Время до утра тянулось жестоко долго. Следователь пару раз впадал в беспамятство и проваливался в дрёму, но через несколько минут вздрагивал, просыпался, начинал тереть глаза, с ужасом осознавая то, что во сне могло случиться что-то непоправимое. Восьмилетние близнецы спали, периодически переворачивая сбоку на бок, но так ни разу и не проснулись за всю ночь. А Константин Юрьевич медленно сходил с ума от того, что не мог дать своему мозгу отдохнуть.
Когда же наконец запели первые петухи и на востоке появилось светлеющее небо, следователь немножко облегчённо вздохнул, уронил голову на колени и уснул. Спал он беспробудным сном без сновидений, без каких-либо мыслей, которые могли бы ему в этом помешать. Тело просто не выдержало и отключилось, но в то же время он спал с каким-то успокоительным чувством, что после того, как взошло солнце, ничего страшного случиться не может, ведь всё, что происходило непонятное и мистическое, все происходило в тёмное время суток, и солнце, словно божий дар, даровало ему спокойствие, и он спал, спал так, как спят только младенцы.
Проспал он всего лишь четыре часа, но этого хватило, чтобы тело отдохнуло. В доме слышался топот маленьких ног, звяканье посуды, а также приглушённые детские голоса. Когда Константин Юрьевич проснулся, он понял, что лежал в детской кровати, накрытый детским одеялом, а его мальчишки накрывали стол, переговаривались о чем-то весёлом, потому что периодически осторожно хихикали. И как будто готовились к важному гостю, кругом был порядок, на столе расставлены тарелки, чайник, чашки, а мальчишки мило суетились по дому.
Единственное, что не понравилось Константину Юрьевичу, когда он проснулся, это то, что на столе в тарелке лежала горка красных яблок, которых в доме быть никак не могло. Стараясь не ругаться на детей, он встал, пошёл, умылся, как мог, привёл своё тело в более презентабельный вид, расчесался, надел другой свитер и более-менее почувствовал себя человеком.
- Кто принёс яблоки? - стараясь вложить в свой голос как можно больше мягкости спросил следователь.
- Тётя Лиза, - ответил Гриша, - Она заходила с утра, принесла корзину с пирожками, яблоки и целую банку вкусного молока.
От этого слова мальчишки улыбнулись и, возможно, вспомнили этот самый вкус, когда они его с утра пили.
- Мы тебе оставили, вот смотри, - они на столе аккуратно поставили в стакане молоко, на тарелке лежали несколько пирожков и, конечно же, отдельно красные яблоки. Сейчас ночные происшествия оказались Константину Юрьевичу каким-то наваждением, которого быть не могло и не может, и что это всего лишь ночной бред, а сейчас по утру все наладилось, вернулось на круги своя и продолжает быть нормальным.
Но, кое-что ему все-таки не давало покоя. Он сделал пару глотков чая из чашки, засунул в рот пирожок, надел сапоги, куртку, взял варежки, фонарик с запасными батарейками и отправился в сторону шахты. За детей он не волновался, глядя, как они ловко справляются с домашними обязанностями, что все было целое, и дети целые и довольные. Он даже и не думал, что с ними может что-то случиться и что за ними нужно проглядывать. Раньше всегда этим занималась его жена, но так как сейчас она в очередном бегстве с очередным любовником, то теперь это легло на самих восьмилеток.
По дороге через деревню Константин Юрьевич прошёл мимо жены старосты деревни, она стояла со своим мужем и о чем-то мило с ним беседовала, рассказывала и даже показывала в сторону деревни Подлесовской. Константин Юрьевич отметил, что кожа на её лице была сегодня нежнее, чем до этого, а бородавки на руках её мужа были ещё отвратительнее и неприятнее, чем когда-либо. Он кивнул им, ему в ответ помахали, и он направился дальше по дороге через все домики, через свору собак, через кричащих детишек, игравших в снежки и деревенских жителей, которые занимались своими привычными делами. Он прошёл по старому пути к озеру, свернул от него налево и дошёл до того места, где раньше добывали уголь, который и держал на плаву эту деревню, тот самый уголь, который по смешной легенде жителям дали тёмные боги взамен на их детей.
