Это сейчас я семейный человек, воспитываю своих детей. А в детстве я был, что называется, оторви и выбрось. Даже состоял на учёте в детской комнате милиции. А как вы хотели? Семья, в которой я родился, была неблагополучной. Очень. По факту меня воспитывала улица, и я очень рад, что удобно всё это перерос.
Сложно сказать, сколько раз я ходил по лезвию ножа, был на волосок от смерти. Хранило меня нечто, но понял я это лишь спустя много лет, когда повзрослел.
Как-то со свёрстниками, такими же "неблагополучными", как я сам, решили мы сбежать из дома. Куда? Конечно в лес. Нам казалось, что мы сможем жить там без проблем. Никто не будет заставлять посещать школу и так далее. Тогда это казалось нам настоящей свободой.
Было нас пятеро. Я, мой лучший "кореш" Славик Савченко, Сява, как я его называл, два Михаила и Ромка из другого района. Ромку мы взяли с собой, потому что у него была возможность стащить из отцовского гаража настоящую туристическую палатку. В ней мы намеревались жить.
Сказано - сделано. Мы сели в электричку и отправились, как мы считали, в самостоятельную жизнь. Не обошлось без приключений. По дороге нам пришлось убегать и от контролёров (мы, естественно, ехали без билетов), и от милиции. Тогда с этим было строго: дети, путешествующие одни, сразу вызывали много вопросов. Но до нужного нам места мы всё же добрались.
Зайдя на пару километров вглубь леса, мы кое-как разбили палатку и разожгли костёр. Что делать дальше, никто из нас толком и не представлял.
Вечером на нас вышел егерь. Мы сидели вокруг догоревшего костра и пекли в углях картошку. К слову, это была вся еда, которая была у нас с собой.
- Туристы, значит? - егерь подошёл к нам так, что мы даже не услышали. - Картошку, значит, печём?
Мы вздрогнули от неожиданности. Не растерялся, пожалуй, только я. Демонстративно вытащив из кармана ветровки "стыренную" у отца пачку "Примы", я засунул сигарету в рот и, как мне казалось, по взрослому прикурил от веточки из костра.
- А ты кто такой, дядя? - я был молодым и дерзким.
Мне "хватило ума" взять в руки нож, который Сява прихватил с собой в наш побег.
- Где взрослые? - не обращая внимания на мой тон, спокойно спросил егерь.
- Шёл бы ты! - я перекинул нож из одной руки в другую. Мне казалось, что это выглядит очень круто: в зубах сигарета, в руках нож...
А егерь недолго думая отвесил мне подзатыльник. Да такой, что я не удержался на ногах и сел прямо в тлеющие угли костра. Поднялся я мгновенно, зад не пострадал, но вот от неожиданности оперся я правой рукой прямо об угли. С тех пор у меня на ладони след от ожога, чем-то по очертаниям напоминающий глаз. След этот никуда не делся, есть он и сейчас.
Буквально через пару минут появилась милиция и военные в форме и с автоматами. Как я понял, из колонии, что неподалёку, сбежали заключённые. Они были вооружены, убили охранника. А так как податься им было практически некуда, спрятаться они могли только в лесу.
Что бы случилось, выйди преступники на нас, пятерых тринадцатилетних пацанов, страшно даже представить. В общем, милиция нас забрала, и скоро все оказались по домам. Поймали тех беглых или нет, не знаю. Тогда меня подобное не интересовало.
Потом как-то зимой мы с Сявой решили набрать гильз от автоматов и карабинов. В нашем городе есть завод цветных металлов, "Цветмет", как все его называют, туда свозят сырьё на переработку. Кто-то нам сказал, что привезли гильзы и лежат они там горами.
Мы сели на трамвай и поехали за добычей. Завод был окружён забором, но найти лазейку не представляло труда. Забрались мы на территорию, стали искать эти "горы гильз". И тут нас заметил сторож. Мы с Сявой рванули в сторону лаза, через который забрались на территорию. Сторож, хоть и выглядел стариком, носил бороду, но от нас не отставал.
Мы - в дыру в заборе, сторож - за нами. Молча бежал, как сейчас помню. Тогда мы с Сявой - врассыпную. Сява побежал в сторону трамвая, а я - в сторону трассы. Сторож выбрал меня. Я уже почти добежал до дороги, уже слышал пролетающие со свистом автомобили. Сторож стал отставать, а я считал, что оторвался. Мне оставалось перебежать через насыпь, и всё - сторож бы меня не догнал.
