Глава 37. Синяя папка вторая
Март, 8-ое 1994 г.
Нью-Йорк
Виллиам, Ася, здравствуйте!
С большим опозданием поздравляем вас с наследницей. Очень рад. Надеюсь, малышка ни в чём не нуждается, но примите небольшой презент и наши поздравления с женским днем календаря. Времена беспокойные и мы, как давние знакомые, приглашаем вас на лето к нам на виллу.
Виллиам!
Надеюсь, Вы простите меня, я был (некоторое время) против переписки с моей супругой, но всё в прошлом. Забыто? Как друг моего дяди, Вы должны понять меня, примиренчества быть не может, но я попытаюсь… Рано или поздно роман в письмах прискучил, или она бы свела на нет Вашу личность. Уж поверьте мне. Сейчас речь не об этом. Я знаю, что вы прекратили переписку. Благодарю, я восхищен. Но можно узнать почему?
Это не праздное любопытство. К концу июля и я надеюсь стать отцом. Для Лючи это было полной неожиданностью, она полагала, что просто возрастные недомогания. С ней всё хорошо, она нормальная женщина, но кто поручится, что она захочет выносить ребенка? Постоянная апатия. Лучше бы она жаловалась или злилась. Я не хочу знать, что у вас случилось, но ее ничто не радует. Я привык контролировать ситуацию. Настроение – важный фактор в ее положении. Она не выполняет предписаний врача. Умышленно? Я поднял всех по тревоге, она не отвечает на письма подруг, звонки, вопросы о самочувствии, только загадочно улыбается. Эта новая блуждающая улыбка пугает. Я подозреваю, что она рассчитывает именно на то, что случится непоправимое, и ей всё равно с кем. С ней или с малышом.
Только у Вас есть дар убеждать ее. Вам удалось из барышни-стихоплетки сделать достойного автора. Представляете, она пишет неплохие заметки на английском. Вы можете не прощать нас – мужчин, но при чём здесь она?! Убедительная просьба повлиять на нее через интерес к литературе. Я могу Вам посодействовать и приструнить Асю, так ей и передайте. Ждем вас на всё лето. А, может быть, насовсем?
С уважением, А.Ник.
***
Март, 18-ое 1994 г.
Виллиам, здравствуйте!
Как мне еще просить Вас? Что я должен сделать, чтобы Вы черкнули ей пару ласковых строк? Вы не берете трубку, не желаете говорить со мной, так поговорите с ней! Она почти не ест. А Вы не поддаетесь уговорам Ирэн и других. Что Вы хотите доказать мне? Я знаю, что она не любила меня, цель этого брака не в чувствах, а в деле. Вы этого добиваетесь? Но она моя жена, нравится Вам это или нет! Она почему-то не хотела, чтобы Вы знали, что она в положении. Я сказал ей, что Ирэн заметила еще на Рождество, всем давно известно. Этого было достаточно для гипертонического криза. Всё обошлось пока. Она в госпитале. Честное слово, я не читал ваших литературных бредней в письмах, и не отвечайте Асе, что не умеете писать под диктовку. Я не об этом прошу. Прошу нижайше о человечности. Ей напишите, что приедете все вместе. И действительно приезжайте, что там прозябать. Дядя поможет быстренько оформить визу, приглашения я выслал. Я верю в Ваше благоразумие.
С уважением, А.Ник.
***
Март, 22-ое 1994 г.
Hotel
Друг мой, Вилл,
я не знаю, что со мной происходит. Бродила долго по городу и не устала. Я ушла из госпиталя, хотела уйти, меня отпустили. Значит, всё будет хорошо, я такая трусиха. Сейчас я у старичка (почтмейстера), мы пьем чай вместе с его миледи. Такие милые люди, чувствую себя, как дома. Они тоже эмигранты в прошлом, впрочем, как и почти вся Америка. Оказывается, он давно ждал моего появления, берег письмо от Вас. Такой приятный сюрприз в моём положении. Мы пьем чай и смеемся над глупой размолвкой, ведь мы уже не скрывали переписки, литературного флирта, псевдонимов. Ты же печатал «Роман-с»… Что может разлучить нас, кроме… Нет, только соединить. Я уже не боюсь ничего. Ты ничего не пишешь о планах на лето, или у вас нет никаких планов, все по-рассейски.
Вы действительно верите, что всё разрешится легко и просто, теперь и я поверила в это. Все вокруг врут и надоели, сюсюкаются со мною. Но я не кукла, я не умею быть куклой, женой, матерью, чьей-то маленькой девочкой. Я даже человеком быть не умею. Я могу не есть, могу не пить, но не писать – не могу. Порою самой становится страшно. «Из-за красного словца – не пожалею и отца».
Конечно, авторы жестоки в жизни бренной, ибо знают иное пребывание. Имеют доступ. Увы, конечно. Я была бы спокойной и ленивой, как некоторые мои герои, но это недосягаемые мечтания автора. Мне кажется, что я повзрослела и стала сильной. Такой сильной, что смиренно буду ждать тебя до скончания века. Я не буду унывать, я занимаюсь делом – пишу, и это мой крест.