Вокруг шахты на снегу не было заметно каких-либо человеческих следов, так лишь, следы зайца и ещё какого-то животного, наверное, волк или лиса, но никаких детских или других взрослых следов не было, которые бы говорили о том, что дети все это время прятались в шахте, как предполагали некоторые жители деревни. Вход шахты нависал тремя толстенными балками, которые поддерживали этот вход, и внутри, за пределами этих балок, начиналась полнейшая тьма. Вниз уходили небольшие рельсы, по которым когда-то толкали вагонетки с углём, странно, что вокруг входа шахты не наблюдалось абсолютно ничего, чтобы помогало как-то вывозить этот уголь или собирать, какие-либо тары. Просто озеро и небольшой лесок, ни дорог, ничего.
Константин Юрьевич всё больше сомневался в правдивости того, что здесь вообще когда-либо что происходило, он включил фонарик и твёрдым шагом вошёл в недра угольного жилища. Тут неприятно пахло мокрой древесиной, как будто бы гниющим железом и чем-то неприятно кислым, он двигался внутрь медленно, хотя знал, что по глубине она всего лишь уходит на три километра, у неё есть две развилки налево и направо, которые имели тоже по небольшой развилке, и все. И как эта шахта могла приносить столько угля, чтобы вся деревня держалась не просто на плаву, а жила себе зажиточно? Если только жители не сторонники лютой экономии.
Константин Юрьевич сплюнул, достал сигарету, закурил и попытался вспомнить слово, которым называли детей тёмных богов, подложенных вместо человеческих.
- Подменыши, - вслух произнёс он слово, - Как можно верить в такую ерунду, когда на дворе двадцать первый век, когда начинается эра технологий и высокого интеллекта.
Ему на какой-то момент в голову влезла мысль, что пока его не было, его дети тоже могли пропасть, а их могли подменить на других, но он быстро отмахнулся от этой мысли, потому что глупейшего бреда он бы никогда себе не смог представить, а он, как человек со скептическим, сложенным умом, должен опираться только на голые факты, которые можно пощупать, увидеть или почувствовать. Он прошёл метров на двести вперёд, сделал поворот, и когда тьма поглотила его полностью со всех сторон, появилось чувство, что он там не один, словно кто-то стоял рядом и наблюдал за ним, но это наблюдение не вызывало страха. Оно лишь было интересующим.
В миг он резко обернулся и провёл фонариком от пола до потолка и по каждой стене. Никого, лишь голые стены, выбитые из чистого камня. Но одна небольшая деталь серьёзно привлекла его внимание, заставив пройти ещё метров десять, наклониться и взять в руки то, что никак не должно было, по его мнению, здесь находиться. Это была варежка, детская варежка, шерстяная, тёплая и, вероятно, принадлежала ребёнку не старше десяти лет. Вот это уже серьёзная улика, тот самый факт, который можно наглядно потрогать и со стопроцентной вероятностью доказать, что он существует. Константин Юрьевич убрал варежку в карман куртки и последовал дальше в недра главного тоннеля, который должен был, наверное, привести его в тупик. Метров ещё через триста он нашёл вторую варежку, которая была парой кто самой первой. Факты теперь говорили сами за себя, здесь действительно был ребёнок, и случилось что-то странное, так как он начал терять свои вещи.
Следователь снова начал продвигаться вперёд, стараясь не обращать внимания на то, что тишина давила на барабанные перепонки. Глубоко под землёй здесь не было слышно никаких звуков, ни природных, ни человеческих, лишь где-то капала вода, капало с постоянной ритмичностью, словно стрелки часов кап, кап, кап, кап. Почти добравшись до конца одного из основных тоннелей, следователь остановился перед глухой стеной. Ребёнок должен был куда-то деться, если он был здесь или же он терял варежки, когда бежал обратно от того, что могло его здесь напугать. Он обшарил тупиковую стену вдоль и поперёк, но не нашёл никаких следов, и лишь вернувшись метров на пятьдесят обратно, он заметил небольшую нишу слева в стене тоннеля, которая была заложена камнями. Оттуда чувствовался слабый ветерок, и следователь заинтересовался этой нишей, заинтересовался так, будто бы по ту сторону было его собственное дитя. Взяв в зубы фонарик, он начал руками быстро вытаскивать камни, которые образовывали проход, в который мог бы пройти и взрослый человек, если бы очень сильно пригнулся. Вскоре, когда небольшой тоннель был разобран, Константин Юрьевич понял, что оттуда пахло чем-то знакомым, тёплым, словно это не было ответвление небольшого тоннеля, а был вход в его старый дом к родителям.
