г. Санкт-Петербург
6-ое апреля 1995 г.
«Святый Ангеле, предстояй окаянней моей души, не оставим мя»…
Прости, что обращаюсь к тебе не «мадам» (как условились когда-то не открывать имен своих), а Ангел. Видимо, припекло. Или озарение снизошло. Господи, ну кто же еще ниспослал тебя душе моей отчаявшейся? Отчаявшейся найти тебя.
Ты только будь. Будь!
Пойми, я не от слабости перешел к новому стилю письма. Сегодня, да и вчера, была встряска. Я едва не потерял контроль над собой. Теперь уже все в мире (в мире!) спит. Очень поздно. Я без помех пишу (какое исключение из мерзкого правила). Отыскал экзотический конверт советских времен. Вдруг тебе понравится что-то из прошлого.
Ты только не жалей меня. Потому, что я сильнее, чем кажусь окружению. Возможно, только я сам и ты знаем это. Разве этого недостаточно, чтобы радовать друг друга?!
Роман я тороплюсь писать – маленький роман ни о чём (чтоб только время провести). Вот фрагмент. Увы, до полного текста еще долгое время, которого ныне не жаль (или оно не существует, что одно и то же), следовательно, привезу роман в целехоньки…(нужно петь в темноте).
Чья-то фантазия, дабы облегчить земные страдания, сочинила ад, где муки не сравнимы с душевными…
Сегодня получил от тебя нежное письмо, и вот отвечаю – мрачным. Но ты же помнишь, как я умею быть беспечным, веселящим милейших дам на Шпалерной, счастливо безумным! Сейчас ты, с укором в голосе, спросишь – давно ли я был там? Целую тебя в ответ! И прости, меня нет, нет ни там, ни где-либо, пока нет нас. Просто одухотворенный человек, уже не человек, а просто дух, перемещается в пространстве по долгу службы, забывая возвращать визиты вежливости. Виноват. Я давно собираюсь нагрянуть с охапкой гвоздик озябших.
Какого цвета, мадам? Взгляни, я всё такой же.
Не обращаю внимания, что суждения людей созревают, объективизируют… Не обращай внимания, если мы становимся неким объектом для суждений тех, кто никогда не поймет нас (в прозе). Фигуры калейдоскопа, мозаика меняется, только тронь колесо времён, но осколки – всё те же осколки... Спасает движение, перемещение во временах. Воображение не у всех богатое, что не обсуждается, если мы вдруг начинаем вызывать жалость. Мы дышим уставшими веками, мы живем с прикрытыми глазами, ибо мы устремляемся к единственному обиталищу наших душ. И каждый сон – короткий отдых. Мы посягнули на тонкий мир. Именно нашей дерзостью я объясняю неурядицы, многие годы препятствующие сближению и слиянию в соляной столб…
Да-да, я читаю Библию…
О, Боже мой, Мадам…
Случись это в прошлом веке, я бы не совершил ошибки, выкрал бы Вас в первый вечер той весны. Мы бы обвенчались тайно в ту же ночь, чем оградили себя от любых превратностей внешнего мира. Господи, как поздно мы понимаем простейшие условия пребывания в мире людей! Сколь перечитано романтических историй! Ну, кому, как не нам, следовало воспользоваться опытом для решения личного счастья?! Мы наказаны, Мадам, за маловерие не только в религии, но и в своем творчестве. С сокрушенным сердцем целую Ваши руки, целую…
Виллиам Орд-н
***
г. Санкт-Петербург
27-ое апреля 1995 г.
Мадам,
слышали бы Вы мой тон, досаду угнетенного духа… Одним словом, сожаление, с которым я обращаюсь к Вам. Наш литературный флирт, непростительно затянувшийся на годы, вызывает опасения у друзей и надежды у врагов. А мы не прощаем тех, кто пытается развеять наши иллюзии, которыми мы живы.
Мы – не они!