А у каждого свой крест. Я думала об этом, лежа под капельницей и написалось такое грустное стихотворение – «Человек всегда одинок».
Что люди одиночеством зовут –
Какую муку?
Непревзойдённую разлуку
Иль след, что оставляет кнут?
Что люди одиночеством зовут?
Назвать ли тишину уединенья
Прелестным словом –
Э л и з и у м неповторимых дней –
В нём много книг – они родней…
Иль не назвать?!
Непостижимы шутки Словом,
Которое вначале было и потом…
Как люди одиночества бегут!..
Но человек родится в муках сам,
Болеет без замены,
Умирает, вижу, каждый сам…
В какую руку
Возьму я посох иль клюку?
Как люди одиночество поймут?
Была б жива душа, а остальное – путь.
P. P.S. Милый, конечно, только ты можешь понять меня, что бесценно. Целую, вас обоих.
***
Март, 9-ое 1994 г.
СПб.
Мадам…
Лючи, прости мне мою грубость.
Я виноват. Прости. Как трудно расслышать друг друга. Это ревность, грубо и пошло. Чтобы я ни написал тебе, решив забыть тебя, всё ерунда, которой я не помню. Какой-то приступ зрел во мне и вырвался наружу. Ты безумно дорога мне, отсюда и ревность, и обида на судьбу, и горечь – яд скопившейся разлуки. Мне мало видеть тебя во снах и спать с молодым телом.
Я столько хочу тебе поведать…
Боже, что я пережил, отправив письмо! И не только наяву… Я постоянно видел твои черные мысли, я отмахивался от них и вдруг понял, что так нельзя дальше. Мы оба погибнем. Не бойся потерять меня, не бойся ничего. Ирэн, конечно, поделилась радостью и недоумением, вернувшись из штатов: «Кто бы мог подумать!».
Такое чудо случилось, а ты волнуешься (естественно). Разве это повод для грусти, молчания? Ты только вдумайся в происходящее: новый человечек стучится в мир! Разве мы его обидим?! Мы все ждем с нетерпением. Я первой своей напечатанной заметки так не ждал, как жду сейчас рождения новой жизни, это же продолжение нас. В этом кроется тайна превратностей судьбы и вечной жизни.
Мы придумали наш остров, где нас ничто не разлучит. Я верю, ты придешь за моим письмом, а значит, жизнь прекрасна! Прекрасна тем, что она есть! Неужели этого мало для хорошего сюжета. Потомки нам не простят, если мы не раскроем и эту тему. В этом хаосе надо назло всем выжить!
Только духом ведутся войны со злом.
Недавно я окрестил дочку. Молись и за младенца Лючию. А я приеду, не пугайся. Экспромтом. Как это обычно бывает. Можешь ли ты вспомнить хоть один день, когда мы не были знакомы? Смута, тени без лиц. Мы долго репетировали танец, изводя бумагу и чернила на первые неловкие pas ошибок и заблуждений. Пусть всё будет так – как будет. Ты всё записываешь, редактируешь, я печатаю… Мы уже отправили посыл в вечность! Я не сокрушаюсь ни о чём, иначе бы мы просто не узнали друг друга.
Окружающая реальность никчемна, ты ли не знаешь это? Что бы мы делали, если бы не встретились? Брели унылою тропою, не поднимая головы… А мы летаем безудержно. Только одно твое явление на планете вдохновляет все эти годы, моя ночная фея. Ты же видишь и читаешь, чувствуешь меня. Я пишу только для тебя, а ты и есть весь мир: цельный, красивый, милосердный и сильный.
Сборник стихов сверстан, иллюстрации я сократил и заменил, всё упирается в деньги за типографию. Ты не думай, могу выпустить сразу три тома, было бы на что. А неотесанных материалов еще тонна, я без тебя никогда не разгребу. Есть и переводы с французского.
Лючик уже влезла в чернила, всё идет своим чередом. Не хочу торопить время, думать о том, что дети вырастают очень быстро, а мы старимся. Мне, наверно, было бы очень трудно смотреть в чужие глаза, но это твои (великое счастье и подарок судьбы). Маленькие пахнут так сладко, отвлекают от будничных горестей и прочего жития. Она никогда не капризничает и очень серьезно взирает на меня, когда помогает сделать кляксу.
О домашних не хочу писать – сие прискорбно. Я поступил правильно. Не волнуйтесь за нас, мы здоровенькие, на остальное – чихаем, папа обо всём позаботится. Страшно представить, что такого чудного ребенка могли бы не родить…
Крохотная просьба оставаться моим архивариусом. Пришлю с оказией рукописи, успеешь хотя бы просмотреть (что и куда?). Не прошу набирать, там будет много. Пиши мне по возможности. Ваш покорный слуга ангажирует Вас на танец.
Ваш Виллиам Орд-н