Отец Раф зашел проведать Ноджи, как он делал время от времени, чтобы рассказать ему о последних событиях в Луриджане.
— Смутные времена настали, Главенствующий, — грустно поведал он сидящему в подушках главе Совета старейшин. — После того, как освободили эту ведьму, ее саму и все ее окружение народ считает чуть ли не героями. Люди забыли о смирении, почти не приходят в церковь. Сын Убала ни во что не ставит отца, «Дети Ночи» теперь занимаются не наведением порядка в деревне, а осушением старого рва на улице Виадель и реставрацией часовни. Вчера Риан заявил, что я должен полностью изменить мои проповеди и направить их на укрепление духа населения. Где это видано, Главенствующий! Если людей не держать в страхе, о какой дисциплине и послушании может идти речь?
— Помоги мне подняться, отец Раф, — прохрипел Ноджи, с трудом спуская ноги с кровати. — Говоришь, Риан собрался заняться старой часовней? Что ж, там их ждет сюрприз.
— Ты говоришь о проклятии ямы отца Нипсалама? В этот подвал даже я боюсь спускаться. Однажды я услышал странный шепот, доносящийся оттуда. Приблизившись к погребу в часовне, я увидел, что сквозь щели в досках просачивается неестественно белый и светящийся дым. Больше я не осмеливался даже подходить к лестнице, ведущей в подвал.
— Там живут души, обреченные на страдания. Часовня еще много веков назад превратилась в вечный памятник злодеяниям отца Нипсалама. Прошли столетия, а память о его зверствах продолжала жить в сердцах людей. Нынешняя молодежь не понимает своего счастья, мы всегда заботились о спокойствии нашего народа. Защищая их от ведьм и оборотней, в благодарность я получил увечья и одиночество.
— Что же мне делать, Главенствующий? — беспокоился отец Раф. — Позволить Риану со своими приспешниками хозяйничать в часовне? Так они и до моей церкви доберутся!
— Оставь их. Как только они спустятся в яму отца Нипсалама, у них отпадет всякая охота продолжать претворять в жизнь свои глупые идеи.
***
В каменной кладке часовни сквозь щели проникал запах гнили и сырости, смешиваясь с ароматом старых благовоний, терпких и маслянистых. В этом месте незримым хозяином оставался отец Нипсалам, спустя века после своей смерти. Даже лица святых на потрескавшихся фресках старой церкви казались испуганными, словно боясь скользивших по стенам церкви теней. Некоторые верили, что из ямы под часовней все еще слышатся крики несчастных, которых запирал там отец Нипсалам, как эхо непрекращающегося кошмара. Вечная тьма царила в этом подвале, в хаотичном переплетении костей навсегда оставшихся там жертв. Этими жертвами были, в основном, юные девушки, чья невинность и красота стали для них проклятием. Их отчаянные рыдания, хрип предсмертной агонии все еще помнили каменные стены часовни.
После освобождения Алессы и Жана, а также ранения Ноджи, Риан взял на себя руководство движением «Дети Ночи». Не сектой, подчеркивал он, а движением, направленным на улучшение жизни в Луриджане. Несмотря на протесты отца, Риан лишил права быть причастными к движению несогласных с его политикой, переименовал его в «Дети Жизни», а также разрешил участвовать в нем и женщинам. Алесса, Сильва и Розетта с радостью присоединились к движению. После очистки рва на улице Виадель жителям Луриджаны было торжественно объявлено, что всякая мистическая опасность этого места ликвидирована и люди могут без опасения прогуливаться там даже поздно вечером. На улице Виадель были развешены факелы и вскоре планировалось построить мост через ров. Настало время заняться церковью и покончить заодно со страшилками отца Рафа.
— Люди не идут в церковь не потому, что забыли о своей вере, — говорил Марк своим друзьям, — они попросту боятся отца Рафа. Церковь необходимо как следует очистить, нарядить, повесить колокол в часовне. Народ должен идти туда с удовольствием и с хорошим настроением, а не со страхом и из-под палки.
В часовню пошли Риан, Марк с Алессой, Лука и Сильва, Айдар и Розетта. Пришлось запастись достаточным количеством факелов, так как темень в подвале была непроглядная. А очистить в первую очередь необходимо было именно его, чтобы развеять миф о жутких криках и стонах. К их всеобщему разочарованию, человеческие кости в яме действительно были. Прикованные к месту своей смерти, в этом костном лабиринте словно метались лишенные покоя души. Наверху, в часовне, молодые люди обнаружили и полуразрушенную алтарную плиту со следами крови. Свою ужасную историю рассказывало, казалось, каждое пятно, пульсировала болью на старом камне каждая царапина.
— Он был таким же кукловодом, этот Нипсалам, — сдавлено произнес Марк, — почище нашего Ноджи. Дергал за ниточки отчаяния и страха, а здесь был его личный театр ужасов. Он черпал силу из страданий, пропитав свою душу алчностью и жестокостью.
Среди костей виднелись серебряные украшения, истлевшие кружева, остатки шелковых платьев, когда-то украшавшие юные тела. В одном углу лежала лютня, оборванные струны которой, казалось, еще помнили мелодии. Лунный свет, проникший сквозь разбитые витражи, осветил кусок белой вуали, словно призрачную фигуру, бледную и прозрачную, поднимающуюся из ямы. Жуткое зрелище напоминало о нависшем над этим местом проклятии и о жестокости отца Нипсалама, чей дух будто все еще жаждал крови.