Продвигаться пришлось на четвереньках, и следователь пожалел, что надел только двое штанов, так как каждый камушек чувствовался коленками до боли в коже. Он продвигался все дальше и дальше, интуитивно двигаясь на запах, совершенно не понимая опасности, которая может грозить в этом месте, что здесь может случиться обвал или действительно кто-то прячется? Нет, он по какому-то слепому наитию двигался вперёд и вперёд, пока не оказался в огромном гроте, скорее всего, это была пещера природного происхождения. Здесь не было заметно, что прилагалась рука человека, сталактиты и сталагмиты наполняли всю эту пещеру, дело её похожим на пасть огромного чудовища с острыми зубами, которые были расположены в хаотичном порядке по всему рту. Аккуратно продвинувшись через сталагмиты, он прошёл этот грот вдоль и увидел то от чего, наверное, простой человек тут же убежал бы или поседел на месте. Среди разрушенных сталагмитов там, где с потолка капала вода, образовывая небольшую лужицу, лежали кости. Тут даже не экспертным взглядом можно было определить, что останки были человеческие и это были детские.
Константин Юрьевич сел рядом, достал сигарету, закурил, выругался так, как можно ругаться только в самый отчаянный момент, подавился горько-кислым дымом от сигареты, затушил её о край ботинка, встал и направился к обратному выходу. Здесь уже было дело не в участковом, который спился, а теперь, наверное, уже не пьёт, потому что его ребёнок вернулся. Здесь было дело более масштабное. Судя по черепам, здесь было около пяти детских скелетов. Константин Юрьевич понимал, что ему срочно нужно будет связаться с городом, чтобы они прислали бригаду судмедэкспертов и прочих, кто смог бы с этим всем разобраться. А он теперь застрянет здесь намного дольше, пока не разберётся с тем, кому же принадлежат эти останки.
Когда он наконец выбрался из шахты, руки его тряслись, курить он не хотел, он просто не мог, его подташнивало, но он знал, что срочно нужно будет обратиться за помощью. Выйдя на улицу в лицо ему ударил снежно холодный ветер, погода во внешнем мире серьёзно испортилась, судя по всему, приближался снежный буран. Мороз крепчал, ветер того и гляди, сбивал с ног и гнул старые, вековые ели, и тут Константин Юрьевич понял, что с городом связи не будет. Деревенские жители как-то рассказывали, что в такую погоду связь просто не работает и приходится ждать улучшения погоды. Поэтому быстрым шагом следователь добрался до дома, стараясь ни с кем не встречаться по пути, ни с кем не разговаривать, потому что он боялся, что, если хоть с кем-то пересечётся взглядом, он просто обязан будет рассказать, что нашёл. Но это очень сильно помешает следствию, пока об этом не должен знать никто, чтобы не вспугнуть потенциально виновного в этом человека.
Он забежал в дом, тем самым занося в комнату огромный вихрь снежинок, которые тут же налетели на стол, на вещи и усыпали весь пол. Константин Юрьевич зашёл к себе в комнату, открыл шкаф и увидел огромный мешок внизу, который был наполнен постельным бельём и ещё какими-то тряпками, он просто его вытряхнул на пол, взял этот мешок и почему-то очень аккуратно его сложил, как будто это была скатерть для самой королевы Англии. Дети, как всегда, сидели за столом и что-то рисовали, они улыбнулись отцу и продолжили занятие.
Когда следователь вышел из дома, сжимая в руке большой коричневый мешок, откуда ни возьмись, из-за угла появилась Елизавета. Она улыбнулась и ловко, но мягко взялась под его руку и как ни в чем не бывало, продолжила с ним дальнейший путь.
- Я смотрю, вы здесь обживаетесь, Константин Юрьевич.
Жена старосты слишком тесно прижималась к мужскому боку от чего следователю стало совсем не по себе.
- У меня тут ещё есть кое-какие незаконченные дела.
