Глава 22. Первый конверт
Литературный дневник
31 мая 1993 года г.Москва – 14 декабря 1993г. Нью-Йорк
Двое мужчин недоверчиво изучали друг друга. Юноша в кресле напротив согласился.
– Хорошо. Она уже не вернется?
– Я же сказал, собирайся.
– Ма передала что-нибудь?
– Да, там, в чемодане, заодно разбери вещи, переоденься и поскорей. Да ты возмужал, вырос, молодец!
– Я о «скучающем привете».
– Что? Нет, писем для тебя нет. Поспеши, скоро будут ее гости, я не хотел бы...
– Я знаю. С нею всё в порядке? – донеслось из спальни. – Здесь ее наряды?
Пасынок комкал муаровое платье, стоя на пороге.
– Быстренько развесь всё в шкаф и по девочкам или к бабушке. Надо же что-то отправить сюда, старые тряпки. Ты взрослый и мудрый... Документы у меня. Рейс ранний, не забудь.
Сын ласково оправлял тонкие фалды, кружева, оборки, не решаясь закрыть дверцу. Родные тона, цвета, цветочки.
Ма, случилось что-нибудь?..
Где ты, взбалмошная Ма? Твой Сыч молчит. Всего-то старше на двенадцать лет, а распоряжается, как дома.
Она любила его в белом, он надел только эту рубашку, не сомневаясь, что именно Ма выбирала ее. Оглядев комнату, побросал в чемодан какие-то мелочи и, спохватившись, завернул ее портрет в сорванное вечернее платье, в котором она была на последнем семейном ужине год назад. Она не может растолстеть (а вдруг?) – чушь! Не может быть! Ладно, разберемся. Только бы вместе. И чёрт с ней, этой Ленкой, учебой, барахлом... Асей...
Книг не увезти, ладно. Пусть так.
– Я готов. Я упакован. Я у бабки. Бай-бай и будь счастлив.
Он вертел пачку сигарет в руках, сбегая по лестнице, не замечая внимательного взгляда суховатого поседевшего незнакомца, сидящего на подоконнике. Он отмахнулся от раскрытого балкона, элегантно вырулил на стареньком мерседесе отчима (последнего).
Виллиам не таким представлял ее сына по телефону, а добрее и моложе. Он знал, что ее нет и не будет, что ему всё объяснят, но почему-то подкашивались ноги, когда он поднимался, чтобы оттянуть визит. Пунктуальность и обязательность его убивала. Он уже не мог курить: хочешь или нет, но давно пора объясниться. За дверью словно поджидали. Мелодия звонка скрасила сдержанные приветствия.
– Будет кто-то еще?
– Нет. Я пригласил только вас. Коньяк, водка? Что? Только кофе? Жаль.
Виллиам не таким представлял ее сына по телефону, а добрее и моложе. Он знал, что ее нет и не будет, что ему всё объяснят, но почему-то подкашивались ноги, когда он поднимался, чтобы оттянуть визит. Пунктуальность и обязательность его убивала. Он уже не мог курить: хочешь или нет, но давно пора объясниться. За дверью словно поджидали. Мелодия звонка скрасила сдержанные приветствия.
– Будет кто-то еще?
– Нет. Я пригласил только вас. Коньяк, водка? Что? Только кофе? Жаль.
«Чем прельщает женщин скучный спортивный типаж? – размышлял Виллиам, пока тот бряцал на кухне. – Уютно. Наверно, так и осталось, как при ней. Было поздно (или рано?), – да она просто была рассеяна или утомлена непривычной пешей прогулкой – забыла пригласить на чай! "Чай метро рядом, – смеялся приятель в пять утра, открывая гостю дверь. – Хитрая она – вот что! Рыжая и хитрая, поверь, я-то ее давно знаю". Знает он...» – Вилл с раздражением отмахнулся от воспоминаний.
Но Виллиам не верил, он знал ее другой, какой она никому не открылась... Гроздья белой акции, соловьи, стены монастыря и парк! Никто, из живущих здесь поклонников, не мог подарить ей это чудо! Здесь же близко – полчаса болтовни в стихах.
– Всё-таки по рюмочке.
– Извольте, сударь...
Они выпили, безразлично обменявшись взглядами. Потом еще по одной без тоста и повода, не отводя глаз от ее портретов маслом и акварелью.
– Могу подарить – выбирайте!
Он вышел, вернулся с небольшой замотанной картиной. Развязывая узел на прозрачном шарфике, ею любимом (ей всё к лицу!), предложил сигареты. Выпили еще и еще. Парень энергично стряхнул пыль с рамы, прислонил картину к стулу напротив. На ее взор, устремленный к звездам, легла тень, муж расправил ткань на аккуратные волны вуали... траурной.
Виллиам налил себе, не отрываясь от портрета Лючи, забыв о горящей в руке сигарете и не веря ни единому слову о таблетках, ликерах и прочих забавах, не способствующих его карьере, сохранению репутации... о катастрофе на горном вираже.
Они любили ее, вот пьют сейчас вместе – поминают.
– Почему любили! Нет! Не смейте! Замолчите, мальчишка, выскочка, последний соблазн, – несвязно выкрикивая обвинения, зарыдал Виллиам.
– Это вы погубили всех нас, – презрительно заметил муж. – Мне трудно достался первый брак, разница велика... Всё в прошлом, но, запомните, эти годы мы прожили очень счастливо, что бы потом не писали в желтой прессе. Я возвращаю ваши письма, ваш роман. Я прочел его, можете печатать.
Он посмотрел на часы, позвонил, всё упаковал, вызвал лифт.
– Вас ждет такси. Прощайте, Вилл.