— Надо похоронить этих несчастных, — сказала Алесса.
— Давайте отнесем их подальше от этого страшного места, похороним кости в лесу, чтобы даже душам этих бедных девушек ничего не напоминало о былых страданиях, — подтвердил Лука.
— Нет… — это был не шепот, а еле уловимое движение воздуха, колыхнувшее пламя факелов. — Нет…
Все, как один, обернулись и замерли, потеряв дар речи. Только Алесса тихим восхищенным голосом произнесла:
— Белая Дама! Лаура!
— Они никогда не забудут, — прошелестел ветер, заставлявший колыхаться платье Белой Дамы, — и не позволят забыть другим. Они не простят. Потому что это чистые, но оскверненные насилием души.
— Что же нам делать, Лаура? — спросила Алесса.
— Их страдания не закончатся до тех пор, пока здесь останется лежать этот жертвенный камень, этот алтарь, — прошептала Белая Дама. — Эти души не ищут покоя. Справедливость должна стать их покоем. Тот, кто отнял их жизни, и ему подобные, должны жить в вечном позоре — это будет их успокоение, справедливая месть за них. Они хотят стать вечными стражами нравственности, рассказывающие о зверствах, совершенных в тени богатства и власти.
— Мы уберем этот алтарь, — сказал Айдар. — Но где нам похоронить их прах?
— Похороните каждую девушку в месте, связанном с ее прошлым, с ее самыми дорогими воспоминаниями.
— Как нам узнать, какую девушку где надо похоронить, — несмело спросила Сильва.
— Из боли, впитанной стенами, из самой ткани времени, эти души научились выкристаллизовываться, проявляться, не просто скользя по гобеленам молчаливыми тенями, — начала свой рассказ Белая Дама. — Они стали живым укором, материализованной совестью, которой никогда не обладал их мучитель. Одной из слабостей отца Нипсалам были красивые юные девственницы. Вот Амелия из замка Драксфорд, которого уже не существует. Из-за постоянного пронизывающего холода, который его обитатели чувствовали даже в жаркий день после ее смерти, семья лорда Драксфорда покинула его. Старые слуги шептали о появлении призрака Амелии, похищенной дочери лорда и никогда больше не найденной. Она появлялась в замке как реальная, а не в виде бесплотного силуэта, садилась в бальном зале у камина и начинала расчесывать свои темные, длинные волосы. В зале вспыхивал морозный свет и слышался ее тихий голос, напевающий грустную мелодию. Амелия любила музыку, ей нравилось петь и танцевать, похороните ее недалеко от дома музыканта.
— Наш сосед часто играет на флейте! — воскликнула Розетта. — За аллеей, ведущей к его дому, растет старый платан. Там Амелия сможет слушать звуки флейты!
— Это прекрасная Изабелла, жившая в роскошном дворце Бельведер, — между тем продолжала Лаура. — Ее хотели выдать замуж за влиятельного, но старого герцога. Она пригрозила своему отцу, что выпьет яд, если он выдаст ее за него. Тогда герцог отправил девушку в монастырь, но по дороге ее похитили люди Нипсалама. Отец раскаялся и поехал в монастырь, чтобы забрать дочь, но та бесследно исчезла. С горя герцог приказал запечатать все комнаты Изабеллы во дворце, чтобы ничего не напоминало ему о боли утраты. Но из-за закрытых дверей стали слышны тихие стоны и рыдания. Портреты Изабеллы сами собой поворачивались лицом к стене, мутнели зеркала, и в них время от времени появлялось искаженное страхом лицо дочери герцога. Однажды один из его потомков устроил во дворце бал. В самый разгар веселья внезапно погасли свечи, повяли все цветы в вазах, и из ниоткуда появилась Изабелла, печальная и прекрасная, одетая в это шелковое платье, в котором она была похищена и в котором умерла. Изабелла стала танцевать, собирая из ваз увядшие цветы, двигаясь скорбно и грациозно, с лицом, выражающим безутешную боль. Говорили, что гости в ужасе покинули дворец. Изабелла очень любила цветы, похороните ее в прекрасном саду.
— Мы это сделаем! — твердо пообещал Риан.
— Эта лютня принадлежала Анаис, дочери капитана крепости Шато-Блан. Нипсалам похитил ее и привез в Луриджану, но так и не смог добиться покорности. Тогда он замуровал ее живой, а после ее смерти разобрал кладку, чтобы в последний раз полюбоваться красотой девушки. Ее дух вернулся в крепость, где по коридорам разносились эхом отчаянные крики Анаис. В комнате, где она спала, всегда был виден тусклый свет, будто просачивающийся изнутри каменных стен. Каждый, кто входил в ее комнату, чувствовал страх и отчаяние. И ее видели там. Умоляющую о пощаде, царапающую ногтями стены, обезумевшую и исхудавшую, но все еще прекрасную, словно живую девушку, а не призрачную тень. Похороните Анаис вдали стен, у ручья или в поле, чтобы не было поблизости ни одного камня.
— Мы все сделаем, как ты сказала, Лаура! — торжественно произнесла Алесса. — Мы похороним этих бедных девушек в местах, где их души будут спокойны. Мы наведем порядок в этой часовне, в церкви и во всей Луриджане!