Глава 30. Февраль-март-94
15 февраля 1994 года
Пуританская деревня
Приветствую Вас, сударь…
Сказать Вам, как все обиделись за неиспользованное приглашение? Будем рассчитывать, что позабудется, времена стремительно меняются. Тут иногда волонтеры собирают гуманитарную помощь или деньги, чтобы оплатить лишний груз. Тут все всё считают, даже русские…
А мы переезжаем в Калифорнию, то ли прогулка, то ли надолго, не оповещена. Вы молчите, говорит сын. Я не дозваниваюсь, мало своих свободных денег. А, впрочем, лень. Тут можно пойти в кафе, помыть посуду, заплатят пять долларов за час. Ладно, это быт, но что с Вами происходит? Лукавство литераторов безгранично, я знаю об этом. Что нам стоит на следующей странице взять и утопить всех героев, как котят, чтобы уже сдать в печать надоевший опус?
Когда с Вами всё нормально (я о душевном равновесии), Вы в работе, в ночных бдениях с мартышками. Вам обязательно нужно сцепиться с ними из-за чернил, чтобы написать мне пару строк? Я обожаю вильямовский росчерк пера – Ваш автограф, но есть и шариковые ручки…
Вам не жаль меня?
Я летаю во сне, кружу-кружу над горами, непременно спускаюсь на край ущелья, а Вы так спешите ко мне, что спотыкаетесь, вязнете в тумане, в котором я и просыпаюсь.
Настроение ровное, рабочее, не умиротворенное, как в романах, но душеполезное. Сыну скоро оканчивать школу, получать паспорт. По своим каналам мы здесь начнем работу по визе, загранпаспорту. Веду переписку с отцом Зайца, нужно его разрешение, хотя, он не был в армии, но должен понять, что нашему тютюшке домашнему нечего делать в армии, где солдаты (деревенские крепыши) умирают от голода и дизентерии.
Читаю много. Всячески стараюсь читать молитвенное правило. Есть такая потребность, что-то жгучее в душе просит делать это.
«Хлеб наш насущный…» – только вникни в эту музыку!
Нас терзает не хлеб, а умение понять скрытые мотивы поведения людей чужих, мимолётных и тех, кто засел в голове из параллельных миров. Мы не умеем сердиться, это нас не гнетёт, но мешает ближним (вроде избегаем контакта, нос задираем). Стоит ли печалиться из-за расстояния, слишком ничтожного понятия. И душегубка, бренное тело, ожидающее ласк, прикосновений («помысл лукавый видимого сего жития»). Мы никогда не говорили о вере… Ступор – состояние «окамененного нечувствия» тела, а души переплетены и неразрывны.
Зачем? А зачем думать о несусветном?
Любопытство наказуемо, мне тоже больно. Ничто не уходит, все познается сравнением, любитель аллегорий.
Что-то не хочу с Вами сегодня разговаривать, господин Молчун.
Л.Л.
***
25 февраля 1994 года
Путешествуем, Сударь!
Буду бросать открытки на ночевках. Путешествия утомляют и лечат от хандры.
Скучаю, конечно. Остановки у друзей, но у них нет пересылок для меня. Подозрительно.
Лючи Ламм.
***
5-ое марта 1994 года
В пути
Вилл, ты всё же не молчи. Кому бы обижаться… Пришлось как-то к слову, и супруг невольно выдал Вас с другом Энским. Решили разыграть меня, как в карты?!
Охальники, вот что… Почему Вы ни разу не спросили меня? Эпатажный вид дамы в черном Вас заинтриговал?
А почему? Может быть, я уже отчаялась встретить Вас?!
Все наши помыслы сбываются и сбудутся. Я верю. Мы обязательно увидимся, возможно, скоро. Мне надо быть в Москве, чтобы вывезти сына сюда. О сроках, конечно, сообщу. Сначала экзамены в школе, затем загранпаспорт, разрешение, виза. К осени я должна привезти его в Калифорнийский университет.
