Глава 20. Декабрь, третье
3 декабря 1993 года
Нью-Йорк
Угнетает, что предчувствие не спасает от беды.
А кто властен что-либо изменить?
Я никогда не смотрела телевизор, дабы в сочинительстве не засоряться штампами, но за отсутствием вестей, смотрю новости. Прежде я не могла представить, что можно скучать (всегда было некогда) и как скучать(!), сгорая от желания увидеть, услышать, даже не мечтая прикоснуться!
Без писем жизнь уже не в радость, своеобразный наркотик или журчащий ручеек у сказочного домика в нашем придуманном раю. И я почему-то одна, а барон на охоте... Неужели такие открытки еще в продаже?
Только на чужбине я вдруг осознала причину нашего бегства друг от друга – нашего непрерывного танца. Мы не домашние, а полунощные птицы, обожаем крайности. Одно лишь объединяет, мы летаем долго и сражаемся всерьез, поем песнь любви и разлетаемся. Почти по Макаревичу: «Стала пуганной птица Удача», себе не доверяет…
Счастливый конец – сказке венец? Тут и чудесам конец!
А что дальше?
Никто не задумался, хотя жизнь-то продолжается. Вернее, надо попробовать начать роман после свадьбы. Авторы опасаются рутины, будней, впрочем, сие называется бытоописательство, вроде как уже не роман, а драма. Ощущение, что только мы знаем об этом наверняка, мы охраняем наше сокровище в глубинах наших душ. Из сотен – «целую», «скучаю», «люблю», «жду», «Ваш!» – вырастает посыл в бесконечность вселенной, миллионы лет свет любви блуждал и далее будет блуждать в космосе. Звёзды отражают сияние влюбленных глаз, и луна, конечно, особо сильна в передаче чувств тем, кто не смотрит долу, а только ввысь. Бесконечность не вяжется с реальностью в квадратных метрах, браках-разводах, кастрюлях.
Наш мир не иллюзия – энергия, ветер. Реальность – скала. Но ветер иногда осязаем губами, слезами и обтекает глыбу.
Наши ближние живут с призраками, их можно (и надо) пожалеть, но они сами хотели нас окольцевать. Право выбора: брать или не брать хомут на шею. А кому-то в радость Иго, а не Эго, наверно, это и есть любовь (земная).
Поэты тоже человечишки живые. Мы и кушать хотим, боимся боли, не хотим зависимости, избегаем долгов, крушений, а, особенно, развеянных иллюзий.
Ладненько, продолжаем разбор архива...
На очередной открытке: нидерландская школа, медь, масло, Мартен Пепейн, XYII век, «Придворный бал», парадная зала. Множество деталей, напоминающих карнавальное шествие, размашистые жесты, пары и пары.
Мазурка?
Бесконечные перелеты, я устала до безумия, и расстояние меж нами перестало существовать, став продолжением нашего личного пространства. Я удовлетворенно приняла весть, что мы, наконец-то уедем. Какая нынче мазурка? Господь с Вами, сударь, – но я не решилась сказать Вам это при встрече. Запах обреченности горчил в предупредительной нежности наших жестов, красивых, надо отдать должное.
В тягостных думах я уезжала в последнюю командировку. Издерганная, похудевшая, сникшая, ничего хорошего не ожидая, кроме Ваших писем и украденных встреч.
Мадам Лючия де Ламмермур
***
Добрый вечер, мадам.
Это как бы грузовое письмо. Там, в Москве, судя по всему нет полной информации об этой пороховой бочке – Северном Кавказе. Здесь, на этих полосах, конечно, не вся информация, но много той, которая неизвестна в столице. Ради Бога, не подумай, что я хочу тебя испугать. Просто некая тайная дипломатия (м.б., даже российская) не совсем ведает, что творит. Репортажи, что видит население по ЦТ, преступно тенденциозны. Откуда только взяли эту даму, обслуживающую доселе все режимы? Если сравнивать, то случившееся по всем внешним признакам н и ч е м не отличается от иракского рейда, мародерства и бесчинств в Кувейте (совсем недавно). Если у тебя есть какие-либо знакомые в прессе, можно предложить им эти статьи (хотя бы для ознакомления), на ксероксе или в оригинале.
Россия теряет лицо, и Северный Кавказ скоро охватят антироссийские настроения, значительно серьезнее тех, что были в период попытки ввода ЧП в Чечне в прошлом году. Извини за политизированное письмо. Но я пишу тут же и обыкновенное...
Целую, В.
***
Добрый вечер, сударыня.
Ради Бога, менее всего беспокойтесь о моей сохранности, я совершенно не намерен вмешиваться в развлечения черни. Боже, сколько ничтожества, лицемерия и глупости я увидел в последние недели, по долгу службы бывая на пресловутом митинге. Поверьте, со мной произойти ничего не может, я так далек от политики, я близок к свету зеленой лампы, освещающей неровные строчки нового рассказа. Конечно, здесь всё возможно, даже война, только я продолжаю в это неохотно верить. Девяносто пять процентов населения абсолютно индифферентны и желают только сохранения существующего положения вещей, мудро рассуждая, чтобы не было хуже. Тем более, началась дождливая осень (стрельба и штурм были, кстати, именно потому, что толпе не хотелось мокнуть под открытым небом). Конечно, оружие. Его, милостью генерала Дудаева, много, оно пока почти не стреляет. Пока...
Итак, ничего разумного предположить в ближайшем будущем невозможно, кроме одного, что Ваш покорный слуга и кавалер будет в целости и сохранности...
Целую, надеюсь, Виллиам
92, ноябрь, 1-е
СК
***
11 декабря 1993 года
Нью-Йорк
Сударь... сударь...
Конечно, мне было кому показать статьи. Всё очень серьезно, и мы обсуждали это не раз и по телефону, и лично. Конечно... но кто бы дал взорваться бомбе?! Мой учитель словесности честно признался, что не может высказать свое собственное мнение политического обозревателя. Давно не секрет, что вся пресса под кем-то. Написать-то можно, но уже никто не опубликует и тем паче не заплатит. При всей своей скандальной известности и связям он мало использовал достоверную информацию.
Кстати, он тоже уехал из Союза, но в Израиль, и еще много друзей и знакомых покинули страну, многие рванули в Канаду, переждать «минуты роковые».
Мадам Лючия де Ламмермур