- А эти дела могут быть как-то связаны со мной? - такая женская улыбка могла бы растопить целый айсберг, и Титаник бы, возможно, тогда не потерпел бы кораблекрушение, но сейчас же эта улыбка вызвала у Константина Юрьевича только брезгливость, ведь перед его глазами все ещё лежали детские кости. Он понимал, что сейчас придётся ему просто собирать их в мешок, даже не осознавая того, кто это был, ведь на них даже не было одежды, или та скорее всего, истлела. Потому что признавать, что кто-то раздел перед смертью детей было для него слишком пугающе.
- Может быть, я прогуляюсь с вами и подниму вам настроение, лицо у вас такое, как будто вы приведение увидели.
Константин Юрьевич вдруг осознал, что жена старосты виснет на нём, высвободил свою руку, кашлянул, отошёл немного в сторону и, глядя в её небесные глаза, сухо ответил.
- Елизавета, в данный момент вы мешаете следствию. Я попрошу вас оставить меня в покое и впредь быть более сдержаннее, так как я женатый человек, а вы замужняя женщина.
- Это лишь мелкие формальности человеческого бытия. Вы даже не представляете насколько быстро всё может меняться.
Жена старосты лукаво улыбнулась, махнула на него ручкой, словно они играли в какую-то романтичную эмоциональную игру, и продолжила свой путь, куда бы она до этого не направлялась. Но даже эта ситуация не смогла вернуть следователя в ту самую колею, в которой он должен был находиться. Ведь он городской следователь, он должен быть всегда чётким и рассудительным, с холодным здравым рассудком, не поддаваться на провокации и уж тем более на какие-либо женские уловки, а тут он периодически таял, как молодой юнец, которому по весне срывало крышу, и за это ему было стыдно.
Елизавета, сбиваемая ветром и со снежинками в волосах, исчезла из его поля зрения. В деревне буран был пока не таким сильным, но вот за пределами её творилось настоящая природная катастрофа. Ели гнулись, снежная пыль поднималась такая густая, что через неё тяжело было даже дышать, не то что уж смотреть, но Константин Юрьевич понимал, что, если преступник видел, как он ходил в шахту, то мог просто избавиться от улик и детских останков. Поэтому он просто должен был пройти через все это забрать кости и спрятать их до дальнейшего расследования, пока из города не приедут судмедэксперты. А пока, нужно было взять волю в кулак и попробовать справиться с тошнотой, которая то и дело подкатывала, когда он представлял, что ему придётся прикасаться к детским костям.
- Это всего лишь часть моей работы. Мне за это платят. Нужно отбросить все неприятные мысли и начать работать, как профессионал, - говорил он сам себе, спускаясь в кромешную тьму.
Спустя пару часов усердной работы лазанья в шахте, спотыкания в тёмных тоннелях и отвратительному запаху, который появился после того, как он начал собирать кости в мешок, следователь совсем выдохся и практически отключался разумом. Он постоянно проваливался в какую-то тёмную беспросветную дыру, делал вещи на автопилоте, даже не проверяя, правильно ли он что-то делает или нет. Судя по черепам, которые он нашёл в гроте, там были останки семерых детей. Он не мог с уверенностью сказать, сколько времени находились там тела, но, судя по всему, скорее всего, не меньше года. Это как минимум, а если следить по легендам, то, скорее всего, как раз двенадцать лет. Косточки были чистыми, оголёнными, они были настолько гладкими, что Константин Юрьевич приходил в ужас от этих мыслей, когда прикасался к ним, он вслух бормотал какие-то неясные фразы и слова, что-то вроде «простите, мои маленькие, простите, мои хорошенькие, скоро все будет хорошо, скоро все закончится и вы снова обретёте мир и покой».
Вернувшись домой с мешком, полным детских костей, он как мог, незаметно пронёс его в свою комнату, положил в шкаф и закрыл на ключ. Двое его близнецов уже были в кровати, во что-то играли между собой очень тихо и спокойно, что совершенно не создавали никаких неприятностей и хлопот. Константин Юрьевич доел пирожки, лежащие на столе, и даже не побрезговал, съел одно из красных яблок на тарелке, допил чай, закрылся в своей комнате, сел за стол, обхватил голову руками и уставился невидящим взглядом в окно, за которым до этого в сугробе он видел чёрные детские пальчики.