Я – и никто другой – обязан (в ущерб себе) рассеять не сомнения, а упование на «вдовство». Миф был слеплен небрежно, о чём с досадой сообщаю Вам. Со мной всё в порядке. Как никогда! Мне бы придумать сходный сюжет, исчезнуть вместе с Вами в безболезненную беспамятность, прихватив белый лист с пером. Я не завидую, увольте, не осуждаю. Меня потрясает игра с «последним», что Вы при этом не утратили способности мечтать, писать, рожать, врать. Но как же Вы так недальновидно поиздержались, материально не обезопасили пути к отступлению, что нет денег даже на билет! Ваша ветреность и расточительность просто уникальны, Мадам!
Приятель Энский поседел и похудел, разруливая конфликт интересов (по долгу чести). Я уже не говорю, что Ася пропала, получив неограниченный кредит. Значит, кто к нам вернулся? Да-да… Теперь я знаю, что Вы нескоро появитесь дома. Я случайно узнал слишком много, и никто не предусмотрел моего коварства, что я сообщу Вам, сам сделаю свой выбор.
Наш флирт – исключительная соломинка, спасающая нас и оправдывающая. Сколько было написано за эти годы! Да-да, удавшиеся (для меня, для Вас, для нас)! Я постиг, в каких условиях возникают все светлейшие контрасты, милейшая Лючи. Творите, чудите, бродите по планете. Значит, Вам нужно что-то постичь.
Между нами всё незыблемо. Скоро, очень скоро я получу возможность заниматься «Бравым Гусаром». И ты сдержишь слово. А обстоятельства, Бог даст, переменятся. Я не берусь за моральный аспект… Но какую бешеную сумму в долларах ты взяла с него за брак, и (даже!) за рождение сына?! Ты оплатила обучение Зайца за пять лет?! Он просил тебя позаботиться о сыне, но какое время? Он хотел бы, чтобы ты уже вернулась, сменил паспорт, но не тактику. У него иная задумка – есть я…
Забавная роль, Лючи?
Ты знала! Так настойчиво просила приехать меня, чтобы нам вместе затеряться в штатах, сдать Асю с ее баловством.
Что Вам сказать, Мадам…
Меняйте паспорт, исчезайте, делайте, что хотите. Я рад, что ты талантлива настолько, что даже я поверил в бедную овечку. Но, знаешь, я не позволю тебе, отдать ему ребенка, оставь свои барские замашки (это уже двадцатый век). Мне действительно не жаль наших партнеров.
Вы азартный игрок, Мадам. Браво!
Я помню, всё помню, милая… Мы не сойдем с ума, разве при встрече – от неудержимого блаженства. Вынужденное отступление. Но меня ничем не напугать, даже тем, что столько лет таилось за старинными зеркалами. Описание ответного поцелуя читайте в приложенном, уже отредактированном тексте. Прошу не посягать на оригинал, страниц не обгладывать, ибо Вы его прочувствуете этой ночью. Там не только страстность описаний. Ваши простыни вьют гнезда, а мои всё больше веревки. Но это только начало…
Спокойной ночи, Мадам…
***
Я тронул губами кончики оледеневших пальцев, острые ноготки Ваши, безвольно позволяющие пробираться к впадине на ладони, где мой язык танцует трепетную песнь линиям судьбы. Я прячу глаза в ожидании ответного тока – нарушаю недоумение Ваше, но… я не перешагнул грань допустимого светского приветствия, только слегка перепутал стороны кисти. Успокойтесь, мадам, никто из посторонних не замечает ничего предосудительного, ибо время остановилось и для них! Эту науку забыли современные кавалеры, оттого наши дамы столь неинтересны. А Вы не забыли изысканнейшей из игр – некоторых хитростей флирта. Мне было бы скушно и странно – не иметь соперников, но, увы, дуэли ныне не в моде.
Мы разучили сегодня несколько загадочных pas – мазурка за мной. Не забывайте, мадам, на балу у княгини Разлуки маски весьма добродушны и обманчивы. Не верьте соблазнам, даже последним, мадам. Пока я предостерегал Вас – случилось многое. Я добрался до милого запястья и готов поглотить неровно бьющийся пульс…
Берегите себя, Мадам. Это еще одно условие и весьма серьезное пожелание. А в остальном… Вы прекрасно распорядитесь сами, следуя не уму, а наитию и отсутствию логики в женских поступках. Не исчезайте бесследно, звоните, пишите, не бойтесь ничего. Желаю спокойствия и благоденствия.
