Глава 9. Встреча
Так-так, на конверте: «Пристегните ремень безопасности»! Ну же, сударь, невовремя Вы меня предостерегли, в каждой шутке лишь доля шутки, в каждой правде есть лишь доля правды, остальное, увы, насмешка Судьбы – гувернантки нашей.
И Вы не успели, и я.
Вы, неунывающий странник, лишь после звонка на работу (после обеда), выловили меня из суеты, а через полчаса я нервно созерцала памятник Пушкину, скрывшись в полуовале каменных скамей, зазеленевших веток. Я притаилась, надеясь, что мы не узнаем друг друга. Я упорно отказывалась от сигарет, спичек, зажигалок, намёков и заигрываний праздных гуляк.
– Вот она! – сказали Вы другу и возникли внезапно, застигнув меня на полуслове. – Я знал, что это её цвет!
Вы расшаркивались, и было странно, что в отведённой руке не оказалось шляпы широкополой с траурными перьями...
Зрелище для прохожих.
Багровый бархат летнего пальто, цвет, всех пленявший, сразил предсказанностью в давно написанных строках, воплотился в купленной на бегу розе, вручённой случайно незнакомке перед чтением, дабы освободить руки...
Вы были многословны, возражения не принимались, и мы оказались в гостях. Нам едва удалось удрать от несмолкаемой гитары: ребята гусарили, отвлекали от чтения, а вторых экземпляров у Вас не было…
Мрачная ревность, жёсткая прямолинейность в оценках, дикая мужская энергия. Будь мы в ином веке, вспыхнула бы дуэль из-за мелькнувшей в танце тонкой щиколотки сиюминутной вертихвостки. На рыцарском турнире двадцатого века замечательную роль сыграла маска – холодная маска моей «Девы», вызвавшей искреннее и непререкаемое повиновение.
По этой причине мы танцевали у стен монастыря, гроздья белые роняли слёзы утра (ночи? В три часа – что может быть – кроме мазурки). Мы легко порхали по ускользавшим векам, где мы действительно уже жили. Где слово жить и любить имело один смысл, неразделимость нашу помнили тела, почти прикосновения подсказывали следующие па в нашей восхитительной мазурке. Мы слышали несказанные слова (несказАнные!), не сыгранную оркестром музыку.
И не сон – сказка.
Вы заглянули в душу и счастливо улыбнулись над моим страхом – первым испугом пред лицом великого СЛОВА, которому поклоняются люди пера.
У дома, прощаясь, Вы испытующе заглядывали в глаза, гадая тревожно, не отпуская моей руки от уст, боявшихся не промолвить, и не желая связывать меня
словом,
произнесённым вслух.
Вы избавили меня от многих неприятных объяснений о свободе (браке – разводе?).
Свобода личная – безоговорочная, а есть ли штамп в паспорте, каков семейный статус в обществе (снова вопрос – в каком конкретно – обществе), де факто, де юро... Вопросы земного порядка, вернее, вопросы заземления.
Бесконечное словоблудие.
Странное чудовище человек: штамп в паспорте – малая капля чернил на бумаге имеет власть ломать и благоволить в судьбах людей. Человек сам определил силу «написанного пером», но при этом – вопреки пословице – не придаёт и малейшего значения своему стишку, прозе, письму, что непременно исполнится, как сами того пожелали.
А днём, как на грех, свернув с Тверского бульвара к афише театра, мы столкнулись со вчерашними кавалерами, уступившими нам билеты в лучшем ряду. Вы были вне себя от сопровождения и любезной экскурсии для гостя, дорогого гостя столицы. Унять их было невозможно, обидеться, они не давали повода. Не более трёх часов до поезда оставалось, когда я вывела компанию на дом подруги и, отняв Вас у поручика (кстати, его стихи мне понравились), обосновала расставание житейской необходимостью – собрать человеку бутерброды в дорогу. Мне поверили, распрощались церемонно.
Сумбур совпадений сделал поправки на реальность. Доверяя прошлой ночи, мне истинной, не взирая ни на что, всё же уехали, и, соблюдая приличия, возложили на меня обязанности литературного агента, оставив единичные экземпляры и неизданные произведения, одарив учтивой улыбкой серьёзную даму (А.Г.Х), бывшую в курсе моего мелодраматического положения.
Под шум чёрного ливня (роковой ошибки!) мы сдержанно простились, так и не поцеловавшись. Мне и сейчас это странно, но Вы мне отомстили стихами, конечно.
Мадам Лючия де Ламмермур