На свет божий. Рассказ о том, как мужик бросил пить

Вторые сутки кряду Ивана терзал жесточайший отходняк: бедняга буквально плавал в поту и от немощи едва не валился с ног. Пил он долго, много и беспробудно. Однако всему приходит конец. Окончилась и Иванова гульба. Когда он мало-мальски пришел в себя и соображение к нему-таки вернулось, он был очень удивлен, увидев в собственном дворе и кур, и гусей, и упитанного боровка в стайке. С не меньшим удивлением обнаружил, что, кроме всего прочего, у него есть еще и жена. Как же ее? Надо ж - запамятовал! А вот, кажись, и она - в калитку вошла с полными ведрами водицы колодезной.

- Оклемался? - услыхал Иван такой родной, такой знакомый голос. - Чего зенки таращишь — не узнаешь?

- Люб, ты?

- Не-а, курочка Ряба я! Допился, что память отшибло; жену не узнал... Себя-то как звать, помнишь хоть?

Иван бессмысленно уставился на супругу, открыл рот, чтобы что-то вымолвить, и вдруг пал на колени... Заплакал. Громко. Навзрыд.

- Пропадаю я, Любонька, ох, пропадаю! Помоги мне — не могу я сам с собою совладать, никак не могу, только ты... Ты ж для меня, как свечечка во тьме кромешной!.. Сделай что-нибудь, выведи на свет божий! Страшно мне, Любонька Матвеевна, ох, как страшно!

Покачала головой, вздохнула... Вошла в избу. Иван следом. Похмелье отпускать не торопилось: нутро мужика горело так, будто там, в его недрах, по меньшей мере плавили свинец в чугунном тигле. Ему б для «наладки» влить в себя совсем чуть-чуть, всего рюмашку-другую — только б «тигель» погасить, и больше ни-ни, ни капельки больше!.. (Ну зачем, зачем он себе врет!)

Целый день маялся, не зная, куда себя деть, к чему приклониться; пылало нутро, огнем безжалостным пылало.

Сам не поверил, что дожил до вечера. Сели ужинать. Впервые за месяц Иван сидел не в кустах-бурьянах с такими же, как и он охломонами, а с женою сиживал, за столом, с нормальной едой: наваристым борщом, толченой картохой, горкой моченых, будто лакированных, помидоров... Но не елось ему; ерзал на табуретке, вздыхал, болезненно морщился. И не выдержал;

- Матвеевна, может, это... Хоть граммулечку, а? Не могу! Сдохну ведь...

- Что, на свет божий выходить передумал?

Дверь отворилась. Вошла дочь Оксана с дочуркой Оленькой. И Матвеевна тут же:- Ой, кто пожаловал к нам! Оленька, золотце наше, умничка! Подойди, детка, к дедушке, ну не бойся... Гляньте - прячется! Да не бойся же, это дедушка Ваня. Не узнает; бородищей зарос - она и не узнает... Дедуля, ты ведь сбреешь бороду, сбреешь, да? И рубаху чистую наденешь. Наденешь же?

Девчушка исподлобья насупленно взирала на неопрятного дедулю, а тот силился вспомнить, когда в последний раз игрался со своей «конопу-шечкой», и не смог. Когда выросла?! Почему он не заметил, где блукал все это время? Сколько ей: три, больше, меньше?.. Ему стало по-настоящему страшно: этот временной отрезок для него прошел, словно в летаргическом забытьи.

Гости ушли. Больной, в совсем расстроенных чувствах, безмолвным чурбаном сидел Иван у окна и мучительно пытался осмыслить, что же все-таки происходит вокруг него и с ним самим, как он за какой-то год с небольшим из крепкого, полного сил мужика превратился в немощного старца?

...Куда-то запропастилась его Любовь Матвеевна, видно, провожать побежала — до кладочки через ручей, скоро должна воротиться... А вот и она. Встала у порога, о притолоку опершись и скорбно скрестив на груди руки: муженек был невозможно жалок. Спросила:

- Плохо, Вань?

Иван только вздохнул в ответ.

- На вот, подлечись! У кумы одолжила.

Вынула из-за пазухи четвертушку, налила в стакашек. Иван с жадностью втянул воздух, поднес посудинку ко рту и тут же ее отстранил. Недоуменно, с опаской заглянул внутрь, воткнул туда нос... Его чуть не СТОШНИЛО.

- Что это? - пролепетал он чуть слышно.

- Самогон. Обыкновенный, из сахара — не из патоки... Чем не хорош? Ты ж его не меньше цистерны выдул, али опротивел? Бес в тебя вселился, Ванюшка! В церковку сходи, не безумствуй!

Иван вновь сделал попытку «подлечиться» и опять не смог.

Нашептала, наговорила... Ведьма! Змея шипучая! - возопил несчастный, и слезы градом брызнули из его воспаленных глаз.

- Ну вот, я у тебя то свечечка во тьме, то змея шипучая... Ты уж определись, кто у тебя я. А насчет наговора... Не я наговорила, Ванечка, не я - сам организм твой отраву отверг, не перечь ему. оставь треклятую, она не стоит твоих мучений, Ваня!

...Осень. Октябрь золотит березу за окном, в небе табунятся облака, дождик сеет...

Не пьет нынче Иван, полгода не пьет. Зато теперь он видит, как пожухлая травка под ветерком колышется, как солнышко встает, как растет его внученька Оленька, «ко-нопушечка» его... Вчера сластей накупил ей в автолавке — большу-у-ущий «капет», как она выражается.

И хорошо теперь ему, несказанно как хорошо-он жить начал!