Я не прощаюсь, Лючи, целую нежно и настойчиво. Целую.
Виллиам
***
7-ое мая 1995 г.
Санкт-Петербург
Мадам,
несколько Ваших давних писем – одно письмо. Об одном, о том, что понимают оба, что Вы сейчас пытаетесь скрыть, затаившись в неизвестности. Предполагают, что вы уже в Нью-Йорке, а ждут вас в Москве. Наверно, хорошо, что мы не встретились в 1988 году. Это еще были не мы. Я еще не добрался до «кабинета» и Вы… Кстати, а где были Вы, брачная аферистка?
Всё ожидаю в настоящем будущем, которое не произошло некогда в 1990, а стало настоящим и происходит: наше существование непрерывно, со-существо-вание тоже (древняя мысль), и я пропускаю строки в письмах о человеческих законах (вернется Одиссей). Дело же не в верности или неверности Пенелопы, а в том, что ждет. И встретит. Кого она дождется – не суть важно для мифа. Побудем еще и древнегреческими героями, а лучше – богами и богинями, ибо встреча всё равно состоится на горе под названием О(лимп). О! (непрерывный крик души)…
И мы проснемся посреди ночи, чтобы сойти с ума от единственной близости – неизбежной, поэтому Вы будете убегать. Вы убегаете и сейчас, а я, не двигаясь с места, Вас настигаю. Бог всегда догоняет богиню, я смотрю на Вас сейчас, когда Вы читаете мое письмо и улыбаюсь: гнев богини ужасно приятен.
Каждая наша встреча есть миф, который реальнее древних. Только не обижайся на формат листков (просто нет другой бумаги, способной перенести прикосновение железного пера с чернилами). Я предугадываю мудрые советы. Я спокоен. Я бешусь только тогда, когда необходимо выдать спокойствие за раздражение, дурное настроение и вести (и прочее). Положение, в котором я обитаю, всё равно сводит меня с ума. Хотя мы знаем, что нас сведет любое положение, длящееся или фиксируемое.
Наш литературный флирт (не надейтесь!) – отнюдь не литфлирт, а всё-таки полет. Ночью. Когда между нами тысячи верст, тысячи лет, лиц, а мы прикасаемся друг к другу – и между нами любовный пот (убейте меня, но приятно произносить Вам это!). Мы сливаемся воедино, но каждый раз по-иному. Нет страха повторения (привычки). Расстояния действительно укрепляют близость, не только душевную. Ваш одухотворенный поцелуй не безответен. Догадайтесь о смысле. Мы с Вами есть, потому, что и говорим не об одном, и делаем не одно, и помышляем не только об одном (вот догадливый какой, а?!). Повторение у нас не является повторением. Каждая новая встреча – первое свидание, каждое прикосновение – первый пламень, озноб. Мы ничего не боимся. Кроме. Но я с тобой, целую.
Вилл
***
11 мая 1995 года
С.К.
Я не заостряю внимания на ящике почтовом. Вас там нет – я знаю это, зная Вас… не бойтесь позвонить в редакцию. Я удивительно спокоен за Вас. Вы что-то придумали, это так. И кто бы сомневался. Я уничтожу всё Ваше окружение (морально, не бойтесь). И мне достанет сил сжечь все последующие отголоски, осколки, соблазны…
Моя любимая и ныне Единственная, сколько Вы будете прощать мне мое отсутствие? Фото не в счет. О, сколько я потерял, ночная птица вдохновений моих! Как я мог восхитить Вас бездарностью «Черной весны»?!
Сиюминутно. Будет вечно. Я вою, вспоминая уют Вашего дома. Я уже не мыслю жизни (Бог с ним, с Петербургом) без Москвы. Вы и в самом деле не отпустите меня? Все произо(шло)йдет…
Две фигуры. Бал. Торжество любви (затасканное слово, но это именно так называется). Я могу видеть Вас ежеминутно, как может видеть сюрреалист! На нашей неофитской границе тучи ходят отнюдь не хмуро. Ясность. Видны горы. Без бинокля. Провинциализм заглатывается с упоением, а рыболов – Время.
Целую, Лючия, целую Вас очень и очень вольно…
Ваш
P.S. Сегодня начались новые бои. Я дежурю, жду сводки.