Секрет колдовства: чтобы желание исполнилось, надо немного забыть о нём! Тем более что творческий союз уже и время не разрушит.
Успехов, господин литературный редактор!
Лючия Ламм.
***
13-ое марта 1994 года
В пути
Вилл,
я знаю, что пишу не в пустоту. Ты есть. Возможно, зол, что я замужем да еще по расчету. Я, как и весной 93-го, не могу представить наше расставание. Только встречу. Я всё откладывала и откладывала прощальный визит в Петербург, не могла смириться с этой убийственной мыслью, что ты отпустишь меня. А Вы меня не торопили, вернувшись домой насовсем. Допускаю, Вы искали повод поставить вопрос ребром. На стихийно-прощальном ужине были случайно оказавшиеся дома друзья. Свой отъезд мы не афишировали, поездка срывалась то и дело. Дарованный день нелетной погоды ушел на звонки, пожелания удачи и терпения.
Ирэн крайне сожалела, что не успела поговорить со мной о чём-то серьёзном…
О Вас? А Вы просили заступничества?
Энский, славный распорядитель, отдыхал в Крыму и был шокирован развязкой, о чем не преминул уведомить в разносном письме. Я избегала лишних встреч и слов, боялась, что близкие ослабят мою решимость вырваться из разрухи всякого рода.
Как странно мы устроены! Нас не радуют победы, словно дни рождения, когда за тридцать… Вы ещё не улыбнулись над моими причудами?
Жаль, я старалась.
А не пора ли нам проснуться известными? Мне докладывают, что Вы сдали сессию и валяете дурака, работу не ищете. Я рада, что Вы в России, а не на Кавказе. Уже радость! Я-то пишу, даже в пути. Открытки нумерую, они маленькие. Хотя можно тасовать, как карты, читать, как придется, смысл не меняется. Я хочу видеть Вас!
Целую Вас, жду писем.
Лючия Ламм
***
31-ое марта 1994 года
В отеле
Привет, Виллиам,
Мне уже не смешно твое молчание. В отеле коротаю время, просматривая свои давние наброски и заброшенные от упорного молчания, в ожидании весточки именно от Вас. Хочется порадовать чем-то новым. Здесь много советов-брошюрок, как писать быстродействие детективное. По сути совет, пишите глаголами, и будет экшн-экшн. Чтиво, что тут скажешь. Это не литература. Мне тут скучновато, в общении нет духа, только брюхо.
Светлая ночь, амуры в паутине на потолке, крепкий чай, случайный перекус в вазочке… Если были деньги, кто-то неленивый приносил из пирожковой шикарные горячие плюшки. Чем мы питались, трудно вспомнить, но чувство голода нас не беспокоило. А здесь всё наоборот, чувство духовного голода, желание оправдать бардак, матернуться, словно оказаться среди своих, где сразу поймут, о чём это я... А не слышать «о-кей, вери гуд», не видеть накладных улыбок, которые только на антидепрессантах и можно носить.
Помните Рождество, когда почти все разошлись, ибо устали пить и не спать на своей постели. Тихое, трезвое. Ирэна даже не пела, просто рисовала, держа лист на коленях. Мы разбирали тексты, искали, что можно подарить друг другу с автографом. Несколько одностраничных опусов я тут же отпечатала на машинке: Вам для правки, девочкам – на память, мне рукописный оригинал. Плодотворный день выдался. А Вы ещё экзамен перенесли? Зачем? Чем четвёрка была нехороша?
Я плохо сплю, усталость не валит с ног. Полусон-полубред. Чувствую прикосновения. Сон, как сюжет главы, что-то странное происходит. Через несколько глав, идёт повторение, требует записать. Но так не бывает. Брожу-курю. Жду рассвета и дороги.
Да, мы здесь должны подобрать университет для сына.
Лючия Ламм.