Бабушка – это вот моя жена!
Бабушка всплеснула руками, и, несмотря на острую боль в боку, хотела приподняться и приобнять будущую свою невестку, но та уже убежала с глаз долой, показав только будущему мужу свой кулачок, отчего он засмеялся и запел Сунбулу…
Последующие три дня Саид носил бабушке каждый день по две лепешки, два яблока и два початка вареной кукурузы, всё, что могла дать мама для пропитания старушки в день. Бригадир вошел в мамино положение и снизил пацану норму сбора. А тому того и надо. Бегом к бабушке:
- Салом – салом, вот возьмите, как здоровье, что маме передать?
И бегом обратно, не дослушав бабушкины радостные слезы от прихода любимого внука. А с Мастурой был подолгу, пока ее мать, надоедливая такая, всё выглядывающая, чем они там занимаются или не сбежали ли куда, не позовет ее. Вот так все молодые, им со старшими неинтересно, а между собой… А что вы думаете? У всех так было по молодости – родную мать забудешь, держа в руках ручки той самой, единственной на всю жизнь красотки.
Саиду так хотелось показать Мастуре, как он ездит на настоящей машине. Думал – думал, как это сделать, как будто от этого зависела ее любовь к нему. И придумал дурость. На четвертый или пятый день ему сказали в больнице – можешь забирать свою бабушку. Он маме и никому об этом не сказал. Спрятался с мамиными лепешками и яблоками для бабушки в поле, а когда понял, что пора, побежал в правление, бухнулся в ноги раису Нишон – ака и прорыдал, что бабуля его умерла. В правлении поднялся переполох:
- Где, как?
- В больнице, где же, я только что оттуда.
Раис сразу отрядил его и Камол-ака забрать на машине и привезти покойницу. Саид упросил дядю перед домом Мастуры дать два долгих гудка, остановиться, а когда она выйдет, дать ему сесть за руль, чтобы та видела.
Всё получилось, а потом они забрали бабушку и привезли домой, живую и чуть подобревшую телом. А у их дома уже собрался народ. Но покойница оказалась жива и народ не знал, радоваться или нет такому воскрешению. Ведь женщины сготовили уже, что смогли и принесли на дастархан. Это всегда делается у кишлачных узбеков, общими усилиями всегда легче справиться с неожиданными поминками. Попробуй одному сготовить – не получится! А что сготовили по бедности – буй, багурсак, самсу из тыквы и зелени съедобной, хоним. Мясного ничего не было, не выдавали в правлении, а скот категорически запретили резать. А фруктов – овощей, слава богу, всегда было достаточно.
Бабушка не совсем поняла, вернее поняла сборище народа у ее ворот проявлением к ней великого уважения, обошла всех, поздоровалась с каждым и каждой, спросила всех о житье-бытье. Народ стал тихо расходиться, женщины были по-прежнему недовольны, что потратились на угощенье. Но мама Саида быстро нашлась и вернула всем ляганы и тазы с их содержимым, чему, изъявив для приличия сопротивление, женщины были рады.
В кишлаке «Птицефабрика» потом разнесся слух, что старуха умерла под ножом хирурга, ее спешно зашили и отправили домой, но по дороге от тряски, которую может произвести только эта бешеная машина, она ожила и вот, приехала на свои похороны и поминки. Раис долго допытывался у Камола и Саида о происшедшем, но ничего не понял и пришел к единственно правильному выводу: старуха умерла, но не наша, а подумали на нашу, чего-то там напутали, вечно у городских этих всё не слава богу. Только Камол-ака, смотря на племянника с ехидными глазами, покачивал головой. А Мастура на следующий день при встрече так и сказала:
- Что машина?! Ты мне дорог без всякой машины!
Отчего Саид станцевал перед ней, как смог, и запел почему-то «Вставай страна огромная…»..
Ровно через год его призвали и он ушёл на войну, обещая всем и своей девчонке, что обязательно вернется и чтобы ждали и молились за него. Но не дожил до Победы, погиб в 44-м в боях за Польшу…