Но тут мою ногу пронзила боль. Сторож, видя, что не догоняет, поднял какую-то палку и запустил в меня. Она попала так "удачно", что моя нога подвернулась и я упал. Потом выяснилось, что перелом. Так я снова попал в милицию.
Сейчас понимаю, выскочи я из-за насыпи на дорогу, водители бы меня не увидели. А так как дорога эта объездная, ездили там с большой скоростью. Никто не успел бы затормозить. Это верная смерть.
Пока лежал дома с поломанной ногой, в город пришла эпидемия гриппа. Какая-то новая его разновидность - люди болели с тяжёлыми осложнениями. Школы, конечно, закрыли на карантин. Почти все мои одноклассники были больны, наверное, кто-то из них был переносчиком заразы. Некоторые болели так тяжело, что за их жизнь боролись врачи. К счастью, никто не умер. Но неизвестно, что было бы со мной. В моей "неблагополучной" семье за моим здоровьем вряд ли следили бы и лечили, в случае чего. Да и сам я не стал бы лечиться, пить-колоть лекарства. А так, выходит, эпидемия меня не коснулась. Перелом помог выйти сухим из воды.
Школу я окончил кое-как. Наступил возраст призыва в армию, и мне пришла повестка. Отлынивать от армейской службы в то время было не принято и не считалось почётным, как немного позже. Наоборот, в моё время не служивший в войсках считался "бракованным", отношение к такому человеку было далеко не самым лучшим.
Служить я попал, как принято писать в прессе, в горячую точку. Но, если отбросить ненужное морализаторство, можно сказать прямо - я попал на войну. Мы с остальными новобранцами прошли обучение, а потом нас отправили на объект. Вот по дороге и случилась беда.
Впереди идущая бронемашина охранения подорвалась на мине, а по нашей и остальным был открыт шквальный огонь. Каким-то чудом я не получил ни единого ранения, если не считать ободранные колени и локти. Страшно было, жуть. Помню, как стрелял, что-то кричал...
А потом был плен. Из тридцати человек-новобранцев в живых нас осталось около десятка. Нас заперли в какой-то яме, где не было места даже сидеть. Мы вынуждены были всё время стоять. Кормили нас какими-то помоями, и то очень редко. А вот что не было редким, так это издевательства над нами, молодыми пацанами. Нас регулярно выводили по одному, избивали плетьми и палками, а потом возвращали в общую яму.
Выводили и меня. Я старался держаться. В конце концов, уличные драки приучили меня к боли, и я пытался сдерживать крик. Но это не так просто. На пятый или шестой раз, когда меня вывели для пыток, я не выдержал и во время избиения потерял сознание.
А вот очнулся я не в общей яме, опираясь на плечи товарищей, а в светлой комнате. Я лежал на чистой постели, у кровати стоял кувшин с водой, в вазочке лежали фрукты. Я был чисто вымыт, раны от побоев обработаны. Потом меня лечили.
Как только я смог нормально передвигаться и стал выглядеть более или менее сносно, меня просто вернули нашим. Мне надели на голову мешок и посадили в машину. Потом мы долго куда-то ехали. На месте, куда меня привезли, мешок сняли, но видны были только горы. Местные чего-то ждали, как я понял - наш автомобильный конвой, проезжавший по горной дороге.
Как только цепочка автомобилей оказалась на расстоянии выстрела, местные стали палить в воздух. С нашего конвоя спрыгнули бойцы и растянулись в цепь, местные прекратили огонь и сбежали.
Так я снова оказался у своих. "Чудо, - скажете вы, - что-то необъяснимое". Как рассказал мне один из сотрудничавших с нами местных жителей, всё дело в том знаке, что на моей правой ладони.
Тот, полученный ещё в детстве, ожог в форме глаза помог мне остаться в живых. Дело в том, что, по религии местных, глаз на правой руке - священный символ. Называется "глаз Фатимы", или "хамса". Мои мучители, каким-то образом разглядев у меня на руке "метку" из детства, решили не обижать человека, отмеченного таким могучим знаком.
Не скрою, пытался я потом отыскать и егеря того, и сторожа склада. Но не смог.